— Я спросила её, где мой муж. Она ответила, что он в кабинете. Потом я продолжала стоять и смотреть на нее, а она встала и прошла в кабинет, оставив дверь открытой. Я медленно приблизилась и услышала, как мой муж что-то сказал ей. Потом он подошел к двери. И тогда она что-то ответила…

— Одну минутку, миссис Ноутон. Вы не помните, что именно она сказала?

— Нет, я не очень хорошо расслышала, но когда он обернулся, то я увидела, что она стоит и целится в него из пистолета. Он закричал: «Эй, не вздумай!». И тогда она выстрелила, а мой муж покачнулся и упал ничком. Потом она вышла из кабинета, прошагала мимо меня и положила пистолет на карточный столик. И вот тогда я, потеряв голову, набросилась на неё и, кажется, поцарапала. Больше я ничего не помню, потому что потеряла сознание.

— Спасибо, — произнес Сандлер. — Большое спасибо, миссис Ноутон. Я понимаю, как вам тяжело.

Повернувшись ко мне, он великодушно изрек:

— Можете задавать вопросы, мистер Эддиман.

Однако судья Харрингтон посмотрел на часы и решил, что времени для перекрестного допроса уже нет. И перенес заседание на следующее утро.

Я заехал в «Пустынный рай» и поговорил с Джо Апполони. Он угостил меня крепким коктейлем и пригласил посидеть на уютной террасе с колоннами и увитыми мексиканским плющом арками, примыкающей к его апартаментам. В воздухе благоухало жасмином, а шум казино сюда почти не доносился.

Я никогда прежде у него не был, и Джо поинтересовался, нравится ли мне его «берложка». Я чистосердечно признался, что очень.

— Неплохо для второразрядного мафиози, да? Эх, дьявольщина. Чем больше узнаешь про красоту, тем меньше удовольствия из неё извлекаешь. Потом тебе уже хочется иметь рядом настоящую женщину, а не дешевую потаскуху. Потом книжку почитать и ума поднабраться. А зачем? Чтобы понять, в каком дерьме плаваешь? Ты разбираешься в этих играх, Блейк, или ещё в коротких штанишках ходишь?

— И то и другое.

— Оно и видно. Видишь ли, Блейк, лет двадцать назад синдикат воротил нос от проституции. Впрочем, наши крестные отцы и сейчас держались бы от неё подальше, если бы не одно обстоятельство. Дело в том, что многие крупные воротилы приезжают в Сан-Вердо не только поиграть, но и порезвиться на свободе. В противном случае, они считают, что зря потратили время. Ну вот, значит, наши парни решили навести в этом деле порядок: очистить город от дешевых шлюх и организовать классные бордели. И что же? Оказалось, что всей проституцией в городе заправляет не кто иной как судья Ноутон. Наши ребята с ним встретились и уговорились: проститутки им, а судье — героин. Тоже — приличные бабки. Тем более, что в Вашингтоне его поддерживали. Впрочем, какое это теперь имеет значение? — Джо устало махнул рукой. — Ну что, Блейк, досталось тебе сегодня?

— Да, — признал я.

— Что будет дальше?

— Повесят её — вот что. Защиты у меня нет. Все, в том числе присяжные, понимают, что только теперь, оставшись вдовой, Рут Ноутон впервые вздохнула полной грудью. Но, увы, убийства этим не оправдаешь. Да и нет у нас в юриспруденции такого понятия как оправданное убийство. В противном случае, страна бы быстро опустела. Как бы то ни было, моя единственная надежда состоит в том, чтобы убедить присяжных, что Алекс Ноутон был отъявленным мерзавцем. Но даже здесь мне руки повязали. Кстати, кто познакомил с ним Хелен?

— Я.

— Не знаю, выйдет ли что из этого, но ты согласишься выступить свидетелем?

— А это тебе поможет?

— Не знаю. Попытка не пытка.

— Ребятам это не понравится, но впрочем — чего нам терять-то?

Допив коктейль, я вернулся к себе в контору. Милли Джефферс сказала, что звонила моя жена. А также Комински, начальник полиции. И ещё меня спрашивали из доброй дюжины агентств и газетных редакций.

