Дослушав раба, Корнелий еще какое-то время сидел неподвижно. Для него это был огромный удар, но только скупые слезы выдавали его чувства. Они иногда капали на сухой песок, стекая по его щекам и оставляя на земле почти незаметные следы, быстро испарявшиеся на полуденной жаре. Центурион сидел и не мог поверить в происходящее. Ему казалось, это был страшный сон. Сон, который теперь всю жизнь не будет давать ему покоя.

В воздухе стояло такое напряжение, что от него можно было сойти с ума. Окружившая их зловещая тишина так давила на голову, что казалось, еще чуть-чуть, и она лопнет.

Что-то словно надломилось в душе Корнелия. Просто хрустнуло и сломалось, как ломается сухая ветка под ногой – легко и непринужденно. Жить ему не хотелось. Он думал о том, почему не кинулся на меч тогда, в том лесу. Почему живет сейчас, когда все вокруг презирают его. Государство оставило его без защиты, несмотря на то, что он отдал ему столько лет службы, и никто не мог укорить его в трусости или назвать плохим воином. Теперь же каждый имел право плюнуть ему в лицо, и он ничего не мог с этим поделать. Если уж соседи, бок о бок с которыми его семья прожила всю жизнь, не постеснялись надругаться над его домом, то что и говорить об остальных.

Корнелий открыл глаза и посмотрел на Леонида, который все еще стоял перед ним на коленях. Затем он перевел взгляд на веревку, болтавшуюся на обгоревшем сарае, и на дерево, на котором были убиты его слуги. Центурион недобро усмехнулся. Он встал и направился уверенным шагом к сараю, не обращая внимания на изумленные глаза своего раба, обошел его и поспешно зашагал к яблоне. Но тут из-за угла дома выскочил Луций и, увидев отца, прокричал:

– Папа! Ты куда-то уходишь? Ты же обещал мне, что больше не оставишь нас!

Затем он вцепился в руку Корнелия, крича:

– Ты же обещал! Ну ты же обещал!

Центурион встал, словно вкопанный, уставившись на яблоню, которая так непринужденно шумела своей листвой. Сын дергал его и что-то говорил, но он уже ничего не понимал. Его трясло, словно от холода, и вдруг он увидел мальчика, который вышел из-за дерева. Он был не старше его сына. Корнелий присмотрелся, а малыш строго поглядел на него, показал пальцем на Луция и неодобрительно покачал головой. Корнелий закрыл глаза, а когда открыл их снова, услышал детский плач и увидел Леонида, стоящего рядом в растерянности.

– Папа, ну ты же обещал! Не уходи! Папочка! – не унимался Луций.

Корнелий вздрогнул, его рука разжалась и из нее на землю выпала веревка. Смотря на сына, он ужаснулся тому, что замыслил сделать, тяжело задышал, затем прижал сына к себе и, немного успокоившись, произнес:

– Ну что ты, сынок. На кого же я вас отставлю? Вас теперь двое. Вон мамка какого помощника еще нам подарила. Мы теперь вместе. Вы теперь мой смысл жизни. Ничего, ничего. И похуже дело было.

– Леонид! – неожиданно обратился к рабу Корнелий, отчего тот вздрогнул и немного отшатнулся назад, не зная, чего ожидать от хозяина.

– Леонид, – снова проговорил Корнелий. – Ты оглох? – не отрывая взгляда от сына, спокойно, но одновременно четко и громко проговорил он, стараясь сдержать эмоции.

– Простите меня, хозяин. Я вас слышу, – немного придя в себя, ответил раб.

– Почему ты не ушел и не сбежал? Ведь ты же мог? Мы тебе не родня, в конце концов. Почему ты остался? Ответь мне, – полушепотом произнес Корнелий: из-за того, что в душе у него все сдавило, ему было тяжело говорить.

– Хозяин, я не ушел потому, что для меня вы были лучшим из тех, у кого мне доводилось работать. Да и ваша жена ко мне хорошо относилась. Я не мог предать вас и вашу семью. Своей у меня никогда не было, а вы всегда были ко мне очень добры по сравнению с теми, у кого я раньше жил. Да и Луций всегда со мной играл, и я ему вроде нравился. К тому же вы всегда доверяли мне, и я видел, как вы относились к рабам: мы всегда оставались для вас людьми. Вот поэтому я и остался, – после этих слов он снова упал на колени.

– Встань, – сказал Корнелий и сам помог ему подняться.

