Но он же ушел. И вообще, я уже столько раз бывала с ним наедине. Глупые страхи. Надо взять уже себя в руки и признать очевидное. Он вампир. Не добрый пастырь, как нас учили в школе. Высокомерный и безжалостный. Каждый день пьющий чью-то кровь. Да, животных, он неплохо обеспечен животными. Но ведь бывает еще десерт… А меня, кажется, пустили на аперитив… И ведь при этом он мне нравится. Не мальчик Антон, «каким он мог бы быть», это трусливый самообман, не более. Мне нравится вампир. Меня тянет к нему. Я боюсь его до дрожи, и все равно… В его объятьях мне хорошо так, как никогда не было с Петькой.

И, кстати, о Петьке. Нельзя же врать ему вечно. Я не его девушка и никогда ей не была. Он дорог мне как друг, но он-то ищет во мне совсем иного…

Телефонный аппарат стоит на тумбочке, словно ожидая меня. Решительно подхожу и набираю пять знакомых с детства цифр. Подходит Петькина мама, но мои опасения напрасны. Петька дома и даже берет трубку.

— Как ты могла? — только и произносит он.

— Прости, Петя.

— Ты действительно ушла с ним? С этим хлыщем? С Антоном? — имя он буквально выплевывает в трубку.

— Я сейчас у него дома, Петя. Ты ведь понимаешь, что для нас с тобой — это конец.

Мне в ухо бьют короткие гудки. У меня больше нет парня, у меня больше нет друга. На что я променяла его? На огонь в камине и весьма неясные перспективы. Мне надо бежать из этого дома, пока хозяин слишком занят, чтобы остановить меня. А я не бегу. Сворачиваюсь калачиком на диване перед камином и смотрю на огонь. Вспоминаю, как в детстве мы жгли костры с папой. Он всегда устанавливал в середине нечто вроде башенки, и говорил, что это замок, окруженный неприятелем. И маленький замок горел, его невидимые защитники сражались отчаянно, но огонь всегда побеждал.

Видимо я задремала. А проснулась от того, что Анхен осторожно взял меня за руку.

— Пойдем, надо поужинать. Ты ж небось с утра голодная.

Он сидит передо мной на корточках, волосы распущены, алую рубаху сменила скромная серая футболка, да и штаны модели «мальчик-красавчик» уступили место чему-то более удобному и не пафосному. Он смотрит на меня спокойно и прямо, словно ничего и не случилось. А может, по его меркам — ничего и не случилось, а я не совсем безумна, чтобы возвращаться вновь к столь опасной теме.

— А ужин уже принесли? — он кивает. — А можно я поужинаю здесь? — камин давно прогорел, но в гостиной по-прежнему тепло, и так не хочется тащиться куда-то вниз…

— А я потом буду спать с головной болью и раскрытыми настежь окнами? У меня кухня отделена от жилых помещений не совсем случайно.

— В смысле? Тебе не нравится запах человеческой еды?

— В основном нет. Он тяжелый и большей частью неприятный. Терпеть могу, но не более. Пойдем, пока все не остыло.

Я послушно спускаюсь с ним на кухню и сажусь за накрытый стол. Он достает из шкафа два хрустальных бокала и графин, полный темно-красной жидкости.

— Ты ведь не откажешься выпить со мной за твой первый визит в мой дом? — лукаво поглядывая на меня, он разливает жидкость по бокалам.

— А это что?

— Что за вопрос? Кровь, конечно, — он неторопливо подносит свой бокал к лицу, демонстративно вдыхает аромат. — Вернее, напиток на ее основе. Кровь слишком быстро свертывается, требуется специальная обработка…

Я нервно сглатываю.

— Ты же не думаешь, что я стану пить кровь?

— Ну, просто чокнись со мной и сделай глоток. Прояви уважение к хозяину дома, не так уж сложно.

Я послушно чокаюсь, и завороженно смотрю, как он подносит свой бокал к губам и делает глоток, не отрывая от меня глаз. Затем еще один…

— Нет, прости, я не стану это пить, — я решительно ставлю бокал на стол.

— Не любишь морс? — чуть выгибает он бровь.

— Что?

— Морс, принцесса. Обычный, ягодный. Из ресторана принесли вместе со всем прочим, — он спокойно отставляет свой бокал. — Как же просто тебя развести. Ну ты взгляни: и цвет не тот, и консистенция. Я уж не говорю про то, что у вампиров в принципе нет традиции застолья.

— Но ты же пил, я видела.

— Жаль тебя разочаровывать, но напиток на основе клюквы не относится к числу сильнодействующих ядов. Вкус, конечно, весьма специфический, но ради того, чтоб увидеть у тебя подобное выражение лица, можно и потерпеть, — он откровенно потешается.

