"Но, — вдруг остановилась она, — он, может быть, написал".

Она снова принялась искать, переворачивая все в ящиках стола и комода, шаря по карманам платьев, встряхивая подушки, простыни, одеяло.

В этих поисках прошло более половины ночи, но они не привели, конечно, ни к каким результатам, так как князь Облонский был не из тех, которые пишут женщинам.

Утомившись, Ядвига опустилась наконец на стул, не решаясь, впрочем, уйти из той комнаты, где она все-таки чувствовала себя ближе к Рене, где все напоминало о ней.

Она напрягала слух, не слышно ли какого-нибудь стука, не подъезжает ли экипаж, может быть, Рена вернется, а может быть, мужик и ошибся.

Наступило утро. Ядвига мало-помалу успокоилась. Мысли ее прояснились.

"Заявить полиции! — мелькнуло в ее голове. — Но это будет, несомненно, оглаской. Спросят, кто мать этой девочки? Где она живет? Чем занимается?"

Ядвига знала, что Анжелика Сигизмундовна более всего боится такой огласки.

"Надо ехать к ней самой!" — решила старая полька и, передав заведование фермой своей помощнице — преданной женщине, с первым же поездом уехала в Москву, а затем в Петербург.

V

НА ДАЧЕ У АНЖЕЛЬ

Было два часа дня.

Анжелика Сигизмундовна Вацлавская только что встала, выпила утренний шоколад и вышла в роскошном домашнем неглиже на террасу своей дачи.

Она была в этот день в хорошем расположении духа. Она решила через какие-нибудь два-три месяца покинуть не только Петербург, но и Россию, и уехать со своей ненаглядной дочерью, со своей дорогой Иреной, за границу, в Италию. Она поручила уже комиссионерам исподволь подыскивать ей покупателя на дачу — всю же обстановку как дачи, так и петербургской квартиры она решила поручить продать с аукциона. Подведя итоги, она была довольна крупной суммой своего состояния.

"Рена у меня не бесприданница, таким кушем не побрезгает даже иностранный принц!" — самодовольно думала она.

Перед ней носился дорогой образ красавицы дочери — этого чистого, невинного создания.

Вдруг взгляд ее упал на извозчичью пролетку, остановившуюся у решетчатых ворот дачи.

Из нее выходила женщина.

Анжелика Сигизмундовна узнала Ядвигу.

Она почувствовала, что у нее остановилось сердце, и она как бы застыла с наклоненной головой, казалось, ожидая готового разразиться над ней громового удара.

Залесская, между тем, торопливой походкой прошла сад и поднялась на террасу.

— Что случилось с Реной?! — вскричала Анжелика Сигизмундовна.

Она бросилась к Ядвиге и схватила ее за руки.

— Она умерла?

— Нет!

— Больна, умирает?

— Нет.

— Так что же?

Залесская еще ниже опустила голову.

— Что же, что же? — простонала Анжелика Сигизмундовна и вдруг схватилась руками за голову.

Она поняла.

— Это невозможно!

— Она уехала… — чуть слышно прошептала Ядвига.

— Уехала, куда, как?

— Не знаю… Ее увезли!

— Увезли!

Она хрипло вскрикнула, схватила Ядвигу за руку и с необычайной силой потащила ее в гостиную.

— И ты осмеливаешься это говорить, — продолжала она глухим голосом. — Ты, ты…

— Ради Бога, выслушайте меня… Вот как это случилось.

Ядвига подробно рассказала все, что знала.

Анжелика Сигизмундовна, овладев собой после первого порыва отчаяния, слушала ее стоя, неподвижная, бледная как полотно, с искаженным лицом.

— И это все! — почти холодно произнесла она по окончании рассказа няньки.

— По крайней мере все, что я знаю. О, вы даже не в состоянии меня обвинять так, как я сама себя обвиняю за мою глупость, за мое доверие… — говорила Ядвига, обливаясь слезами и ломая руки.

— Все это пустяки, — прервала ее Анжелика Сигизмундовна. — Что сделалось, того не воротишь. Я сама узнаю, насколько ты виновата. Дело не в слезах и не в отчаянии. Надо действовать, разыскать Рену и спасти ее, если есть время, узнать, кто этот человек. Кого ты подозреваешь?