Леонид выпрямился и посмотрел в глаза своему господину, чтобы попытаться понять, что сейчас будет, и вновь опустил глаза, когда центурион пристально и с непонятным выражением посмотрел на него.

– Пошли со мной. А ты, Луций, поиграй здесь, – проговорил он и направился в дом.

Не понимая ничего, Леонид направился за ним.

Подойдя к столу, Корнелий произнес:

– У нас есть что-то, на чем можно писать?

– Да, господин. Я спрятал пергамент в укромном месте.

– Неси его сюда.

Леонид послушно выполнил просьбу хозяина.

Отвернувшись от раба, Корнелий принялся что-то писать. Через несколько минут он протянул сверток Леониду со словами:

– Теперь ты свободен и можешь завести свою семью и детей, не боясь того, что тебя кто-то может использовать как раба. С этой минуты ты вольный человек! Уходи! И передай остальным, кто остался, пусть тоже зайдут ко мне, я освобождаю всех вас.

Взяв дрожащей и неуверенной рукой вольную, Леонид посмотрел на нее, и из глаз его потекли слезы.

– Господин, мне некуда идти, и здесь мой дом! Если позволите, я останусь с вами, – тихо промолвил он.

Корнелий взглянул на него исподлобья.

– Что ж, ты вольный человек, поступай, как знаешь. Я тебя не держу. Ты вправе теперь делать то, что ты хочешь, а не то, что тебе говорят. Твоя вольная – это моя благодарность за твою преданность.

– Благодарю Вас, хозяин…

Но Корнелий тут же перебил его:

– Я тебе больше не хозяин, так что избавляйся от этой привычки. С сегодняшнего дня ты вольный человек, теперь привыкай к этому.

Леонид смущенно посмотрел на Корнелия и произнес:

– Мой дом здесь, и если позволит хозя… – но, тут же опомнившись, он быстро продолжил свою мысль другими словами: – Я хочу быть вашим другом, если ж на то пошло, и помогать вам, в том числе по хозяйству и в присмотре за детьми, если вы, конечно, мне это позволите и доверите.

Корнелий улыбнулся от того, как старательно Леонид пытался походить на свободного человека. После многих лет рабства трудно в один момент сменить привычки. Но, с другой стороны, слова Леонида трогали сердце воина. Преданность того, кто всю жизнь только и делал, что прислуживал и унижался, вызывала у него уважение и теплоту, но вместе с тем и один вопрос: «Но почему?».

– Хорошо, мой друг! – произнес Корнелий и протянул ему руку в знак одобрения. Леонид в свою очередь неловко подал ему свою, и они скрепили их в дружеском рукопожатии.

– Спасибо тебе, Леонид.

– Спасибо вам, Корнелий.

– Леонид, так как ты теперь свободен, твой труд должен оплачиваться, но сейчас я не могу тебе это обеспечить, как ты понимаешь. И остальным тоже, – спокойным голосом проговорил Корнелий.

– Ничего страшного. Ведь мы же друзья, а с друзей платы не берут. Я думаю, остальные поймут это тоже, – с легкой улыбкой проговорил бывший раб.

А бывший господин в знак уважения и понимания кивнул ему головой и направился к кровати, чтобы немного отдохнуть после всего пережитого. Сделав несколько шагов, он повернулся и сказал:

– Да, и еще. Присмотри за детьми, пока я немного посплю. Я что-то очень устал за эти дни. Как только его голова коснулась мягкого ложа, усталость дала о себе знать и он сразу же уснул.

Центурион спал, и ему снились последние события нескольких дней. Он ворочался и что-то бормотал, иногда подергиваясь всем телом. Ему виделось то, что должно было случиться лишь здесь, в стране снов, но никак не стать явью. Казалось, пробуждение должно было расставить все на свои места и оставить этот кошмар игрой больного воображения в воспаленном от усталости мозге. Но этому видению было суждено обернуться жестокой реальностью. В своем сне Корнелий вновь бежал сквозь лес, покрытый пеленой тумана, раздвигая ветви кустарников и хлюпая по болотистой почве. Тяжело дыша, он стремился куда-то вперед, ускоряясь, пытаясь найти хоть какую-нибудь лазейку, чтобы покинуть это злосчастное место, но не мог. Он бежал и бежал, словно по кругу, словно белка, посаженная в колесо на потеху своему хозяину. Задыхаясь от усталости и бессилия, он останавливался, понимая, что уже ничего не сможет изменить и исправить. Оставалось и дальше бежать вперед, как та несчастная белка, бежать назло всем, назло самому себе, стараясь не сорваться в пропасть под названием отчаяние.