Без четверти час, грязный и оборванный, весь в ссадинах и синяках, он, вытирая лоб, сказал: «Уф-ф-ф, пожалуй, все».

Велосипеду, правда, тоже досталось. Кто пострадал больше — сказать не берусь. Я отвел Эббсона на кухню, там он наскоро умылся и убежал домой.

Велосипед же я погрузил в кеб и повез в ближайшую мастерскую. Мастер долго и внимательно рассматривал исковерканную машину.

— Ну, и что же вы от меня хотите?

— Я хочу, чтобы вы его починили.

— Легко сказать. Ну да ладно, что-нибудь придумаем.

Придумал он на два фунта десять шиллингов. Но машина была уже не та, и в конце лета я решил ее продать. Врать я не привык и попросил агента указать в объявлении, что велосипед куплен в прошлом году. Агент же посоветовал об этом вообще не упоминать.

— В нашем деле никого не волнует, правду говорит клиент или врет; нам главное, чтобы покупатель поверил, — сказал он. — Если честно, ни за что не скажешь, что велосипед куплен в прошлом году, на вид ему лет десять, не меньше. Так что давайте об этом вообще умолчим и попробуем взять за него как можно больше.

Я полностью доверился ему и «взял» за велосипед целых пять фунтов — по словам агента, гораздо больше, чем он предполагал.

К велосипеду можно относиться двояко — его можно «отлаживать», а можно кататься. В то же время я бы не стал утверждать, что любитель «отладки» — себе враг, ведь такой человек не зависит от капризов погоды, сила и направление ветра, равно как и состояние дорог, его не волнует. Дайте ему ключ, тряпки, канистру с машинным маслом, какую-нибудь скамеечку — и радостей хватит на целый день. Конечно, и в этом занятии есть свои минусы, но где найти сплошные плюсы? Сам же «отладчик» похож на лудильщика; глядя на его велосипед, начинаешь подозревать, что он краденый и новый хозяин постарался изуродовать его до неузнаваемости. Впрочем, нашего энтузиаста эти нюансы мало заботят — он редко едет дальше первого поворота. При этом некоторые наивно полагают, что один и тот же велосипед можно использовать в двух разных целях. Это заблуждение. Ни одна машина не выдержит двойной нагрузки. Так что выбирайте: либо кататься, либо «отлаживать». Лично мне больше по душе кататься, и я терпеть не могу, когда меня подбивают «отладить» машину. Если в моем велосипеде что-то сломалось, я везу его в ближайшую мастерскую. Если авария случилась где-нибудь в глуши, на пустой дороге, я сажусь на обочину и жду попутной телеги. В таких случаях больше всего следует остерегаться странствующих знатоков. Для знатока сломанный велосипед — то же самое, что труп в придорожной канаве для стервятника: хлопая крылами, он устремляется на вас, оглашая воздух радостными криками. На первых порах я разговаривал с такими знатоками вежливо:

— Все в порядке, не беспокойтесь. Пожалуйста, поезжайте своим путем.

Однако, как показывает опыт, в подобных обстоятельствах деликатность неуместна, поэтому теперь я разговариваю с ними иначе:

— А ну, не трогай машину! Проваливай, тебе говорят, а то костей не соберешь!

Если же при этом скорчить рожу пострашней и потрясти палкой покрепче, то «наладчики», как правило, незамедлительно уезжают.

Ближе к вечеру зашел Джордж.

— Ну что, когда будешь готов?

— К среде. А уж как вы с Гаррисом — не знаю.

— Тандем в порядке?

— В полном порядке.

— Там ничего подкрутить не требуется?

— Жизнь и опыт подсказывают мне, что человек лишен дара предвидения. Поэтому далеко не на всякий вопрос я могу ответить со всей определенностью. Есть, однако, кое-какие вопросы, на которые я способен дать ответ, и в частности: ничего в тандеме подкручивать не стоит, А потому торжественно клянусь, что до среды ни одна живая душа велосипеда не коснется.

— Я бы на твоем месте так не кипятился. Недалек тот день, когда велосипеду потребуется небольшой ремонт, а до ближайшей мастерской тебя будет отделять каких-нибудь два горных перевала, ты же будешь изнемогать от усталости. И тогда ты начнешь кидаться на людей с вопросами, куда девалась масленка или куда запропастился ключ. Затем, потеряв всякую надежду прислонить велосипед к дереву, ты взмолишься, чтобы первый встречный прочистил цепь и подкачал заднее колесо.

