— Моя дорогая, он на ногах не стоял.

— Он был куда забавнее некоторых стоящих, — парировала миссис Корнер.

— Мужчина, моя дорогая Эме, может, — заметил муж, — развлечь публику и не будучи пьяным. К тому же для мужчины быть пьяным без…

— О, для мужчины полезнее, — объявила миссис Корнер, — иногда расслабляться.

— Моя дорогая…

— Тебе самому, Кристофер, было бы лучше научиться расслабляться. Иногда.

— Хотелось бы, — произнес мистер Корнер, передавая свою пустую чашку, — чтобы ты не говорила того, во что не веришь на самом деле. Все, кто тебя слышит…

— Что злит меня больше всего, — продолжала миссис Корнер, — так это когда кто-то утверждает, будто я говорю то, во что не верю на самом деле.

— Тогда зачем ты это говоришь? — поинтересовался мистер Корнер.

— Не говорю! Говорю… То есть я в самом деле так думаю.

— Ты вряд ли на полном серьезе утверждаешь, моя дорогая, — настаивал супруг, — что мне было бы полезнее напиваться, пусть даже изредка.

— Я не говорила «напиваться». Я сказала «расслабляться».

— Но я и расслабляюсь умеренно, — признался мистер Корнер. — Умеренность во всем — вот мой девиз.

— Знаю, — отозвалась миссис Корнер.

— Понемногу от всего и от ничего. — На этот раз мистер Корнер сам ее перебил. — Боюсь, — заявил мистер Корнер, поднимаясь, — нам придется отложить дальнейшее обсуждение этой интересной темы. Проводи меня, пожалуйста, дорогая, есть пара небольших вопросов, связанных с домом.

Хозяин и хозяйка протиснулись мимо гостьи и закрыли за собой дверь. Гостья вернулась к еде.

— Я говорила совершенно серьезно, — в третий раз повторила миссис Корнер, вновь устраиваясь за столом чуть позже. — Я готова отдать все на свете, все на свете, чтобы увидеть Кристофера таким, как большинство обычных мужчин.

— Но он принадлежит к определенному сорту мужчин, — напомнила близкая подруга.

— О, во время помолвки, разумеется, ждешь идеального поведения от мужчины. Не думала, что он будет продолжать в том же духе.

— По-моему, — произнесла мисс Грин, — он милый, хороший парень. Ты одна из тех, кто не понимает своего счастья.

— Знаю, он хороший, — согласилась миссис Корнер. — И я очень люблю его. Вот потому мне и ненавистно ощущение стыда за его поведение. Я хочу, чтобы он был мужественным и делал то, что делают другие мужчины.

— Разве все обычные мужчины ругаются и время от времени напиваются?

— Разумеется, — безапелляционно заявила миссис Корнер. — Кому понравится быть тряпкой!

— Ты когда-нибудь видела пьяного мужчину? — поинтересовалась близкая подруга, грызя кусочек сахара.

— И не одного, — ответила миссис Корнер, слизывая мармелад с пальцев.

Под этим миссис Корнер подразумевала, что несколько раз в жизни посещала соответствующие пьесы, отдавая предпочтение более легкой форме британской драмы. Впервые она стала свидетелем того, как это бывает по-настоящему, ровно через месяц, когда упомянутый здесь разговор был совершенно забыт. И никто не изумился бы происходящему больше, чем сама миссис Корнер.

Как же получилось, что мистер Корнер никогда не имел возможности насладиться жизнью в полной мере? Ведь он был не из тех, кто проповедовал умеренность. Свой «первый бокал» он попробовал так давно, что и сам не помнил когда. И с тех пор он испил множество других. Однако никогда раньше мистер Корнер не преступал и не стоял перед соблазном преступить границы своей излюбленной добродетели — сдержанности.

«Мы вдвоем распили бутылку бордо, — часто вспоминал мистер Корнер, — причем он уничтожил бо́льшую ее часть. А потом он достал маленькую зеленую фляжку. Сказал, что напиток сделан из груш и что в Перу его держат специально для детских праздников. Разумеется, он мог и пошутить, но мне непонятно, как всего один бокал (интересно, мог ли я выпить больше одного бокала, пока он говорил?) мог повлиять таким образом». Вот что беспокоило мистера Корнера.

