Я снова легла, и стала глядеть, как солнце просачивается тоненькими лучиками сквозь сосновые иглы.

— Ты когда-нибудь был по ту сторону Западных Гор?

— Случалось, — он тоже лег на нагретые солнцем доски, совсем рядом со мной, но ничем меня не касаясь, и смотрел лишь на небо, почти лишенное в этот день облаков.

— Во время войны? — я знала из истории, что они долго воевали с теми вампирами, что жили от нас на западе, а потом заключили мир, объявив горы непересекаемой границей на веки вечные.

— Не только. Потом просто путешествовал.

— А как же запрет появляться в западных землях?

— А зачем ходить с плакатом «я с востока»? Они охраняют только границу, а стоит отъехать на сотню километров вглубь — и никто уже не помнит о той войне.

— И ты много где побывал?

— Да, более чем.

— И как?

— У нас лучше. Поэтому я и вернулся.

— Мне бы тоже хотелось увидеть мир.

— А ты уже объехала всю страну? Начни с малого. У вас существуют тысячи туристских маршрутов и миллионы мест, которые стоит увидеть.

— А мне бы хотелось увидеть море.

— Северное — оно тоже море. И в июле там даже можно купаться. Немного прохладно, но можно.

— Тебе легко говорить. При желании ты можешь купаться в любом. А я — если только очень повезет. И то — исключительно в Северном.

— Ну, мне тоже приходилось прикладывать определенные усилия. У нас довольно напряженные отношения с соседями по всей протяженности наших границ. И официально мы этих границ не пересекаем. Поскольку требуем того же от всех наших соседей. Если б меня поймали, Владыка скорее отрекся бы от меня, чем стал бы спасать мою глупую голову.

— Но он знал, что ты путешествуешь, или ты уехал в тайне?

— Я уехал молча. Но он знал. На то он и Владыка.

— Ты мне расскажешь про южные моря?

— Самые южные? Они похожи на Северное: холодные и полные льда.

— Не смешно! — я резко села и взглянула на него сверху вниз. — Может, нам и не суждено путешествовать, но всеобщую географию мы в школе учим, хоть и не так подробно, как родную. Я имела в виду те, что ближе к экватору.

Он лежал, лениво закинув руки за голову, лукаво поблескивая на меня своими космическими глазами.

— И вот что ты все время злишься? Как дикий зверек, честное слово.

— Так ты расскажешь?

— Пожалуй. Если ты перестанешь скакать, как дикая белка, приляжешь рядом и положишь голову мне на грудь.

— Анхен!

— Хорошо, на живот. Ты права, так тебе будет мягче. И позволишь гладить тебя по волосам.

— Анхен, прекрати, мы так не договаривались! И вообще, это что — твой очередной «смелый эксперимент»? Зачем?

— Хочется. Красивый день, красивое место, красивая девушка рядом — что еще надо для счастья?

— Анхен, прекрати надо мной издеваться. Ты просто не хочешь ничего рассказывать!

— Неправда. Просто я хочу рассказывать тебе. А я не чувствую тебя, ты для меня как голос в телефоне: фантом, мираж. Понимаешь, любого человека я ощущаю изнутри: каждое движение его мысли, каждый порыв его души. Он словно состоит из крючков, за которые я держу его. А у тебя нет крючков, и мне не за что зацепиться. Невольно хочется коснуться, чтоб убедиться, что ты существуешь.

— Так коснуться, а не «голову на грудь».

— Вот тебе действительно это так неимоверно сложно?

Я вздохнула, поддаваясь обаянию его искренности, хоть и не веря в нее до конца. Потом все же сделала, как он просил: улеглась боком на доски, развернувшись к нему лицом и положив голову ему на живот. Одной рукой он взял меня за руку, другой осторожно провел по волосам. Я не возражала.

И он, не спеша, заговорил. О далеких теплых морях, обдающих водопадами пенных брызг. О затерянных в этих морях островах, усыпанных чистейшим белым песком. О разноцветных коралловых рыбках и причудливых раковинах, что вечно хранят в своей извилистой глубине шум породившего их моря.

Его рука легко скользила по моим волосам, а я жмурилась, как котенок, убаюканная его словами и его лаской, и только слегка опасалась, что он сделает что-то, что нарушит очарование момента, заставит меня вставать, вырываясь из кольца его рук. Потому что мне бы хотелось остаться так вечно.