Упрек Джорджа был справедлив, больше того, в нем было нечто пророческое.

— Прости. Дело в том, что утром заходил Гаррис.

— Можешь не продолжать. Вообще-то я к тебе совсем по другому делу. Взгляни.

И он протянул мне книжку в красном переплете. Это был английский разговорник для немецких туристов. Он начинался разделом «На борту парохода» и кончался темой «У врача»; больше же всего разговоров велось в поезде, до отказа набитом склочными и, судя по репликам, дурно воспитанными пациентами психиатрической клиники. «Не могли бы вы отодвинуться от меня, сэр?» — «Некуда, мадам, мой сосед занимает слишком много места!» — «Может, вы все же попробуете убрать куда-нибудь ваши ноги?» — «Будьте любезны, не пихайте меня локтем». — «Мадам, если вам удобнее сидеть, опираясь на мое плечо, то оно в вашем распоряжении!» (При этом оставалось неясным, выражает ли эта фраза серьезные намерения или в ней заключен едкий сарказм.) — «Мадам, вынужден попросить вас немного подвинуться, я задыхаюсь». По мысли автора, к этому времени вся компания должна была, по всей видимости, расположиться на полу. Кончался раздел фразой: «Наконец-то доехали, слава Богу!» (Gott sei dank!) — в данных обстоятельствах это благочестивое восклицание должно было произноситься хором.

В конце книги имелось приложение, в котором немецким туристам давались советы, как во время пребывания в английских городах сохранить покой и здоровье; при этом особо подчеркивалось, что в дорогу следует брать порошок от насекомых, всегда закрывать на ночь двери и тщательнейшим образом пересчитывать сдачу.

— Не самый удачный разговорник, — заметил я, возвращая книгу Джорджу. — Я бы не стал рекомендовать его немцу, который собирается посетить Англию. Таких немцев вряд ли ожидает у нас ласковый прием. Впрочем, мне довелось читать книги, изданные в Лондоне для собирающихся за границу англичан, — такая же чушь. Похоже, какой-то идиот, перепутав семь языков, преследует цель перессорить между собой все европейские нации.

— Ты же не будешь отрицать, — сказал Джордж, — что подобные книги пользуются большим спросом, ведь в любом европейском городе найдется немало людей, изъясняющихся аналогичным образом.

— Возможно, — ответил я, — но, к счастью, никто их не понимает. На перронах или на перекрестках мне самому не раз попадались люди, которые декламировали цитаты из этих книг. Никто не знает, что и на каком языке они говорят — и слава Богу, ведь в противном случае они бы могли подвергнуться нападению.

— Может, ты и прав, — сказал Джордж, — и все же интересно было бы посмотреть, что произойдет, если их, несмотря ни на что, поймут. Давай в среду утром поедем в Лондон, походим по городу часок-другой и попытаемся купить что-нибудь с помощью этой книжечки. Мне необходимо купить в дорогу кое-какую мелочь: шляпу, пару шлепанцев и т. д. Наш пароход отчаливает в двенадцать, так что времени у нас хоть отбавляй. Мне интересно узнать, как будут реагировать на фразы из разговорника, какие чувства испытывает иностранец, когда с ним разговаривают подобным образом.

Идея мне понравилась, и я предложил Джорджу составить ему компанию и подождать у входа в магазин. Я сказал, что, по-моему, Гаррис также будет не прочь зайти в магазин или — что вероятнее — подождать на улице.

На это Джордж сказал, что он бы хотел, чтобы мы с Гаррисом не ждали его у входа, а пошли в магазин вместе с ним. Если Гаррис, с его внушительными размерами, встанет рядом, а я займу пост у дверей, чтобы в случае необходимости успеть вызвать полицию, то он, пожалуй, готов рискнуть.

Мы зашли к Гаррису и поделились с ним своими планами. Он полистал разговорник, обращая особое внимание на разделы, касающиеся покупки обуви и головных уборов, после чего заметил:

— Если в обувном или шляпном магазине Джордж скажет то, что здесь написано, — вызывать придется не полицию, а скорую помощь.