110. ПОСЛАНИЕ К Д. В. ДАВЫДОВУ
Давыдов, витязь и певец
Вина, любви и славы!
Я слышу, что твои совсем
Переменились нравы:
Что ты шампанского не пьешь,
А пьешь простую воду,
И что на розовую цепь
Ты променял свободу;
Что ныне реже скачешь в клоб,
В шумливые беседы,
И скромные в семье своей
Тебе вкусней обеды.
Не завиваешь ты уса́;
Конь праздный в стойле тужит,
И сабельная полоса
За зеркало не служит.
Вкруг кивера обвился плющ
И всполз на верх султана;
Паук раскинул сеть свою
По сетке доломана.
Вкруг двоеглавого орла
Твоей блестящей шашки,
Влетев в открытое окно,
Порхают дерзко пташки.
Заглядываю в тайный шкаф —
Он пуст: в печи Буянов,
Гервасияда в камельке;
Один певец Русланов
Тихонько прячется в углу,
Загорожен Бюффоном.
И вместо прежних книг — Руссо,
И Кампе с Фенелоном,
И Локка любишь ты читать.
Из моралистов строгих
Выписываешь в свой альбом,
Но, чудное для многих,
Открой мне таинство свое!
Скажи, Шольёв наследник,
Кто обратил тебя на путь?
Кто — славный проповедник,
Или писатель — Златоуст?
Кто подал в помощь руку
Закореневшему в грехах
И объяснил науку
Не у прелестниц записных
На ложе сладострастья,
Но в целомудренной любви
Искать прямого счастья?
Нет! то не мог быть человек,
Как мы же, земнородный,
Уверен я, хотя бы он
Мудрец был превосходный.
Я слышу: ангел доброты
К тебе с небес спустился
И в виде грации младой
С тобою обручился.
Давыдов! правду говоря,
Тебе бы за проказы
Ветрану должно дать в жену
И произвесть в Пролазы.
Но ты не глуп, не подл, не крив,
Грехи твои забыты,
И верный ты, счастливый стал
Супруг из волокиты.
Любимец ветреных богов,
Которые играли
Тобой средь мира и боев,
Довольно!.. днесь настали
Блаженства тихого часы,
Венере с Марсом смена:
Из баловня богов сих ты
Стал баловнем Гимена.
111. ТОРЖЕСТВЕННЫЙ ВИЗГ ЖИТЕЛЕЙ ПРЕСЛОВУТОГО ГОРОДА ЮРЬЕВА
ПО СЛУЧАЮ ОТЪЕЗДА ИЗ ЮРЬЕВА В БОГОСПАСАЕМЫЙ ПСКОВ КОРОЛЕВИШНЫ, МАТЕРОЙ ЖЕНЫ АННЫ ПЕТРОВИШНЫ, на Каменном мосту в лицах представленное 1820-го года 10 января, по-славянски просинца
ПРОЛОГ
Уж как было то в осьмисотом году,
В осьмисот во двадцатом году,
Во двадцатом году другой тысячи,
Во десятый день было месяца
Того ли холодного просинца,
А и деялось, учинилось
Во славном во городе Юрьеве,
На широком Каменном мосту,
Собиралась поляница удалая,
Что и русская и немецкая,
Еще чукчи со лютерами,
Вся сорочина долгополая,
Провожать свою любушку
Во путь, во дороженьку.
Как вскричали они зычным голосом:
«Закатился наш светел месяц!
Упала звезда поднебесная!
Потухла свеча воску ярого!
Увез злодей К<арло> Горынович
Из Юрьева во Псков голубушку,
Матеру жену Анну Петровишну!»
(Solo. Положа руку на ухо, поет)
Ты растрога, растрога моя,
Ты растрогала, растрогала меня,
Ты зазноба, зазноба моя,
Зазнобила ты сердечушко мое;
Ты растрепа, растрепа моя,
Растрепала кудри рыжие мои,
Раззамаха, раззамаха ты моя,
Раззамала кости старые мои.
Т… (с гитарой и умильными взглядами)
Душа моя возлюбленна,
Серая кобыла!
За что меня невзлюбила,
Мерина гнедова?
Старик Ш<амаев>
Ох вы славные русски кислы щи,
Вы медвяные щи пузырные!
Для чего вы, щи, скоро киснете
Середи поры, время теплова?
Что поутру вы, щи, запенилися,
О полудни, щи, поспевали вы,
А при вечере и окиснули.
Л<авр>ов
Голова ль ты моя, головушка,
Голова моя бесталанная!
Профессор А<деркас>
Фертом белы руки в боки,
Делайте легкие скоки.
Енко
Высота ли высота поднебесная,
Широта ли широта моря синева,
Глубина ли глубина мать сырой земли!
Студент Б<рок>
Уж как я ли молодец
Никуда не годен,
Ни в солдаты, ни в драгуны,
Ни в мелки матросы.
Только годен молодец
На печи лежати.
На печи, печи лежати,
Пряники жевати.
Майор Ш<ульц>
Что у нас было во Чухонщине,
Что во Юрьеве славном городе,
Во соборе Петропавловском,
Что у правого у крылоса,
Молодой майор богу молится,
Сам он плачет, как река льется;
В возрыданьи слово вымолвил:
«Расступись ты, мать сыра земля,
Что на все четыре стороны,
Ты раскройся, гробова доска!»