Гай потянулся за своим рюкзаком, явно радуясь при виде меня. Он казался невинным, как щенок. Была в нем какая-то мягкость, что-то простодушное и несформировавшееся, как будто связь с церковью изолировала его от влияний мира все эти годы. Безрассудная часть его натуры смирилась и перешла в кротость, которую я редко видела у мужчин.

Он сел рядом со мной.

— Привет, Кинси. Как дела?

Он держал свой рюкзак на коленях, как ребенок по дороге в лагерь. Я улыбнулась ему.

— Вы принарядились.

— Я не хотел, чтобы мои братья думали, что я забыл, как одеваться. Что вы скажете о костюме?

— Цвет вам идет.

— Спасибо, — сказал он, улыбаясь от удовольствия. — О, кстати, Винни передавала привет.

— Ей тоже привет. Как вы договорились на обратный путь? Когда вы планируете вернуться в Марселлу?

Гай отвернулся к окну, небрежность его тона не соответствовала смыслу слов.

— Зависит от того, что произойдет в доме. Донован пригласил меня на пару дней, и я не возражаю, если все пойдет хорошо. Я думаю, что, если ничего не получится, не будет никакой разницы. У меня есть деньги. Когда соберусь уезжать, кто-нибудь подвезет меня до автобуса.

Я собралась предложить свои услуги, но передумала. Взглянула на него, изучая его лицо в профиль. При одном освещении он выглядел на каждый из своих сорока трех лет. В другие моменты казалось, что мальчишество — постоянная часть его характера. Как будто его развитие задержалось на возрасте шестнадцати, может быть, двадцати лет. Он рассматривал улицы за окном, как будто был в другой стране.

— Я так понимаю, что вы нечасто здесь бываете.

Он помотал головой.

— У меня не так много возможностей. Когда ты живешь в Марселле, Санта-Тереза кажется слишком большой и слишком далекой. Мы ездим в Санта-Марию или в Сан Луис, если нам что-нибудь нужно.

Он посмотрел на меня.

— Можем мы проехать по городу? Я хочу посмотреть, что происходит.

— Можем, почему нет? У нас есть время.

Я объехала квартал, вернувшись на Стэйт стрит, и повернула налево, направляясь к центру города.

Деловой район был не больше двадцати кварталов в длину и трех-четырех кварталов в ширину и заканчивался бульваром Кабана, который шел параллельно пляжу.

В течение многих лет магазины на Верхнем конце привлекали массу покупателей в центре.

Нижний конец считался менее популярной частью города, где улицы заполняли дешевые магазинчики и третьеразрядные забегаловки, кинотеатр, где пахло мочой, полдюжины шумных баров и подозрительные отели.

Позже, район испытал возрождение, и модные заведения мигрировали на юг, вместе с оживленными улицами. Теперь уже Верхний конец демонстрировал заброшенные магазины, в то время, как Нижний захватил весь туристский бизнес. В хорошую погоду пешеходы поднимались с пляжа, парад туристов в шортах, лижущих мороженое.

— Он вырос, — отметил Гай.

С населением в восемьдесят пять тысяч Санта-Тереза не была большой, но город процветал.

Я постаралась увидеть его, как видел Гай, мысленно отмечая все изменения, которые произошли за последние двадцать лет. Замедленная съемка показала бы, как выросли стволы деревьев и вытянулись ветви, одни здания воздвиглись, другие исчезли, как дым. Линия магазинов мелькала бы сотнями вариантов: тенты, вывески, витрины, финальные распродажи некогда успешных заведений, перед тем, как следующее предприятие займет их место. Новые строения появлялись бы как призраки, заполняя пустые места, пока не осталось промежутков. Я помнила, когда тротуары в центре сделали шире, Стэйт стрит сузили, чтобы посадить деревья, привезенные из Боливии. Добавили скамейки в испанском стиле и телефонные будки. Появились декоративные фонтаны, которые выглядели, как будто были здесь годами. Пожар уничтожил два коммерческих предприятия, а землетрясение сделало остальные негодными к использованию.

