Дома Сашо застал мать у телевизора. Передавали какой-то матч по боксу, она смотрела как загипнотизированная, от увлечения время от времени нервно поднимая ногу, словно собака у дерева.

— Добрый вечер, — поздоровался он.

Мать еле взглянула на него, потом устремила на него пристальный взгляд.

— Что с тобой?

— Ничего.

— Дядя просил тебя позвонить, если вернешься не слишком поздно.

— Хорошо.

И прошел прямо в комнату, хотя телефон стоял здесь же, в холле. На экране боксер в белых трусах тыльной стороной перчатки ударил своего противника по лицу. Ангелина почувствовала удовлетворение, потому что болела именно за него. До сих пор ему не везло, а сейчас он здорово того съездил. Публика возмущенно взревела, судья сделал предупреждение ее коротконогому любимцу. Бой шел все хуже, что-то, словно пылинка в глазу, царапало мозг, хотя, что именно, она никак не могла осознать. Наконец она встала и, не постучавшись, вошла в комнату сына. Тот лежал на кровати, взгляд его блуждал где-то за открытым окном.

— Ты будешь звонить дяде?

— Завтра, — коротко ответил Сашо.

— Почему завтра?

— Сегодня у меня нет настроения. Неприятности на работе.

— Может быть, он поэтому тебе и звонил?

— Нет, не поэтому.

Мать некоторое время молчала, устремив на него своя прозрачные холодные глаза.

— Очень уж ты честолюбив, — наконец проговорила она. — Мы не такие.

— Вы не такие, — сказал он. — Но мой отец, верно, был таким.

— Твой отец любил пожить. Его жизнь волновала.

— Как же он, по-твоему, из неграмотного подмастерья превратился в одного из лучших софийских портных?

— Это неважно. Его волновала только жизнь — в этом суть.

Мать вышла. Ну и что из того, что он честолюбив, подумал Сашо с досадой. Разве это порок? Мир создали честолюбцы, а не гуляки и лентяи. Честолюбие плюс талант — это все. Сашо знал, что у него есть и то и другое. И все же никак не мог избавиться от ощущения гнетущей пустоты, которое охватило его еще там, возле автобусной остановки.

Была ночь, белые высокие волны налетали из мрака, заливая опустевшие пляжи. Может быть, именно там он и потерял все. Да, наверное, так оно и было. Сейчас он помнил только ежевику, растущую вдоль оград, сложенных из пористого, осыпающегося камня. В зеленой спокойной воде плавали рыбки. Ребятишки собирали на берегу еще не остывшие от горячего песка раковины. Утомленно кричали чайки. Где-то далеко в море, в самой его густой синеве, словно призрак, скользило крохотное белое судно. Он смотрел на него с мокрого, на ржавых железных столбах причала и знал, что больше никогда его не увидит. Сузи, Сузи, честолюбивая, отчаявшаяся девочка, брось ты эту проклятую скрипку, она никогда не была тебе нужна. Скрипка только погубила твою жизнь.

Вот что говорило ему той ночью теплое, шумящее море, так внезапно пробудившееся в его памяти.

5

Ему и в голову не могла прийти такая странная развязка. Как всякий настоящий ученый, он не верил ни в судьбу, ни в провидение. По его мнению, все в этом мире было связано, как камни в деревенской ограде — на первый взгляд хаотично, но всегда в некоем строгом, хотя и нелегком для понимания порядке. И, наверное, это и рождало в нем обманчивое ощущение, что произошло нечто случайное и неожиданное.

Академик три раза прочел письмо, хотя смысл его был совершенно ясен. Нашел в словаре единственное слово, в котором был не до конца уверен. Ничего не изменилось, письмо осталось таким же. В конечном итоге, самые простые вещи оказываются словно бы и самыми непонятными, думал он. На первый взгляд и сфера — самая простая из всех геометрических фигур: ни граней, ни углов. Но именно поэтому она особенно сложна и труднее всего поддается измерениям. И когда одна сфера касается другой, они просто-напросто остаются чуждыми друг другу — настолько незначителен контакт между ними.

Письмо пришло еще вчера, но потерялось в ворохе газет. Сегодня оно случайно попало ему на глаза, и Урумов вскрыл его. Вот так обычно и случается в жизни — человек, словно слепец, натыкается на одни беды. Спал он беспокойно, но проснулся в чудесном настроении. Где-то ворковали голуби, и это внезапно напомнило ему воскресные утра в Вершеце, где он когда-то проводил каникулы. Он и тогда вставал рано и, ступив босиком на прохладные доски пола, счастливый, прислушивался к сытому воркованию своих турманов, которое доносилось с крыши. За окнами тогда еще не свистели шины, не визжали зловеще автомобильные тормоза. Но этих звуков он и сейчас не слышал, особенно если голова была чем-нибудь занята.

