Генри появился из гостиной, помахал рукой, увидев меня, и пошел открывать.

— Я как раз смотрел новости. Убийство по всем каналам. Звучит плохо.

— Ужасно. Это отвратительно.

— Садись и грейся. Стало холодно.

— Не хочу тебе мешать. Просто посижу.

— Не валяй дурака. Ты совсем замерзла.

— Да, немножко.

— Тогда укройся.

Я поставила сумку, взяла плед, закуталась в него и уселась в кресло-качалку.

— Спасибо. Это замечательно. Согреюсь через минуту. Это, в основном, от напряжения.

— Я не удивлен. Ты уже ужинала?

— Кажется, я обедала, но не помню, что ела.

— У меня есть тушеное мясо, если хочешь. Я сам собирался поесть.

— Пожалуйста.

Я смотрела, как Генри поставил мясо на огонь. Достал буханку домашнего хлеба, нарезал толстыми кусками и положил в корзинку, обернутую салфеткой. Поставил на стол тарелки, приборы, салфетки и бокалы для вина, двигаясь по кухне с обычной легкостью и эффективностью. Через пару минут еда была на столе. Я встала из кресла и прошаркала к столу, по-прежнему завернутая в плед. Генри подвинул ко мне масло, усаживаясь на свое место.

— Так расскажи мне историю. Я знаю основные детали. Это крутят по телевизору весь день.

Рассказывая, я начала есть, поняв, какой была голодной.

— Может быть, ты знаешь больше меня. Я не дура, чтобы совать нос в середину расследования убийства. В наши дни и так трудно сложить дело вместе, без постороннего вмешательства.

— Вообще-то, ты не совсем любитель.

— Но и не эксперт. Пускай технические и медицинские специалисты делают свое дело. Я буду сохранять дистанцию, если только мне не скажут обратного. У меня есть личный интерес, но, в сущности, это не мое дело. Мне нравился Гай. Он был хороший. Не выношу его братьев. Прекрасное мясо.

— У тебя есть теория насчет убийства?

— Давай скажем так. Это не тот случай, когда в дом вломился незнакомец и убил Гая в процессе ограбления. Бедняга спал. Насколько я слышала, все выпили, так что, скорее всего, он отрубился. Он не привык к крепкому алкоголю, тем более, в больших количествах, как употребляют Малеки. Кто-то знал, где его комната, и, возможно, знал, что он не в таком состоянии, чтобы защищаться. Говорю тебе, пожалуй, за исключением Кристи, у меня выработалось такое отвращение к этой семейке, что я едва выношу пребывание с ними под одной крышей. Я чувствую себя виноватой из-за Гая. Я виновата в том, что нашла его, и в том, что он вернулся. Не знаю, что еще я могла сделать, но лучше бы он остался в Марселле, где был в безопасности.

— Ты не подталкивала его к возвращению.

— Нет, но я и не возражала достаточно серьезно. Мне нужно было выражаться четко и ясно. Объяснить в деталях их настрой. Я думала опасность будет чисто эмоциональной. Я не думала, что кто-то пойдет и размозжит ему голову.

— Ты думаешь, что это один из братьев?

— Соблазнительная идея, — сказала я неохотно. — Это опасное заключение, и я знаю, что не должна делать поспешных выводов, но всегда легче подозревать кого-то, кто тебе не нравится.

К восьми тридцати я вернулась в свою квартиру и заперла дверь. Просидела за кухонным столом около часа, пока набралась смелости позвонить Питеру и Винни Энтл, которые следили за развитием событий по передачам новостей. Весь церковный приход собрался в этот вечер вместе, шокированные и опечаленные убийством.

Я надеялась смягчить их потерю, хотя их вера давала им больше утешения, чем я могла предложить. Обещала не терять с ними связи и положила трубку, не ощущая никакого утешения.

Выключив свет, я лежала в кровати под кучей одеял, пытаясь согреться, пытаясь осознать, что случилось в этот день. Мне было жутко. Смерть Гая вызвало что-то намного хуже, чем скорбь. То, что я чувствовала, было не горем, а тяжелым раскаяньем, которое лежало у меня в груди, как непереваренный ком горячего мяса.