Стоп! Что за безумные вампирские фокусы? Еще минут десять, и я, пожалуй, захочу умереть, лишь бы не покидать его сладких объятий!

— Отпусти меня! — стремительно села.

— Я тебя не держу, — он смотрел слегка удивленно, — что опять не так?

— Ты делаешь это специально! Топишь меня в своем вампирском обаянии, лишая воли и способности разумно мыслить!

— А может, я тебе просто нравлюсь? Без всякой вампирской магии, обычно, по-человечески?

— Так не бывает.

— Это еще почему? Даже если б я не был вампиром, я все равно был бы весьма привлекательным молодым человеком противоположного пола. Юным девушкам свойственно влюбляться.

— Что за чушь! Да и вообще, с чего ты взял, что ты «весьма привлекательный»? Самый обычный. Убери всю твою вампирскую ауру — и второй раз не взглянешь. Вот дружок твой — он да, красавец писаный, даже будь он обычным парнем с такой внешностью, за ним бы толпами девчонки бегали.

— Правда? — Анхен смотрел куда-то в небо, и насмешки в его голосе не было.

— Можно подумать, раньше тебе этого не говорили.

— Ты и представить себе не можешь, сколько есть в мире вещей, о которых мне никогда не говорили. Даже я сам с трудом себе это представляю. Потому и брожу тут с тобой, чтобы понять, что же нового можно услышать, когда человечек говорящий.

Очередной наезд на людей вообще и себя в частности решила пропустить, интересней было другое:

— Нет, ну ладно, на людей так действует твое вампирское обаяние, что они не то, что говорить, соображать объективно не могут. Но вампиры? Или ты с вампирскими девушками не общаешься, чтоб самолюбие не ущемлять? — не смогла не съязвить в конце.

— А для вампирских девушек я слишком выгодный жених, это затмевает любые мои недостатки.

— Тебе восемьсот лет, и ты все еще жених? — пока он не заговорил об этом, я даже как-то не задумывалась о его семейном положении, а ведь у него, наверно, и пра-пра-правнуки давно женаты.

— Мы не моногамны, — он пожал плечами, — сейчас жених.

— Сейчас? — попыталась уточнить.

— К чему тебе такие подробности? — легко оттолкнувшись от настила, он тоже сел, вновь приблизившись ко мне. — Вампиры женятся на вампиршах, человеческие мальчики — на человеческих девочках, и никак иначе. Перекрестного опыления не бывает, межвидовые браки самой природой не предусмотрены. Единственный вид любви с вампиром — это быть выпитой им до последней капли.

— Зачем ты мне это говоришь?

— Из опасения, что мои действия введут тебя в заблуждение. Я не ухаживаю за тобой, и позвал не на свидание. Мне было интересно пообщаться с тобой в неформальной обстановке, потому что, как я уже говорил, ты уникальна. Но, сколь бы ты не любила кошек, ты никогда не признаешь их равными людям, даже если одна из них начнет говорить человеческим голосом.

— Я больше люблю собак. И ты напрасно волнуешься. Единственное объективное чувство, которое определяет мое отношение к тебе, это страх. Да, в какие-то моменты я могу чувствовать симпатию к тебе, дружеское расположение, а если ты снова меня обнимешь, мне может даже показаться, что я готова сидеть с тобой в этом парке вечно. Но если убрать весь флер твоего вампирского обаяния, останется — только страх. Ну, а то, что все мы для тебя, для всех вас — только кошки, я уже поняла, можно больше не повторять, спасибо.

Я отвернулась от него, нахохлившись. Стало зябко. Солнце могло светить сколь угодно ярко, но это был почти ноябрь.

Он притянул меня спиной к себе, заключая в кольцо своих рук:

— Сейчас ты скажешь, что тебе не холодно, а мне вдруг захотелось тебя согреть. Прости, я не хотел тебя обижать, и мне жаль, что я так тебя пугаю.

— Мне холодно, — не подтвердила я его опасений. И откинула голову ему на плечи, хотя он, похоже, ждал, что я начну вырываться. — И голодно. И я устала. И хочу домой. И вообще ничего уже не хочу.