И где он пропадает, этот мальчишка? Ангелина, чем-то уже шуршавшая в кухне, сказала, что Сашо обещал прийти. Академику казалось, что, только когда Сашо узнает обо всем, это наконец станет реальностью. Но племянник задерживался, новость угрожала остыть. А он с детства знал, что горячий бублик и бублик остывший — две совершенно разные вещи. И все же, если вдуматься, какая это, собственно, новость? Может, только надежда — не более. Наконец часов около восьми в дверь позвонили. Академик сам открыл дверь. Свежий, гладко выбритый Сашо внимательно взглянул на дядю. Или, может быть, несколько удивленно. Неужели на лице у него что-то написано?

— Во сколько же ты уходишь на работу? — посмеиваясь, спросил Урумов.

— Приблизительно в это время.

— Не поздновато ли?

— Директор случайно мой приятель, — в свою очередь засмеялся Сашо.

Они вошли в кабинет, каждый расположился на своем привычном месте. Молодой человек был уверен, что вот сейчас, сию минуту, он узнает какую-то хорошую новость. И не надо было никакой интуиции, дядин вид был достаточно красноречив. Академик заглянул в стол и вынул оттуда лист красивой плотной бумаги.

— Прочти-ка!

Сашо взял письмо. Оно было написано на официальном бланке красивым, четким машинописным шрифтом.

Светло-синие буквы выглядели очень приятно. Сашо первым делом взглянул на бланк — биохимическая лаборатория Корнуэлльского университета в Соединенных Штатах.

— Дай, лучше я! — нетерпеливо произнес академик. — Самому тебе будет трудно справиться с переводом.

Сашо отдал ему письмо.

— Уитлоу, кажется, сейчас в Корнуэлле?

— Именно, — ответил дядя. — Письмо от него.

— Значит, все-таки он тебя опередил? — удивленно спросил юноша.

— Слушай внимательно! — сказал Урумов и стал медленно читать:

«Уважаемый академик Урумов! Несколько дней назад я с большим интересом прочел английский перевод вашей статьи, опубликованной в журнале „Просторы“. То, что статья напечатана не в научном, а в литературном журнале, нисколько не обесценивает ее в моих глазах. Даже наоборот. Известно, что современные ученые слишком осторожны и говорят только часть того, что они знают или допускают. И я предполагаю, что вы нарочно выбрали этот журнал, чтобы получить возможность высказаться более свободно. Должен вам сообщить, что ваша статья произвела на меня исключительное впечатление. И это не случайно. Я тоже довольно долго занимался этой проблемой, прежде всего с точки зрения биохимии, и мысли, которые вы высказываете в статье, мне отнюдь не чужды. Я говорю вам это не для того, чтобы оспорить приоритет вашей гипотезы. У вас хватило смелости опубликовать ее раньше меня с уверенностью и решительностью, которые делают вам честь. Может быть, вам известно, что недавно на симпозиуме в Йеле я очень осторожно упомянул о некоторых моих наблюдениях и опытах в этом направлении. Коллеги встретили мои идея довольно враждебно, главным образом потому, что у меня еще нет достаточных доказательств, хотя даже те, которыми я сейчас располагаю, нелегко оспорить.

Вот почему ваша статья так меня обрадовала. Может быть, мы с вами — единственные на свете люди, разделяющие эту безумную идею. Мне очень хорошо известны все ваши труды, нашей информационной службе вменено в обязанность переводить каждую вашу строчку. К сожалению, эта ваша статья долгое время не попадала в поле моего зрения, потому что мы, естественно, не следим за литературными журналами. Уверенность и внутренняя убежденность, с которыми она написана, подсказывают мне, что я знаком далеко не со всем в вашей работе. Я предлагаю вам, уважаемый господин Урумов, продолжить нашу работу совместно, разумеется полностью учитывая преимущества, которыми вы обладаете по сравнению со мной. Льщу себя надеждой, что мои познания в клинической биохимии дополнят ваш великолепный опыт в микробиологии и вирусологии. Хочу, кроме того, сообщить вам, что в Корнуэлльском университете в настоящий момент монтируется уникальная ультрацентрифуга, которая может сыграть решающую роль в наших научных опытах. Если они удадутся, человечество, без сомнения, выиграет намного больше, чем от любого другого открытия, сделанного нашей наукой за последние сто лет.