Суворов за некоторое смелое противуречие императору Павлу Первому отозван был от войска и сослан в село свое Кончанское Новгородской губернии в Боровицком уезде. «Там (говорит о нем жизнеописатель его Фукс) часто победоносная рука его звоном колокола призывала жителей в священный храм, где старец сей, исполненный веры, пел вместе с церковными служителями хвалы божеству». Когда потом Павел Первый, по просьбе Австрийского императора прислать к нему Суворова для принятия верховного повелительства над войсками, призвал его к себе и, посылая с ним также и свои против французов войска, произнес к нему сии достопамятные слова: «Иди спасать царей»; тогда Суворов, отправляясь в путь, сказал: «Я пел басом, а теперь еду петь барсом».

Он имел привычку для укрепления членов своих часто обливаться холодною водою.

Ахиллес.

См. в Илиаде описание Ахиллесова щита, коней и колесницы.

Он не щеголял красивостию и борзостию коня своего: садился на простую козацкую лошадь и на ней с плетью в руке, называемою нагайкою, разъезжал по полкам.

Он не мог сносить летних жаров, и потому (если не по особой любимой им необычайности) часто среди самого пылкого сражения видали его скачущего верхом в одной рубахе; но никогда не скидывал он с головы своей шлема, в котором даже дома и при женщинах хаживал.

Известен славный переход его чрез Альпийские горы.

Варшаву, Медиолан, Турин и проч. Он не любил великолепия и пышности; жил всегда в простых покоях, без зеркал и без всяких украшений. В пище наблюдал умеренность. Дворецкому своему приказывал насильно отнимать у него блюды, и жаловался всем, что он ему есть не дает.

Суворов, когда надлежало идти в поход, никогда в приказах своих не назначал часу, в которой выступать; но всегда приказывал быть готовыми по первым петухам; для того выучился петь по-петушьи, и когда время наставало идти, то выходил он сам и крикивал: кокореку! Голос его немедленно разносился повсюду, и войско тотчас поднималось и выступало в поход. Казалось, он нарочно придумывал сии странности, дабы посредством их избавляться иногда от таких переговоров и объяснений, которые были для него или неприятны или затруднительны. Он не опасался ими затмить славу свою; ибо мог сказать о себе подобное тому, что в Метастазиевой опере говорит о себе Ахиллес, проведший отроческие лета свои в женском одеянии на острове Сциросе:

то есть:

«Праздность проведенных мною на Сциросе дней оправдаю я сим моим мечом, и может быть, новыми победами столько озабочу славу, что не успеет она говорить о моих проступках». — В присылаемых донесениях Суворов не описывал побед своих пространными объяснениями. По взятии турецкой крепости Туртукая, он написал к императрице:

Известно, что Суворов белое оружие, то есть штыки, в руках русских воинов почитал всегда средством превосходнейшим к побеждению неприятеля, чем ядра и пули. Пословица его была: «Пуля дура, штык молодец».

В Италии, когда он въезжал в какой город, народ выбегал навстречу к нему, отпрягал лошадей у его кареты и вез его на себе. Однажды случилось, что в самое то время, когда он приближался к освобожденному им от французов городу, нагнал его посланный из Петербурга с письмами к нему офицер. Он посадил его в свою карету, и когда народ выбежал и повез его на себе, то он, улыбнувшись, спросил у офицера: «Случалось ли тебе ездить на людях?» Офицер с такою же улыбкою отвечал ему: «Случалось, ваша светлость, когда, бывало, в робячестве игрывал шехардою».

Он часто едал с ними кашицу.

Баварский король причислил его в свои родственники.

Российский генералиссимус и Австрийский фельдмаршал, имевший два почетных прозвания: Рымникский и Италийский.

Он не любил мягких перин и пуховиков; сено и солома служили ему вместо оных.