Таким образом, исходя из этих мыслей, нетрудно прийти к заключению, что наш прежний метод борьбы с вирусами таит в себе очень большую опасность. Мы должны пойти по принципиально новому пути — уничтожать их не внешними средствами, словно мух или тигров, а взорвать их изнутри, разрушив самое их структуру. Мы должны уничтожить возможность их воспроизводства. Это будет тяжелой, но не невыполнимой задачей, потому что, как мы уже видели, их существование некоторым образом противоречит основным принципам существования организмов, отрицает их, то есть, его, так сказать, можно назвать суперпаразитическим антисуществованием. В этом смысле самым страшным примером, как вы уже догадываетесь, является вирус рака. Используя исключительную способность своей нуклеиновой кислоты к трансформации, этому вирусу во всех случаях удается создать среду для своего воспроизводства, которую мы называем раковой тканью, не беспокоясь о том, что тем самым он уничтожает — я бы сказал так же слепо, как и люди, — единственную возможную среду для своего существования. Какими бы они ни были вездесущими и по самому принципу своего паразитического существования бессмертными, они, в конечном счете, обречены если не на гибель, то на фактическое несуществование, когда они уничтожат до конца так называемые высшие организмы. Тогда, наверное, им придется дожидаться, пока эволюция не породит их снова, что случается далеко не всегда и не при всех условиях. Или же они, словно лермонтовский Демон, будут обречены на безнадежные скитания в космосе, пока не попадут на планету, которую еще не посещали эти кошмарные гости. Я говорю эти страшные слова не для того, чтобы вас пугать, как я уже успел напугать многих, а чтобы обратить ваше внимание на серьезность проблемы. В этом я и вижу смысл нашей работы, огромное значение наших усилий.

На этом академик закончил и возвратился на свое место. Кынчев, не поднимаясь, предложил желающим высказаться по докладу директора. Ответом ему было полное молчание. Он даже вытянул, как только мог, свою короткую шею, но напрасно — никто не поднял руки.

Это тягостное и неприятное молчание продолжалось около десяти минут, хотя секретарь обращался к присутствующим еще несколько раз. Наконец его нервы, видимо, не выдержали, потому что он стремительно поднялся с места.

— Если желающих нет, нам остается только одобрить сообщение нашего директора и закрыть собрание.

Всерьез рассердившись, он, по-видимому, был готов немедленно выполнить свою угрозу. И только тут поднялась чья-то белая рука, и неожиданно высокий голос произнес:

— Можно мне?

Это был Азманов. Пока он шел к трибуне, потолок, казалось, стал светлее, отражая его сверкающую голую голову. На высокой трибуне он показался Сашо гораздо Ниже, чем обычно, по-видимому, только широкие плечи и придавали ему известную внушительность. Сейчас у Азманова блестела не только лысина, но и золотая оправа очков, и стекла, даже зубы как-то страшновато блеснули, когда он наконец разомкнул свой красиво очерченный рот.

— Уважаемые коллеги, мне очень не хотелось первым брать слово. Должен признаться, что у меня есть очень серьезные возражения как против сомнительной гипотезы академика Урумова, так и против направления, в котором развивается деятельность нашего института. И мне просто не хотелось бы, чтобы наш уважаемый директор подумал, что я, таким образом, задам определенный тон всем последующим выступлениям. Впрочем, даже если б я этого хотел, это вряд ли бы мне удалось, потому что я вполне отдаю себе отчет в том, каким научным авторитетом пользуется товарищ академик. И все же мне кажется, что именно этот авторитет оказался обоюдоострым оружием. И чаще всего он сковывал людей и их инициативу, направлял всю деятельность института в русло личных стремлений и поисков академика Урумова. Он не делал никаких усилий, чтобы поощрить какую-либо другую инициативу или поделиться с коллегами своими планами, обратиться к ним за помощью.

