Скучно тянутся одно за другим действия пьесы, но когда дело идет уже к развязке, она вдруг надевает опять голубую накидку и красную шляпу и входит в прежнюю дверь. Тогда он узнает ее и спрашивает, где она была все эти долгие годы, когда он так тосковал по ней!

Даже дурных людей в пьесе, у которых, вообще говоря, несколько побольше здравого смысла, чем у остальных действующих лиц — и на самом деле дурные люди на сцене, это единственные лица, которые заявляют претензию на здравый смысл — вводит в заблуждение какое-нибудь самое пустое переодевание.

Сыщик, надвинув пониже шляпу на лоб, приходит на их тайное совещание, а за ним следует и герой, который говорит визгливым голосом, — и что же? Злодеи принимают их за членов своей шайки и рассказывают им все свои тайны.

Если злодеев нельзя бывает открыть таким образом, то они идут в публичный сад, где можно пить чай и громким голосом рассказывают один другому о своих преступлениях.

Они, очевидно, думают, что это очень хорошо с их стороны, дать изловить себя сыщику.

Сыщика не следует смешивать с полисменом. На сцене полисмен всегда стоит за злодея, тогда как сыщик защищает добродетель.

Сыщик является, на самом деле, только земным орудием всеведущего и благодетельного провидения. Несколько времени он остается в бедствии — допускает, чтобы порок торжествовал, а добрых людей мучили, и ни во что не вмешивается. Но когда ему придет, наконец, в голову, что мы уже достаточно насмотрелись на все это (надо заметить, что к такому заключению он приходит довольно поздно), тут он и выходит вперед, арестует злодеев, приводит все в надлежащий порядок, возвращает хорошим людям все их имения и их жен, обещает отправить главного злодея на каторгу на двадцать лет, и все ликуют.

Матрос

Он никак не может справиться со своими панталонами. Он должен поминутно останавливаться и поддергивать их.

Если он только не будет осторожен, то эти панталоны могут наделать ему больших неприятностей.

Пусть лучше сценический матрос послушается нашего совета, пока еще ничего не случилось, и купит себе помочи.

В действительной жизни матросам никогда не приходится так возиться со своими панталонами, как на сцене. Отчего это? Мы нередко встречали настоящих матросов, но, помнится, мы только один раз и видели, как настоящий матрос поддергивает панталоны.

А потом он делал это совсем не так, как делают матросы на сцене.

Сценический матрос закладывает свою правую руку за спину, левую держит спереди, подпрыгивает, проворно откидывает ногу назад, точно какая-нибудь птица — и готово.

Виденный нами настоящий матрос начал с того, что выругался. После этого он прислонился к стене, расстегнул свой пояс, поддернул свои «мешки», стоя (он и не подумал подпрыгнуть), заправил в них свою куртку, отряхнул ноги, и пошел своею дорогой.

Во всем этом не было ничего живописного.

Сценический матрос больше всего желает, чтобы кто-нибудь расшиб его корабль. «Расшиби в щепки мой корабль!» — говорит он, обращаясь ко всякому и каждому. Но никто этого не делает. Всем действующим лицам в пьесе он говорит: «Держи, стоп!» Мы не знаем, как это делается на кораблях, но так как сценический матрос — человек хороший и добрый, то мы уверены, что он не посоветует ничего такого, что шло бы вразрез с благочестием или могло повредить здоровью.

Сценический матрос очень почтителен к матери и отлично умеет плясать по-матросски. Мы никогда не встречали настоящего матроса, который мог бы так плясать, хотя мы просили многих лиц этой профессии показать нам свое искусство. Нас познакомили с главным поваром на одном корабле, и он предложил нам исполнить другую пляску за кружку пива. Но это было совсем не то, что нам нужно.

Сценический матрос весел и шутлив. Настоящие матросы, которых мы встречали, были достойные и чистосердечные люди, но скорее серьезного, нежели веселого характера, и мы почти не слыхали от них шуток.

У сценического матроса очень много свободного времени, когда корабль плывет по морю. Самая трудная работа, которую он исполнял на наших глазах — это свертывать канат или же обметать борт корабля.

Но если он исполняет такую работу, то это значит, что он очень занят; все же остальное время он занимается тем, что болтает с капитаном.

Говоря о море, мы заметим, что нет в свете другой вещи, которая вела бы себя так странно, как сценическое море. Надо думать, что очень трудно плавать по сценическому морю, потому что невозможно разобрать, куда направляются течения.

Что касается волн, то право, не знаешь, как и плыть по ним: они очень обманчивы. То они все собираются у бакборта, тогда как по другую сторону корабля море совершенно спокойно, и немедленно вслед за тем они перельются на другую сторону и все очутятся у штирборта, и не успеет еще капитан придумать, как избавиться от этой их новой проделки, а весь океан уже обошел кругом корабль и поднялся горой за спиной капитана.

Как бы ни был сведущ человек в навигации, он оказывается бессильным против такого ни с чем не сообразного поведения волн, и корабль неминуемо должен погибнуть. Кораблекрушение (на сцене) представляет собою ужасное зрелище. Гром не умолкает ни на минуту и молния не прекращается. Экипаж только и делает, что бегает вокруг мачты и громко кричит; героиня, со сценическим ребенком на руках и с распущенными волосами мечется туда и сюда и всем мешает. Один только комик спокоен.

В следующий момент водяные горы обрушиваются прямо на палубу, мачта поднимается прямо к небесам и исчезает; затем вода попадает в пороховой магазин и происходит страшный взрыв.

После этого слышится такой звук, как будто бы разрывали полотняные простыни; пассажиры и экипаж спешат сбежать вниз по лестнице в каюту, очевидно, думая укрыться от моря, уровень которого теперь очень поднялся, — он стоит наравне с палубой.

Потом корабль разделяется на две половины, которые расходятся, одна направо, а другая налево, как будто бы уступая место маленькой лодочке, в которой помещаются героиня, ребенок, комик и только один матрос.

Маленькие лодочки еще чуднее плывут по морю (на сцене), чем большие корабли.

Начать с того, что все сидят боком вдоль лодки и все лицом к штирборту. Никто и не думает грести. За всех гребет только один человек и одним веслом. Весло это он опускает в воду до тех пор, пока оно не коснется морского дна, и тогда он отпихивается. «Отпихивание от глубокого морского дна» — вот самое подходящее техническое выражение для такого способа плавания.

И таким образом они трудятся — или выражаясь точнее, трудится один человек, — во всю эту ужасную ночь и, наконец, к великой своей радости, видят перед собой маяк. Сторож маяка выходит с фонарем. Лодку проводят между валами, и все спасены. И тут начинает играть оркестр.

Книжка праздных мыслей праздного человека

Первая книжка праздных мыслей праздного человека (1886 год)