Я плохо спала. Казалось, мои глаза открывались каждые двадцать минут. Я меняла положение и поправляла одеяла. Сначала мне было жарко, потом холодно. Я думала, что следующее распределение моих членов предоставит достаточный комфорт, чтобы уснуть.

Я лежала на животе, с руками, засунутыми под подушку, переворачивалась на спину, с непокрытыми плечами. Легла на левый бок, подтянув колени, перевернулась на правый, выставив наружу одну ногу. Должно быть, я, не подумав, поставила будильник, потому что в следующий момент чертова штука завопила мне прямо в ухо, вырвав из единственного нормального сна за всю ночь. Я выключила будильник. Я отказалась от пробежки. Не было никакой возможности вылезти из кокона теплых одеял.

В следующий момент было уже девять пятнадцать, и я почувствовала, что обязана вытащить себя из кровати. У меня была назначена встреча с Ионой Роббом в полицейском участке.

Я посмотрела на свое отражение в зеркале ванной. Мило. Цвет лица ужасный, под глазами мешки.

Как оказалось, мне довелось беседовать не с Ионой, а с лейтенантом Бовер. Мне пришлось ждать пятнадцать минут, сидя на маленькой скамеечке в приемной полицейского участка. Под пристальным взглядом полицейского за стойкой, я поерзала на своем сиденье и уставилась на кипу брошюр по предупреждению преступлений. Еще я беззастенчиво подслушивала, когда шестеро водителей пришли жаловаться по поводу полученных штрафов. В конце концов, лейтенант Бовер выглянула из-за двери следовательского отдела.

— Мисс Миллоун?

Я никогда не встречалась с Бетси Бовер, но пыталась ее себе представить. Такое имя должна носить нахальная блондинка, бывший чирлидер, с обалденными бедрами, но без мозгов. К моему стыду, лейтенант Бовер оказалась наименее нахальной женщиной из всех, с кем я имела удовольствие встречаться. Она была полицейским вариантом амазонки: величавая, сантиметров на двадцать выше меня и, наверное, килограммов на двадцать пять тяжелее.

У нее были темные волосы, зачесанные назад и маленькие круглые очки в золотой оправе.

Цвет лица был безупречным. Если на ней вообще была косметика, нанесена она была артистически. Когда она заговорила, я заметила слегка кривой зуб, что могло быть причиной ее нежелания улыбаться. Также было возможным, что я ей не понравилась, и ей хотелось раздавить меня, как жука.

Я последовала за ней в маленький кабинет с двумя деревянными стульями и поцарапанным деревянным столом, который шатался, если на него положить руки, притворяясь, что ты расслабилась. При ней ничего не было — ни ручки, ни блокнота, ни папки, никаких записей.

Она смотрела прямо на меня, предлагая несколько кратких фраз, после чего наступала моя очередь. Почему-то у меня возникло ощущение, что она запоминает каждое сказанное мной слово. Скорее всего, наш разговор записывался. Я бы потихоньку поискала провод под столешницей, но опасалась комков старой жвачки и засохших козявок из носа, припаркованных там.

Она сказала:

— Спасибо, что пришли. Я слышала, что вас наняли, чтобы найти Гая Малека. Можете рассказать, как вы это сделали?

Ее взгляд был пристальным, манеры мягкими.

Вопрос застал меня врасплох. Я почувствовала неожиданный прилив страха, щеки залила краска. Я стала терять скорость, как маленький самолетик с полным баком плохого топлива.

Слишком поздно я поняла, что следовало приготовиться к этому. Обычно я не вру полицейским, потому что это очень нехорошо, не так ли? В глубине души я законопослушная натура. Я верю в мою страну, флаг, плачу налоги и штрафы, возвращаю вовремя библиотечные книги и перехожу улицу на зеленый свет. Еще, у меня появляются слезы на глазах, когда я слышу национальный гимн, в исполнении того, кто действительно знает, как это делается.

Однако, я знала, что сейчас собираюсь исполнить некий словесный танец, потому что способ, которым я нашла Гая Малека, был не совсем легальным. Ни я, ни Дарси Паско не имели права проникать в компьютерную систему Калифорния Фиделити, чтобы проверить данные, не имеющие ничего общего со страховым иском.