Нака ахнула и хохотнула. Командир Стивенсон рассмеялся, погрузившись в воспоминания.

— Это было очень смешно. Мама краснела и смеялась.

— У вас изобретательный папа, — сказала Нака.

— Как же торт? Вам удалось запустить в него руки?

— О, да. Это самые сладкие воспоминания.

Командир Стивенсон с удовлетворением поглядывал на фигурку зверька, будто смотрел на собственную дочь.

— Третий тост за любовь, — предложил Молчанов. — Так у нас, у русских, принято.

— Любовь к кому? — спросила Нака.

— К родителям, женам, детям, кому угодно. Мы пьем за это чувство, которое делает человека счастливым.

Нака с восторженностью выслушала и тоже подняла бокал.

— За вечную любовь, — сказала она громко.

Они выпили.

— Кстати, а где Иван? — спросил командир Стивенсон.

Молчанов посмотрел в сторону перехода.

— Я оставлял ему сообщение, — сказал он. — Должно быть он не прочел. Я позову его.

Молчанов потянулся к передатчику. Стивенсон остановил его.

— Я уверен он просто занят. Подойдет как освободиться.

Молчанов кивнул и оставил передатчик в покое. Нака взяла в руки модуль—компьютер.

— Сэр, а перед тем как стать пилотом, кем вы хотели быть?

Стивенсон пожал плечами и почему—то взглянул на Ричарда Патела.

— Наверное, физиком, — он засмеялся.

— А может быть музыкантом?

Нака нажала на кнопку и из колонок зазвучала музыка. Истерично запищали гитары, неистово колотил барабанщик. Солист надрывисто пел о своей гитаре, с которой не расстается даже в постели и если бы она была девушкой с большим грудями, то он непременно запустил бы ей руку в резонаторное отверстие.

Молчанов и Ричард Пател не понимали, что происходит.

Командир Стивенсон выхватил из рук Наки модуль—компьютер и судорожно тыкал пальцем по экрану пока музыка не выключилась. Потом виновато осмотрелся, словно совершил массовое убийство.

— Прости, Нака. Это было так неожиданно, что я... Я поступил не достойно мужчины.

Ричард Пател указал пальцем на колонки и с удивлением спросил:

— Это были вы?

Командир Стивенсон ответил виноватым молчанием. Ричард Пател хмыкнул, затем еще раз все сильнее сглатывая смех. Не выдержав, он безудержно расхохотался. Командир Стивенсон вздохнул и тоже засмеялся, к всеобщему смеху присоединились все.

Нака перепугалась до смерти. Стивенсон вновь принес извинения ей в почтительном джентельменском стиле.

— Как представлю вас с волосами до плеч, — Ричард Пател показал на себе длинные волосы, глянул на Стивенсона и снова расхохотался.

И впрямь, лысина командира Стивенсона так подходила ему, что казалось, будто он с ней родился.

Командира пришлось уговаривать всем, чтобы он рассказал подробно про то, что они только что услышали через колонки.

— Это было в колледже, — начал он, краснея на глазах. — Мне было девятнадцать. Много энергии и желания нарушать правила. Рок запретили, как музыку, провоцирующую революционные настроения у молодежи. Тогда я не понимал, что это был правильный шаг ради спасения страны. Мир шатался на грани, войны полыхали отовсюду. Мы с друзьями решили создать группу в стиле KISS. Кто—нибудь слышал о такой?

Ричард Пател кивнул, Нака и Молчанов пожали плечами.

— В восьмидесятые годы прошлого века они славились тем, что жутко красили лица, носили длинные черные волосы, кожаные куртки и ботинки на высокой платформе. Мы даже записали альбом, но интерес к группе как—то сник сам собой. Мы быстро повзрослели. Все это было глупой детской затеей.

— У вас талант. Редкий тембр голоса. Я знаю, — сказала Нака.

— Спасибо, что пытаешься меня подбодрить, — ответил командир Стивенсон с легким недоверием.

— Это не так. Андрей, Ричард, — она вдруг споткнулась, назвав доктора Патела по имени.

— Это правда, сэр, — сказал доктор Пател. — Услышать нотки прошлого было приятно.

Молчанов кивнул в подтверждение его слов. Нака протянула Стивенсону еще один подарок.