До сих пор Азманов говорил импровизированно, не заглядывая ни в какой план или записку. Но тут он сменил свои очки на другие, еще более блестящие, и вытащил из кармана целую пачку узких и длинных бумажек, невероятно мелко исписанных.

— В чем, в сущности, состоит гипотеза нашего уважаемого директора? — продолжал он. — Я очень внимательно прочел статью и еще более внимательно выслушал его сегодняшнее выступление. Сегодня он был гораздо сдержаннее, но в основе своей его позиции остались теми же. По его мнению, кроме нормального вирусного цикла, в размножении вирусов участвует еще один механизм: приспосабливая свою нуклеиновую кислоту к клеточному обмену, вирусы используют этот обмен для своего собственного воспроизводства, что, как хорошо известно, характерно для всех вирусов, но академик Урумов допускает, что при определенных условиях и определенных биохимических состояниях вирус, используя аналогию своей структуры со структурой клеток, не уничтожает ее, а лишь принуждает ее изменить свою обменную цепь в желательном для него направлении. Этот процесс академик Урумов называет неудачным, по моему мнению, термином «взаимозамещение». В результате клетка, образно говоря, отчуждается от своей общности в интересах самого вируса, в интересах его существования и воспроизводства. Цель деятельности академика Урумова — создать в организме преграду этому процессу, ликвидировав условия, при которых подобное «взаимозамещение» оказывается возможным. На практике это означает безмерное повышение иммунной реакции клеток, чтобы они могли безошибочно различать аналогичные структуры и не допускать, чтобы вирусы изменяли обменную цепь.

Как видите, уважаемые коллеги, на первый взгляд все это достаточно остроумно, но, по-моему, лишено серьезных научных доказательств. Больше того, гипотеза академика Урумова противоречит бесспорным научным истинам. Его мнение об антибиотиках не только антинаучно, но и практически вредно. Подвергается сомнению работа почти всей нашей фармацевтической промышленности. Обессмысливается деятельность ученых, работающих в этой. области. Больные будут избегать спасительных для них антибиотиков, боясь способствовать возникновению в своем организме этих роковых мутаций, которые якобы могут подвести черту под существованием всего человечества.

Я опрашиваю, насколько основательны все эти страхи, эти мрачные прогнозы. По-моему, они совершенно безосновательны. Что это за мистическое «взаимозамещение» структур? Забывая о простейших законах диалектики, академик Урумов полностью отрывает форму от содержания. Это, конечно, может произойти с каким-нибудь стишком или рассказиком, а не с постоянными и точными законами природы. Определенная структура соответствует лишь определенному содержанию. Вирусы — не фантомы, которые могут принимать какой захотят вид, словно ведьмы в сказках — то царевны, то лягушки. И биология — не сборник произведений народного творчества, а серьезная наука.

Это была самая эффектная часть его выступления, но когда Азманов попытался осветить суть проблемы, всем сразу же стала видна его слабая подготовка. И только когда он перешел к задачам института, голос его вновь окреп:

— Мы призваны помочь нашему сельскому хозяйству! — торжественно заявил он. — От нас ожидали, что мы откроем и внедрим самые эффективные средства биологической защиты растений. Ведь всем известно, какой ущерб наносит природе безудержная и невежественная химизация. Измученная природа протягивает к нам руки, моля о помощи. Подали ли мы ей свою руку?

В зале раздался смех.

— Не смейтесь, товарищи, вопрос серьезный! — сказал Кынчев.

Но Азманов, наверное, почувствовал, что переборщил с метафорами, потому что добавил твердым, почти мрачным голосом:

— Да, вы правы, товарищ Кынчев. Это даже не вопрос, это — важное государственное и партийное задание, за выполнение которого мы отвечаем.

Он говорил уже свыше получаса, а пучок бумажек в его руке уменьшился не больше чем наполовину. Тогда кто-то в зале подал голос:

— Вы говорите дольше докладчика, товарищ Азманов. Нельзя ли покороче?