— Никого!

— Ты ничего не замечала?

— Клянусь вам, я никого не видала около фермы.

— В таком случае, это насилие!

— Не думаю.

— Почему?

— Та, которую видели в карете, весело улыбалась.

Анжелика Сигизмундовна ходила взад и вперед по гостиной, подобно разъяренной львице в клетке.

— Вся моя жизнь снова разбита! — прошептала она. — Я проклята.

Она остановилась, посмотрела на Ядвигу и протянула ей руку.

— Я не сержусь на тебя. Мать должна сама наблюдать за своей дочерью, а я такая мать, которая не могла этого сделать!

— Вы на меня можете не сердиться, вы меня можете прощать, но я себе этого никогда не прощу. Я теперь многое припоминаю…

— Что такое?

— У девочки изменился характер.

— С каких пор?

— На другой день после вашего отъезда. Она против обыкновения не скучала. Меньше об вас говорила. Была веселее, чем прежде, кокетливее… Чаще стала совершать продолжительные прогулки… Я этому радовалась…

Анжелика Сигизмундовна опустилась в кресло, закрыла лицо руками и долго хранила глубокое молчание.

Ядвига молчала тоже, уважая сдерживаемую душевную боль матери.

— Это человек богатый… и немолодой!.. — вдруг начала, как бы разговаривая сама с собой, Анжелика Сигизмундовна.

— Почему вы так думаете? — не удержалась, чтобы не спросить, Ядвига.

— Мне знакомы подобного рода дела! Эти кареты… вся обстановка… Молодой человек, особенно влюбленный, выказал бы себя… сделал бы какую-нибудь неосторожность… Скрытность Рены, ее обдуманное молчание… все это было ей предписано… Очевидно, он все предвидел… Я узнаю ловкую руку, наторевшую в руководстве женщинами, умеющую скрыть концы любовных похождений… Бедная, бедная Рена! Мужчины — это подлые, низкие, презренные существа… Ты по своему неведению попала в их страшные когти… Нужно узнать… и я узнаю…

Она вдруг поднялась с места.

— Если поздно спасти тебя, то не поздно отомстить за тебя! — воскликнула она, ломая руки. — Ядвига, — быстро сказала она, — ты переночуешь у меня… Завтра мы вместе поедем…

— Куда?

— В Покровское! Я сама произведу следствие.

— Но разве вы не обратитесь в полицию, в суд?.. Я хотела так сделать, но побоялась без вас…

— И хорошо поступила. Никогда!.. Лучше умереть!

Ядвига смотрела на нее удивленно вопросительным, взглядом.

— Как же вы хотите ее найти?

— Да разве ты не понимаешь, что женщина, подобная мне, не может ничего предпринять или предъявить жалобу — это значит отдать себя на посмешище толпы, оскандалить мою дочь!.. Мне жаловаться на то, что соблазнили мою дочь!.. О, как над этим станут потешаться все… и в моем кругу… и в кругу порядочных людей. Кто поверит моему горю? Кто поверит искренности моих слез? Разве ты-то не знаешь, что все, что ты здесь видишь, — позор. Что вся эта роскошь, меня окружающая, — грязь. Что одно мое имя — бесчестие. Все эта, прольется потоком грязи на мою дочь… Я загрязню ее гораздо больше, если буду публично требовать ее возвращения, чем похитивший ее подлец, который, едва пройдет его минутное увлечение, прогонит ее.

— Однако… может быть, если он ее любит… она так прелестна… я не могу верить…

— Он ее не любит! — повторила Анжелика Сигизмундовна со смехом, заставившим содрогнуться Ядвигу. — Любовь… всех этих мужчин… я знаю, чего она стоит, для меня это, к несчастью, не новость! Но довольно об этом! Я решила даже не откладывать до завтра… Мы едем сегодня же вечером.

Ядвига молча стояла перед своей бывшей воспитанницей и, казалось, была теперь более потрясена страшным презрением последней к самой себе и другим, нежели несчастьем, постигшим Рену.

На следующий день они обе уже были в Покровском.

VI

СЛЕДСТВИЕ

В продолжение целой недели Анжелика Сигизмундовна молча утром уходила с фермы, молча возвращалась бледная, утомленная, расстроенная.