Санта-Тереза была одним из немногих городов, который со временем стал выглядеть более элегантно. Строгие ограничения Архитектурной комиссии создали атмосферу утонченности, которая в других городах была уничтожена кричащим неоном, огромными вывесками и рагу из строительных материалов и стилей. Хотя местные жители жаловались на длинный и сложный процесс разрешений, результатом стало сочетание простоты и изящества.

На Кабана я проехала вдоль берега, развернулась в конце и направилась снова в город. Проехала к северу по Стэйт, наблюдая те же виды в обратном порядке. На Олив Гроув повернула направо, проехала мимо Миссии Санта-Терезы, а оттуда — к предгорьям, где находилась резиденция Малеков.

Я почувствовала, как интерес Гая возрос, когда дорога пошла вверх. Большая часть земли в этом районе была незастроена и покрыта огромными валунами песчаника и колючими кактусами с большими листьями, размером с хорошую ракетку для пинг-понга.

Резиденция Малеков располагалась близко к границе отдаленного района, оазис темной зелени среди бледного чапарраля.

Через неравные промежутки времени огонь проносился через предгорья, захватывающие пожары, пламя, растущее от вершины к вершине, пожирающее дома и деревья, поглощающее каждый росток. На пожарищах вырастали виды растений, известные как «пожарники», утонченные красавцы, появляющиеся из пепла обуглившихся и мертвых. Я до сих пор видела местами черные скрученные ветки, хотя с последнего большого пожара прошло пять или шесть лет.

Снова открытые железные ворота на въезде, длинная подъездная дорожка исчезает в тени за поворотом. Каким-то образом вечнозеленые растения и пальмы усадьбы выглядели чужими после дикой природы гор. Въезжая в поместье, я почувствовала, как годы осторожной культивации и адаптации экзотических растений изменили саму атмосферу, которая пронизывала окружающее.

— Вы нервничаете? — спросила я.

— Боюсь до смерти.

— Вы еще можете вернуться.

— Уже слишком поздно. Чувствуешь себя, как перед свадьбой, когда приглашения уже разосланы, знаете, еще возможно все отменить, но легче уж пройти через это, чем создавать неудобства для всех остальных.

— Не надо показывать свое благородство.

— Это не «благородство». По-моему, мне просто интересно.

Я въехала во двор и повернула налево. Все гаражи в конце дорожки были закрыты. Сам дом выглядел пустым. Все окна были темными, и большинство штор задернуто. Вид был не очень гостеприимным. Тишина нарушалась только шумом моего мотора.

— Ладно. Думаю, это все. Звоните, если я понадоблюсь. Желаю удачи.

Гай посмотрел на меня с тревогой.

— Вам уже нужно уезжать?

— Да, нужно, — ответила я, хотя сегодня мне было совершенно нечего делать.

— Вы не хотите посмотреть это место? Почему бы вам не остаться на несколько минут, и я вам все покажу?

— Я только что была здесь на коктейле. Ничего не изменилось с пятницы.

— Я не хочу заходить в дом. Мне нужно успокоить нервы. Мы можем походить снаружи. Здесь очень красиво.

Он импульсивно протянул руку и дотронулся до моей руки.

— Пожалуйста.

Его пальцы были холодными, а его состояние — заразным. У меня не хватило совести бросить его.

— Ладно, — сказала я неохотно. — Но я не могу остаться надолго.

— Замечательно. Это здорово. Огромное спасибо.

Я выключила мотор. Гай оставил свой рюкзак на переднем сидении, и мы вышли из машины.

Мы захлопнули дверцы слишком быстро, как будто прозвучали выстрелы. В последний момент я открыла дверцу снова и положила сумку на заднее сиденье, перед тем, как запереть машину. Когда мы пересекали двор, Мирна открыла дверь и вышла на крыльцо. На ней было что-то вроде униформы, бесформенная белая юбка из полиэстера и такая же блузка навыпуск, что-то среднее между медсестрой и домработницей.

Я сказала: — Здравствуйте, Мирна. Как дела? Я не думала, что кто-то дома. Это Гай. Извините, я не помню, чтобы кто-нибудь упоминал вашу фамилию.

— Свитцер, — ответила она.

Гай протянул руку, что расшевелило ее в какой-то степени. Она позволила ему одно из этих рукопожатий, без костей и хрящиков. Его приятная внешность, наверное, оказала на нее такой же эффект, как и на меня.