— Ты!!! — я даже слов подобрать не могу от возмущения. Развел, как ребенка. Или… разводит? Очень внимательно смотрю на жидкость в бокале, взбалтываю, нюхаю. Похоже, действительно морс. Осторожно делаю глоток. Морс, просто морс.

— Ну, ты же ждешь от этого дома чего-то особенного, вампирского, — пожимает он плечами, — а мне и предложить-то особо нечего. Приходится импровизировать.

Я демонстративно опускаю взгляд в тарелку. Представить себе что-то более «вампирское», чем вампир, пытающийся заявить на тебя свои права, мне как-то сложно. Ужин проходит в молчании. Анхен просто сидит и ждет, пока я закончу. Затем составляет посуду в мойку и вновь уводит меня наверх.

— Значит, ты полагаешь, что как хозяин я должен развлекать тебя светской беседой, а не приставать со всякими глупостями?

— Ну, раз уж на фортепьяно ты мне не сыграешь… Кстати, а может твоя Инга просто играла плохо, а инструмент тут не причем? — не смогла удержаться, совсем позабыв, что критиковать святую Ингу мне категорически не рекомендовано.

— Конечно, она играла плохо, — Анхен неожиданно соглашается, не выказывая признаков недовольства. — Пальцы не слушались, не попадали по клавишам, а она сидела и плакала, не в силах сыграть простейшую мелодию. Я нанял ей учителя и назначил им уроки в девять утра, а сам сбегал на работу. Впрочем, вечерами она тоже играла. Тренировалась. Она упорная, у нее в итоге получилось… Но дело не в Инге. Я не совсем дикий мальчик, в консерватории бывал, игру тех, кто считается мастером своего дела, слушал, и не раз. Мне просто не нравится сам инструмент, кто бы на нем не играл.

— Зачем же тогда ты покупал его, терпел ее игру в собственном доме?

— Ей было это нужно, — он пожимает плечами. — А я был перед ней виноват.

Моя челюсть с грохотом трескается об паркет, кажется, даже разваливаясь пополам. Это что ж он такого натворил, что признает себя виноватым? И даже готов был искупать это с явным дискомфортом для себя, любимого? Я была уверена, что он мнит себя полностью непогрешимым.

Анхен отворачивается.

— Ты, кажется, хотела взглянуть на старые фотографии? Пойдем, поищем, — он открывает дверь кабинета, предлагая следовать за ним.

Захожу. Большой письменный стол у окна, все стены от пола до потолка занимают книжные шкафы. Книги рассматривать неохота, смотрю в окно. За окном цветет сирень. У нас тоже за окнами растет сирень, один из кустов мама с папой лично сажали, когда только в этот дом переехали. Но почему-то только ленивый не считал своим долгом отломить ветку-другую для личного пользования. И стоит она у нас каждую весну вся ободранная, лишь на самой макушке, куда без стремянки не дотянуться, горят последние цветущие кисти. Интересно, а за попытку обломать сирень в вампирском дворе обламывают только руки или начинают сразу с шеи?

— Иди сюда, — зовет меня Анхен. Он сидит на коленях перед одним из шкафов, нижняя створка которого открыта, и перебирает стоящие там папки. Наконец одну из них вытягивает. Я тоже опускаюсь на колени рядом с ним, и он протягивает ее мне, аккуратно завязанную на веревочки. — Держи. Это работы выдающихся мастеров своего дела, в первую очередь они ценны именно этим. Фамилии авторов этих портретов все до одной сейчас можно найти в учебниках по истории фотографии. Ну а на фото — есть вампиры, а есть и люди. Даже интересно, сумеешь ли ты увидеть разницу.

— Но ты-то там есть?

— Поищи. Едва ли я сильно изменился.

Развязываю тесемки и открываю. Первый портрет, разумеется, женский. Глаза вполне человеческие, лицо напряженное. Ну да, они ж для первых фотографий чуть ли не по полчаса неподвижно сидели, им даже подпорки для головы специальные делали. Спросить, кем была для него эта женщина? Ага, и услышать в ответ «я ее скушал», как в том анекдоте про дракончика? Молча откладываю фото в сторону. И на меня смотрит Лоу. Лоурэфэл Сэвэрэасис ир го тэ Аирис, никогда не забыть мне это имя. Смотрит легко, даже с неким вызовом, словно и не замирал он на полчаса не моргая. Серебристые локоны вьются по плечам, на губах легкая полуулыбка. Красив. Сказочно красив. Анхен по сравнению с ним так, деревенский увалень. Но этот вызов, эта полуулыбка, это самолюбование! Все пальцы ж, небось, розами исколоты.