— Тебе не следует идти, — сказал лейтенант.

— Конечно. Но и ты ведь не должен говорить глупости, однако это не мешает тебе их говорить.

— Я серьёзно. Пойми, вовсе не обязательно идти нам обоим.

— Ты каждый день собираешься спорить об одном и том же? Я иду с тобой — и точка!

Райли повернулся к другу.

— Ты знаешь, что будет, если кто-нибудь распустит язык?

— Никто не распустит, все будут молчать, — ответил Джек. — Ты же сам знаешь это не хуже меня.

— А если нас схватят? Вдруг генерал был прав, и этот фермер — действительно вражеский агент? Что, если сейчас у него в доме засел целый отряд легионеров, который только и ждет, когда мы туда сунемся?

Хоакин Алькантара нахмурился и скрестил на груди руки.

— Скорее уж мы обнаружим там саму Пресвятую деву, — раздраженно бросил он. — Опасность подстерегает нас ежедневно и ежеминутно, но это не мешает нам поступать по совести. Итак, мы пойдем вместе. Ты и я. Договорились?

Райли, конечно, с самого начала понимал, что разговор закончится именно этим, как всегда и бывало, но что поделаешь, если это был для него несколько эгоистичный способ очистить свою совесть? Если бы во время вылазки — или после нее — с галисийцем что-то случилось, он, по крайней мере, мог бы утешаться тем, что постарался его отговорить.

Джек, со своей стороны, тоже понимал, что эти недолгие споры всегда заканчиваются одним и тем же, и несколько подыгрывал другу. Он сам был свидетелем того, что произошло во время сражения при Хараме полгода назад, и прекрасно знал, как терзает его друга неспокойная совесть. И если эти пререкания могли хоть как-то облегчить душу Райли и хоть немного прочистить ему мозги, то Джек был этому только рад.

Галисиец чувствовал, что настойчивость Алекса в его стремлении спасти эту семью во многом объясняется желанием хоть как-то искупить вину. Собственно говоря, именно поэтому, едва оправившись после тяжелого ранения, он вернулся в батальон. Трагедия под Пингарроном и долгие месяцы пребывания в госпитале сильно изменили его характер — дерзкий и заносчивый офицер остался в прошлом, уступив место совсем другому человеку, более рассудительному и осторожному.

Райли положил руку на плечо сержанта и благодарно ему улыбнулся.

— Договорились.

9    

Часы показывали без пяти минут десять. Алекс и Джек засели в кустах под покровом темноты, дожидаясь, пока Лоу отвлечёт часового и предоставит им обещанные пять минут, чтобы покинуть лагерь.

Формально, конечно, никто не знал, что они задумали, но в такой большой компании скучающих солдат без слухов никак не обходится, а потому многие провожали их одобрительными молчаливыми кивками.

Алекс вновь взглянул на часы, подставив их под тусклый звездный свет, отражавшийся от металлического браслета.

Джек повернулся к нему.

— Сколько еще ждать? — спросил он.

— Уже вот-вот.

Не успел он произнести эти слова, как справа послышалось шуршание сухой травы под чьими-то шагами, и прямо перед ними из темноты возникла приземистая фигура.

— Эй, Фрэнсис! — окликнул человек. — Ты тут?

В десяти метрах от них из зарослей вынырнула чья-то рука и приветственно помахала.

— Тут я, — послышался шёпот. — Что-то случилось?

— Капитан хочет тебя видеть.

— Прямо сейчас? Я же на посту.

— Я знаю, но мне приказано тебя найти. Я всего лишь посыльный.

Солдат на минуту задумался, перебирая в уме, зачем он мог так срочно понадобиться.

— Хорошо, — ответил он, поднимаясь. — Но если что, ты свидетель, я ушел с поста по приказу. Не хочу, чтобы мне устроили выволочку из-за того, что покинул пост.

— Как скажешь, Фрэнсис. Только пойдем скорее, а то мы тут стоим у всех на виду.

Силуэты обоих солдат быстро растворились в темноте.

— Теперь все зависит от нас, — прошептал Райли.

Они начали медленно двигаться в сторону, противоположную той, где скрылись часовые.

Но в эту минуту за спиной у них раздался чей-то властный голос:

— Встать, именем Геспублики!

