— Ой, — тихо сказал Боря. — Я ощущаю, как мое сознание затуманивается.

Он ощупал голову и посмотрел на меня полными паники глазами.

— Это конец? — спросил он. — Тело умирает?

— Нет, не умирает. Просто ты нажрался, как свинья.

— Я не ждал такого! О, боже… Что мне теперь делать?

— Расслабиться и получать удовольствие от новых ощущений. Ну или, как вариант, пойти проблеваться.

— Что сделать?

— Ну, поблевать. Порыгать. Вызвать рвоту. Тогда сильно не накроет.

— Я не умру?

— Не умрешь. Я рядом.

— Тогда пускай.

— Чего «пускай»?

— Пускай продолжается. Я буду изучать.

Некоторое время он сидел с дурацкой улыбкой и прислушивался к своим необычным ощущениям. Потом взгляд его совершенно затуманился.

— Слушай, Дима, — пробормотал он. — А ты Жанну любишь, да?

— Боря, не лезь, а?

— Ну ты чего, дружище? Я ж по-дружески! Ну вот скажи, как пацан пацану: любишь ее?

Я понял, что Бориса понесло дальше некуда. И тут меня осенила идея:

— А давай так: откровенность за откровенность. Идет?

— Че… чего?

— Ну, я честно отвечаю на твой вопрос, а потом ты — на мой. Тоже честно. Договорились?

Я надеялся, что спьяну он забудет о моем долге и, кажется, не прогадал.

— Ну конечно! Никакой лжи между нами быть не должно! Знаешь, Дима, я тебя так люблю…

— Люблю.

— Ну да, люблю…

— Нет, я про Жанну. Да, я ее люблю. С первого класса. Каждый день и каждый час.

Боря икнул и взял еще один помидор. Откусил неловко: сок потек по руке. Но его это не смутило.

— А почему ты с ней совсем не общаешься?

— Погоди, сейчас мой черед вопрос задавать.

— А… А, ну да, конечно, задавай!

— Как звали твою учительницу в начальной школе? — Это была моя последняя надежда — подловить пьяного Брика. Если он назовет имя или скажет: «не помню», то все его предыдущие россказни — вранье.

Брик слился с помидором в страстном поцелуе и, лишив его всех соков, посмотрел на меня.

— Какая начальная школа? Я ведь только… вот… А раньше — там! — он махнул рукой куда-то вверх и вправо. — Там знаешь, как круто было? Ух! Летишь! Ничего, кроме восторга! И с каждой секундой узнаешь все больше, сильнее становишься. Это как на мотоцикле… Слушай, а пошли на мотоцикле покатаемся? Там в сарае стоит какой-то «Урал».

— Нет, мы никуда не пойдем. Сидим дома. Задавай свой вопрос.

— А, вопрос… Ну да, вопрос… Я про что говорил-то?

— Про Жанну, — напомнил я, борясь с искушением подловить его с этим вопросом и вернуть очередь себе. Но в какой-то мере мне самому хотелось исповедоваться в своих чувствах.

— Жанна, да… Так вот, почему ты не общаешься с ней?

— Потому что я ей не нужен.

— Погоди, но…

— Поздно, моя очередь.

— Нет, погоди. Ты не ответил толком. Кажется, вчера ты был ей нужен. А до этого? Почему ты сразу к ней не подошел?

Я вздохнул. Даже пьяный, этот человек оставался пытливым исследователем, и сбить его с логического пути было нелегко.

— Я полюбил ее в первом классе, с первого же взгляда. Хочешь знать, почему я сразу к ней не подошел? Дело в том, что у детей такого возраста любить не принято. Тех, кто держится за ручки, дразнят, гоняют, бьют. Они не выдерживают и расстаются, ненавидя друг друга. Ведь в таком возрасте близкие отношения не являются необходимостью. Поэтому их так легко разрушить. Дети могут быть даже более жестокими, чем взрослые, поверь. Но это была не главная причина. Я с детства очень застенчив. В садик не ходил никогда, со мной сидела бабушка. Зато я много читал. Всяких сказок, фантастики. И я был уверен, что, когда приходит настоящая любовь, то должно быть какое-то приключение. Какие-то силы зла, борьба. Я ждал злого волшебника, который похитит Жанну. Тогда я смог бы побороть его на глазах всей школы. И все условности стали бы не нужны. Она бы без слов поняла, что я люблю ее. И, само собой, тоже бы в меня влюбилась.

