— Удачу ли пытаешь, чужак?

— Можно и так сказать. А может, вспомнил, как некогда ты, князь, звал меня к себе, обещал милость оказать, если прибуду в Киев.

У него был странный глухой голос, с хриплыми интонациями. Такой матерый голос очень не соответствовал столь смазливой физиономии. И еще подивило Дира то, что незнакомец перешел на славянский. Хотя на ромейской службе немало славян, мог и выучить, если хыст[97] к языкам имеет.

Между тем незнакомец снял с руки перчатку и показал перстень на среднем пальце. Камень овальной формы, удерживаемый оправой в виде змеящегося дракона, сверкнул алым. Дир нахмурился, припоминая. Ведь это некогда его был рубин. Диру всегда нравились алые камни. И вдруг вспомнил. Поглядел на молодого варанга, чуть улыбнулся.

— Ну что ж, здрав будь, этериот из Херсонеса. Пришел-таки. Чем же не по тебе была сытная служба у ромеев?

— Сытная, потому и пришел. Жиром не захотел обрастать. — Дир засмеялся, окидывая чужака цепким взглядом. Разжиреть опасался — ха! Что-то непохоже. Стоит такой поджарый, жилистый, в кости неширокий, но крепкий, упругий. В воспоминаниях, правда, он более кряжистым помнился. Да память может и подвести.

— Как величать тебя?

— Торир Ресанд.

Ресанд — означает странник. Но для викинга — хорошее прозвище.

— И ты готов служить мне?

— Готов, если вновь не кинешься берсерком. — Князь захохотал.

— Дир Киевский добро не забывает. А то, что смог со мной справиться, — уже отличным витязем тебя показывает. И я тебя сразу полусотенным сделаю. Будешь свою дружину иметь, сытно есть, сладко спать. Но и ты — уговор — обучишь воинов ромейскому бою. Мои люди — все славные витязи, но если подучить… Ты «черепахе» их сможешь обучить? Фалангой ходить?

Торир не ожидал такой удачи. Был ли Дир столь благодарен или нуждался в опытных командирах — не знал, да только понял, что сможет развернуться при Дире.

Дело чуть не испортил Олаф. Как услышал, что князь чужака сразу над полусотней ставить собирается, помрачнел. На Торира поглядывал настороженно, к голосу его прислушивался.

— Какое копье[98] дашь ему, княже?

— Над людьми Фарлафа поставлю. Фарлаф ни в одном последнем походе себя не проявил, вот пусть его молодцы и получат нового старшого. Может, тогда толк будет.

— Фарлаф? Гм. Может, и так. Да только, княже, обычай есть обычай. Ты никого не берешь в дружину без пробного поединка, пусть же и чужак этот…

— Разве того, что он со мной совладать сумел, недостаточно?

— Ну, как знаешь. Да только у Фарлафа не те люди, чтоб смириться.

Торир старался не глядеть на Олафа. Уже понял, что тот что-то заподозрил. Но что? Может, обычная подозрительность? И Торир тоже высказался за пробный поединок, дескать, раз даешь мне людей, они должны видеть, на что я способен.

Олаф вышел. А когда вернулся, сказал, что Фарлаф сам вызвался выйти против чужого.

Воины собрались на плацу. Торир разглядывал того, чье место теперь ему предстояло занять. Ясное дело — выходец с Севера. Коренастый, крепкий, светлая борода косицами заплетена, сам сурово глядит сквозь прорези наличия круглого шлема. По его движениям, по тому, как спокойно вынул меч, как неторопливо надевал на руку ремень щита, в нем угадывался опытный боец. И чем он не угодил Диру? А вот его люди, видимо, за старого главу стоят.

— Покажи этому варангу, как сражаются в Киеве, Фарлаф. А то ишь — прилетел соколик и сразу на место старого орла метит.

По знаку Олафа воины образовали круг.

— До первой крови, — велел Олаф.

Почуяв воинскую потеху, воины развеселились, кое-кто и об заклад биться стал, делали ставки. Все знали, как хороша ромейская выучка, да только и Фарлаф мог себя показать.

Начиная схватку, Фарлаф по варяжской традиции дважды ударил мечом о щит. Торир, отсалютовав мечом, встал в привычную у ромеев стойку. Видел, как Фарлаф мягким шагом двинулся по кругу. Торир стоял, заслоняясь щитом. На Фарлафе была длинная, до колен, куртка бычьей кожи, вся в бляхах, с разрезами на бедрах. Щит его имел острый шип посредине, меч… Хороший меч. Торир это сразу понял, едва оружие схлестнулось. И сам перешел в наступление. Наскочил так, что Фарлафу пришлось отступить, потеснив кольцо зрителей. Но, сделав несколько выпадов, Торир прекратил нападение, отступил, словно давая возможность напасть викингу.

И Фарлаф напал. Бил стремительно, так, что Торир еле успевал обороняться. В какой-то момент, когда лезвие скользнуло по лезвию и противники сошлись так близко, что крестовины их рукоятей сомкнулись, лица соперников оказались совсем близко. Оба еще даже не запыхались. И тут чужак сказал прежнему главе полусотни:

— Знаешь, что главное, Фарлаф? Не тянуть бой, а оставить противника без меча.

Он резко отскочил, ударил сверху, но Фарлаф успел подставить клинок и в тот же миг меч Торира с лязгом скользнул по клинку противника, словно обвил стремительным движением, и зацепил оружие викинга под рукоять. Рванул — и меч Фарлафа взмыл в воздух.

Зрители ахнули. Фарлаф ошеломленно глядел, как его вращающийся меч, описав дугу, рухнул на гравий двора. На миг воцарилась тишина. Ведь Фарлаф слыл превосходным рубакой. И вот этот чужак, даже не доведя до настоящего боя, легко обезоружил его.

— Ромейская школа, — молвил кто-то уважительно.

А Дир смеялся. Вот какого командира я вам даю, говорил радостно. Но в этот миг его отвлекли сторожевые на заборолах, объявившие, что к Самватасу скачут люди из Киева.

Торир остался среди своих людей. Своих, которые еще не были своими. И вряд ли ими станут, если учесть, с чем заслан наворопник.

Такие дни среди новых людей всегда суматошные и мало запоминаются. Торир пока только приглядывался. Видел, что Фарлаф особенно не злится, хотя и отошел прочь, сидит угрюмо. А красавчик Кудряш, наоборот, разохотился все сразу узнать, доставал расспросами. Молодой белобрысый паренек по имени Мстиша явно заискивал. Он же и предупредил, что новому старшому стоит приглядеться к Могуте и Дагу. Торир тоже отметил этих здоровяков. Держатся в стороне, поглядывают угрюмо. Но Ториру не очень хотелось ссориться с прежним полусотенным. Тот своих людей знал, мог и подсказать что. Поэтому Торир с чисто ромейским умением подольститься старался удержать подле себя Фарлафа. Спрашивал о людях, говорил, что сделает Фарлафа своей правой рукой, будет совет с ним держать. Кажется, в конце концов, расположил к себе стареющего викинга.