«Им», разговоры которого привели к таким удручающим последствиям, оказался дальний родственник мистера Корнера, некий Билл Деймон, старший помощник капитана на пароходе «Фортуна». До этой случайной встречи сегодня днем на Леденхолл-стрит они не виделись с детства. «Фортуна» отплывала с доков Святой Екатерины на следующий день рано утром, направляясь в Южную Америку, и, возможно, прошли бы годы, прежде чем они встретились бы вновь. Как подчеркнул мистер Деймон, судьба, бросив их таким образом в объятия друг друга, явно намеревалась показать, что они должны хорошенько поужинать тем же вечером в капитанской каюте «Фортуны». Мистер Корнер, вернувшись на работу, отправил на Рейвенскорт-парк срочную телеграмму, в которой сообщал странную новость, что до десяти домой не придет, и в полседьмого вечера впервые со времен женитьбы направил свои стопы прочь от дома и миссис Корнер.

Друзья говорили о многом, а потом перешли к обсуждению жен и возлюбленных. Старший помощник Деймон, очевидно, мог похвастаться большим и разнообразным опытом в этой области. Они говорили, скорее говорил помощник, а мистер Корнер слушал, о красотках с оливковой кожей, о страстных темноглазых креолках, о светловолосых Юнонах калифорнийских долин. У помощника были свои теории в отношении ухаживания и обращения с женщинами, теории, которые, если словам помощника можно верить, выдержали испытание применением на практике. Новый мир открылся перед мистером Корнером, мир, где прекрасные женщины с собачьей преданностью боготворили мужчин, а те хоть и любили их взаимной любовью, знали, как оставаться хозяевами положения. Мистер Корнер, постепенно разогревшись и перейдя от холодного осуждения к бурлящему восхищению, сидел как зачарованный. И только время могло положить конец повествованию о приключениях старшего помощника. В одиннадцать часов кок напомнил им, что капитан и лоцман могут появиться на борту в любую минуту. Мистер Корнер удивился, что уже так поздно, а потом, после долгого и нежного прощания с дальним родственником, обнаружил, что доки Святой Екатерины — одно из самых запутанных мест на земле. При свете уличного фонаря на Майнорис мистеру Корнеру внезапно пришло в голову, что его не ценят по достоинству. Миссис Корнер никогда не говорила и не делала того, чем красотки с оливковой кожей вяло пытались выразить свою всепоглощающую страсть к джентльменам, никоим образом не превосходящим (по крайней мере по мнению мистера Корнера) его самого. Думая о том, что делала и говорила миссис Корнер, мистер Корнер чувствовал, как ему на глаза наворачиваются слезы. Заметив, что его с любопытством рассматривает полицейский, он смахнул их и поспешил дальше. Когда он проходил по платформе станции Мэншн-Хаус, где всегда продувало насквозь, мысль о ее страшной несправедливости вернулась к нему с удвоенной силой. Почему в поведении миссис Корнер не было и следа собачьей преданности? Виной всему, горько говорил себе мистер Корнер, виной всему был он сам. «Женщина любит своего хозяина — таков ее инстинкт, — мечтательно думал мистер Корнер. — Черт меня побери! Уверен: она и не догадывается, что я ее хозяин».

— Уходите, — сказал мистер Корнер тщедушному юнцу, который с открытым ртом остановился рядом.

— Мне нравится слушать, — объяснил чахлый юнец.

— А кто говорит? — пожелал знать мистер Корнер.

— Вы, — ответил чахлый юнец.

Путь из центра города до Рейвенскорт-парка неблизкий, но планирование дальнейшей жизни с миссис Корнер не давало мистеру Корнеру покоя. Когда он сошел с поезда, главным образом его беспокоила необходимость преодолеть грязную дорогу длиной в три четверти мили, отделяющую его от возможности воплотить в жизнь свое решение выяснить отношения с миссис Корнер раз и навсегда.

Вид Акация-вилла, позволявший предположить, что все давно спят, еще больше разозлил его. Преданная как собака жена не стала бы ложиться, а подождала бы, чтобы узнать, не желает ли он чего-нибудь. Мистер Корнер, следуя совету на своей собственной медной табличке, не только постучал, но и позвонил. Поскольку дверь открылась не сию минуту, он продолжал стучать и звонить. Окно нарядной спальни на втором этаже открылось.