Первым я перезвонил Комински — его звонок меня напугал. Вдруг что-нибудь случилось с Хелен? Оказалось, что нет. Вот что он мне сказал:

— Мы попытались выяснить её подноготную и кое-что наскребли. Примерно год назад она поступила в больницу округа Кук с сифилисом — в тяжелой форме. Последняя стадия. Ее подобрали на улице. Говорят, была уже в коме. Как бы то ни было…

— Что значит — почти?

— Они сами не знают. В тот же самый день она непостижимым образом исчезла. И больше про неё ничего не известно.

— Господи, зачем мне эта дребедень?

— Мало ли, я подумал — вдруг пригодится.

— Она упала на улице. Ее доставили в больницу без сознания, в коме, но она сбежала. А как вы определили, что это была она?

— У неё взяли отпечатки пальцев — так сейчас заведено с венерическими больными. Потом, когда она исчезла, они связались с ФБР. На это ушло время…

— Знаю, — устало произнес я. — Спасибо.

Положив трубку, я повернулся к Милли Джефферс. Она потребовала, чтобы я перезвонил жене.

— Нет. Сама ей позвони. Скажи, что у меня полно работы, и я останусь ночевать здесь, на диване.

— Тебе этот диван сегодня нужен, как собаке — пятая нога.

— Милли, — сдержанно произнес я, — все считают тебя чертовски умной. Говорят, что Блейк тупица, и если бы не Милли Джефферс…

— Я жирная и страшная. Мне только и остается что быть умной.

— Я считаю, что ты красотка. Но вот теперь, посидев рядом с Хелен, скажи — как она тебе?

— Я не моралистка, Блейк. Ты в неё влюбился. Это вполне понятно. Я сказала Клэр, чтобы она не убивалась попусту. Такое сплошь и рядом случается. Женщины приходят и уходят, а верные жены остаются.

— Так ты говорила с Клэр?

— Она со мной говорила. Впрочем, какая разница? Мы поняли друг дружку. А Хелен — классная бабенка.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Улики против Хелен меня не слишком беспокоили. Шустрый адвокат способен расправиться с любыми уликами с помощью доброй сотни способов, запутав или растоптав свидетелей и заставив их усомниться даже в том, что они вообще появились на свет. Однако в моем случае речь шла вовсе не об уликах. Хелен не только застали на месте преступления, но она ещё и сама позвонила в полицию и призналась в содеянном. Более того, она подписала признание. Вот почему меня ничуть не беспокоили улики — оспорить или поставить их под сомнение было невозможно.

На следующее утро, сев рядом с Хелен в зале судебных заседаний, я нагнулся к ней и без обиняков произнес:

— Вчера Комински сказал мне, что в Чикаго тебя подобрали на улице и отправили в больницу. Там установили сифилис в тяжелой форме — довольно необычный случай для столь молодой особы. Если, конечно, ты не подцепила его лет в одиннадцать-двенадцать. Я связался с этой больницей и мне сказали, что у тебя также выявили аортит — дегенеративные изменения аорты. В крайне запущенной форме. А вдобавок — необратимые мозговые нарушения с признаками перенесенного инсульта и почти полной амнезии. Несмотря на все это, будучи в коме, ты оделась и сбежала. С ума сойти можно. Есть в этой истории хоть капля правды?

Хелен кивнула.

— Да, Блейк.

— Сколько именно?

— Бедный Блейк — все в ней правда.

— Кто же тебя исцелил — Гиппократ? Или Иисус Христос? Скажи, Хелен, хоть раз признайся. Почему ты не можешь сказать мне правду?

— Потому что все это бесполезно, Блейк.

Вошел судья и процесс возобновился.

Уставившись на стройную ладную фигурку миссис Ноутон, я мысленно взывал к вдове о помощи — больше просить мне было некого. «Женщину, подарившую вам жизнь, — молил я, — ждет смерть. Ее вздернут на виселицу — варварский обычай, который тем не менее сохранился в нашем штате как узаконенный способ казни. Да, она убила, но — кого? Торговца наркотиками, сутенера и отъявленного садиста. Пожалуйста, не дайте ей умереть, ведь я люблю её. Даруйте ей жизнь, и я отдам вам свою любовь и все, что у меня есть в этой жизни».

Рут Ноутон пристально посмотрела на меня. Я повернулся к Хелен, а она вдруг улыбнулась. Во второй раз за все время нашего знакомства. Внезапно я ощутил себя окрыленным, словно семнадцатилетний мальчишка.