Оба интербригадовца застыли — не столько даже потому, что их обнаружили, сколько потому, что никак не ожидали услышать здесь этот голос, звучавший подобно плохо смазанной телеге.

— Кгугом! — снова проскрежетал голос, и в них ударил свет фонаря.

Алекс и Джек безмолвно и безропотно повернулись, подняв руки.

— Так-так-так!.. — произнес чрезвычайно довольный Андре Марти. — И что же мы здесь делаем? Генегал Вальтег сказал, будто не вегит, что вы ослушаетесь пгиказа, но я заметил в ваших глазах огонек неповиновения, лейтенант Гайли. И понял, что вам ничего не стоит пгедать своих товагищей и помочь бежать этим фашистам. Я знал, что вы на это способны.

Политкомиссар держал руку на рукояти пистолета, торчавшего у него из-за пояса, хотя в этом не было никакой необходимости: четверо солдат из генеральской охраны держали их под прицелом девятимиллиметровых пистолет-пулеметов Шмайсера.

— Вы оба агестованы, — самодовольно добавил Марти. — И увегяю, ваша кага послужит для всех угоком.

Их провели через весь лагерь батальона Линкольна, приставив к спине оружие, словно двух мародеров. Комиссар Марти прямо-таки упивался своей властью над американцами, которых всегда считал слишком самонадеянными и мятежными, и теперь этот случай должен был послужить уроком для всех: каждый, кто посмеет посягнуть на его авторитет, понесет заслуженное наказание.

Солдаты повскакивали с мест, чтобы посмотреть, как двух товарищей по оружию ведут под дулом пистолета в сторону палатки Мерримана. Он тут же выскочил наружу, услышав незнакомые голоса, которые становились все громче по мере приближения печальной процессии, возглавляемой Андре Марти.

— Что здесь происходит? — сердито спросил майор у Марти. — По какому праву вы арестовали двоих моих людей?

— Не стоит утгуждаться, товагищ майог, — с убийственной вежливостью ответил француз. — Вы и сами пгекгасно знаете, что пгоисходит.

— Я требую объяснений, — в бешенстве заявил майор, а Райли не мог понять, на кого он больше злится: на комиссара или на него самого. — Вы не имеете права их арестовывать.

Комиссар вызывающе скрестил руки на груди.

— Полагаю, вы пгедпочитаете сделать это сами, товагищ майог? — осведомился он и, подойдя вплотную к бывшему калифорнийскому профессору, угрожающе прошептал ему на ухо: — Или вы хотите, чтобы я пгедставил основания для их агеста, дискгедитиговав вас пегед вашими людьми? — он махнул рукой, указывая на собравшихся вокруг. — Вы, конечно, можете запгетить мне агестовать этих двоих пгедателей, но в таком случае обязаны будете агестовать их лично. Вы меня понимаете?

— Прекрасно понимаю, — тем же тоном ответил Мерриман. — Но если вы думаете, что имеете право врываться в мой лагерь и угрожать мне...

— Я вовсе не уггожаю, — перебил Марти, растягивая губы в злобной усмешке. — Мне это не тгебуется. Мои полномочия выше ваших, и если вы встанете у меня на пути, то нагушите субогдинацию, а товагищ генегал весьма сугово кагает подобные пгоступки. В конце концов, — повернулся он к Алексу и Джеку, — эти двое в любом случае должны быть наказаны.

Мерриман с трудом сдерживал ярость, с презрением глядя на политкомиссара. Заметив, как тот вытягивает вперёд шею, он подумал, с какой легкостью мог бы свернуть эту самую шею одной рукой. При этом он знал — самое большее, что он может сделать, это подать жалобу генералу Вальтеру, и конечно, она ничем не поможет.

Взглянув на Алекса и Джека, он понял по их глазам, что все кончено.

Мерриман по-настоящему удивился, прочитав, как губы Райли беззвучно прошептали: «Мне жаль».

Марти приказал идти дальше, и четверо солдат повели двоих друзей к засохшей оливе в нескольких метрах за чертой лагеря. Там им связали руки и велели сесть на землю, спиной к стволу.

— Ну что ж, надеюсь, вам удобно? — осведомился комиссар, устраиваясь рядом и обнажая в улыбке зубы, блеснувшие в темноте. — Сейчас вам не кажется хогошей идеей бунтовать пготив вышестоящих?