— Это от вашей жены.

Внутри упаковки лежал лазерный диск. На обложке был изображен Скотт Стивенсон в непривычной для него кожаной куртке, и нарисованной звезде на белом фоне во все лицо. Длинные черные волосы объёмной копной лежали на плечах. Стивенсон облокачивался на гитару стилизованную под скелет человека. Другие участники группы в разных вызывающих позах располагались по бокам. Сверху, опираясь на плечи и головы участников группы, высилась надпись: “Черные дьяволы”

— Единственный сохранившийся экземпляр, — сказала Нака.

Командир Стивенсон аккуратно вытащил диск, словно тот сделан из хрупкого стекла и взглянул в отражение.

— Как ей это удалось...

Командир Стивенсон вернул Наке модуль—компьютер и кивнул в сторону колонок. Она включила запись.

В модуль влетел Покровский. Молодой Скотт Стивенсон перекрикивал гитарный бас и пел о рыженькой соседке Мэри, о ее красивых ножках и о том, как он совсем не прочь задрать ей юбку и посмотреть какого цвета у нее трусы.

Покровский подлетел к столу, кивая в такт музыке. Все оглянулись на него. Покровский пожал имениннику руку и искренне поздравил, похлопав того по плечам. Затем он удивленно взглянул на обложку диска, снова на командира и опять на обложку. Потом поднял большой палец вверх и с уважением покивал командиру. Молчанов протянул Покровскому “бокал” с газировкой.

Ричард Пател глотал газировку слегка прикрывая глаза. Молчанов понимал, о чем он думал. О его пристрастии к алкоголю не знал только ленивый. Если бы не дети, которые вытаскивали отца из игорных заведений и баров, приводя насильно в клинику, доктор Пател вряд ли дожил бы до этого дня. Последний раз он вышел из клиники за три недели до сенсационной новости с Марса. Многолетнее пристрастие не прошло бесследно для здоровья и едва не стало препятствием для включения доктора в состав экипажа. Комиссия по здоровью во главе с Омаром Дюпре заявила протест. Директор НАСА Маркус Маккензи личным распоряжением утвердил его, потому что никто не знал термобомбу лучше ее изобретателя. Так Ричард Пател превратился в самый ценный и хрупкий груз Прайма—1479, который другие члены экипажа обязаны оберегать тщательней самих себя.

Вечер затянулся. Они прослушали все записи с альбома. На столе остались только пустые консервные банки. Нака принялась за уборку. Покровский обсуждал со Стивенсоном рабочие моменты. Молчанову было не интересно, и он решил прогнать в памяти вчерашний шахматный поединок с двенадцатилетним шахматистом из Испании, который Молчанов неожиданно проиграл. Доктор Пател уставился в свой модуль—компьютер. Закончив с уборкой, Нака еще раз поздравила командира Стивенсона и отправилась по своим делам.

— Желаю, чтобы следующий день рождения вы отметили на Марсе, а еще через год здесь, на этом самом месте, когда будем уже на пути домой, — сказал Покровский тоже засобиравшись.

— Дай бог, — ответил Стивенсон по—русски.

Покровский взглянул куда—то за спину Молчанову и замер, сгустив брови. Молчанов решил не оборачиваться из приличия, так как за спиной была всего лишь стена с поздравительной надписью.

Покровский облизнул губы и подозрительно осмотрел остальных.

— Здесь висела икона, — сказал он, указав пальцем. — Куда ее убрали?

Все посмотрели на пустую стену. Молчанов вспомнил, что на старых записях с МКС замечал в этом месте христианские иконы, крест и фотографии Гагарина и Королева — своеобразный алтарь российского экипажа.

— Насколько я знаю, все прибрали в двадцатые, когда в первый раз хотели затопить станцию, — сказал Молчанов.

Покровский подлетел к стене и указал на пустое место.

— Она была здесь, когда мы прилетели. Ее привозил Серега Павлюк десять лет назад. Царствие ему небесное.

Повисла неловкая пауза. Командир Стивенсон осмотрел окрестности.

— Возможно, Нака во время уборки не заметила и подмахнула, — сделал предположение Молчанов. — Нужно спросить у нее. Я уверен она найдет.

— Пусть только попробует не найти, — выпалил Покровский.