Я помолчал, глядя в стол. Боря негромко икал, не мешая мне думать.

— Я ждал этого волшебника до тех пор, пока не повзрослел и не перестал верить в волшебников. Остался наедине с той огромной стеной, которую строил все эти годы между собой и остальными. Жанна осталась по ту сторону стены. Все, что я мог — это смотреть на нее через окно и надеяться, что однажды она подойдет и сломает к чертям эту стену.

Почувствовав, что в глазах начинает щипать, я сжал кулак, позволив ногтям впиться в ладонь. От этой боли стало легче.

— Не смогу тебе иначе объяснить. Поймешь — хорошо, не поймешь — значит, не судьба.

— Дима! — Боря накрыл мой кулак своей ладонью. — Я тебя прекрасно понял. Ты не бойся! Я тебе помогу. Хоть сейчас — пошли к ней! Я ей объясню, что ты вообще самый классный парень из всех!

— Никуда мы не пойдем, — улыбнулся я, радуясь, что не пил — а то ведь согласился бы. Наутро после этого визита пришлось бы планировать суицид.

— Ну почему?

— Ну потому. Моя очередь. Что случилось с твоей мамой?

Боря убрал руку. В его затуманенных алкоголем глазах мелькнул недобрый огонек.

— Я убил ее, — сухо ответил он.

— За что?

— Это другой вопрос.

— Блин, погоди…

— Ты сформулировал свой вопрос так, что он не требует развернутого ответа. Поэтому теперь — моя очередь. Почему ты боишься Рыбы?

У меня пересохло во рту. Если Боря действительно соблюдает наш уговор и говорит только правду, то сейчас я сижу напротив убийцы, к тому же пьяного. Но ведь он все еще считает меня другом, так?

— Потому что… Потому что он может бить меня и унижать. Может делать это постоянно.

— И что?

— Что «и что»?

— Это не причина. Объясни, что страшного в побоях и унижении?

Я внезапно понял, что Боря сейчас всеми силами сражается с алкоголем. Так же, как пытался раньше победить сон. Его лицо было напряженным, на шее вздулись жилы, глаза покраснели. Чего ему стоила эта концентрация? Страшно представить.

— Я не смогу объяснить. Ты ведь не понимаешь самой сути страха. Ну, во-первых, инстинкт самосохранения.

— Запомни, — скрипнул зубами Боря. — Жизнь — это бесконечная битва. За все нужно драться. Там, откуда я, это выглядит иначе, но суть та же: мы постоянно преодолеваем трудности. Такие, которые тебе и не снились. И мы изучаем эти трудности. Забудь про страх. Тебе нравится девушка? Возьми ее и не отпускай! Боишься человека? Покори или убей его. А не можешь убить — пусть он тебя убьет. Или изобьет. Раз, два, десять, сто. А ты поднимайся с улыбкой. И запоминай эти чувства. Помни эту боль, наслаждайся ею. Потому что потом тебе очень сильно пригодятся эти знания. Больше, чем какие-нибудь другие.

Мне сделалось не по себе. Боря уже не походил на человека — до такой степени покраснело его лицо.

— Я ответил на твой вопрос? — спросил я.

— Да. Задавай свой.

— Зачем ты убил свою мать?

— Совокупность причин. Она была глупой женщиной, склонной к истерикам. Мне нужно было освоиться. В мозгу Бориса я нашел знание о том, что мама — самый близкий и нужный человек. Но она мне совсем не помогла. Я казался ей странным. Она обвиняла меня в наркомании, алкоголизме, называла «психом, таким же, как отец». В понедельник утром я попросил ее помочь мне собраться в школу, а она устроила скандал. Бегала по дому, глотала какие-то таблетки. Я понял, что эта женщина постепенно сходит с ума. Догадался, что и до моего появления ее поступки были похожими. Поэтому я и убил ее. Избавил от бессмысленных неприятностей ее и себя.

Ну вот, я и узнал истину. Что я чувствовал в этот момент? Сложно сказать. Я не боялся Бориса. Но ощущение жути не покидало меня. Убил свою мать… Это просто в голове не укладывалось.

— Что? — встрепенулся я, поняв, что Боря что-то говорит.

— Ты можешь дать мне ту книжку, о которой говорил? Я должен ее прочесть. Потом. Сейчас, извини, я больше не могу контролировать это.

Речь его снова стала невнятной, взгляд затуманился.

— Конечно. Завтра сходим в библиотеку.