Граф Вельский между тем обратил на это внимание молодой девушки.
— Прекрасная охотница раскидывает сети на редкую дичь, а Сигизмунд — этот ненавистник женщин — конечно, всеми силами желает попасть в них.
Ольга Ивановна улыбнулась сравнению.
Они и не подозревали, что разговор касался их обоих и что с этой минуты почти решалась между этими двумя разговаривающими людьми их судьба.
За молодой девушкой в это время прислала мать, прося ее прийти в дом.
Она стала прощаться и подошла, между прочим, к Матильде Францовне. Певица дружески протянула ей руку, на которой сверкал великолепный солитер.
Ольга Ивановна случайно взглянула на него.
Когда она очутилась одна в своей комнате, занимаясь укладкой своих вещей, все только что пережитое невольно восстало в ее памяти, а великолепный солитер продолжал сверкать перед ее глазами.
Она задумалась.
«Все мои драгоценности — подарки мужчин, которые восхищались моей красотой…» — неслось в ее голове.
Как бедны, убоги показались Ольге Ивановне самые лучшие ее платья и скромные украшения ее туалета сравнительно с нарядом модной певицы.
«И вы бы могли иметь все это, если бы захотели…» — звучали в ушах молодой девушки слова Матильды Францовны, слова искушения.
«Вам их купит каждый мужчина, которому вы позволите…» — припомнилось ей далее.
Первая доза жизненного яда проникла в нетронутый, свежий организм молодой девушки.
XXV
ПЛАН ДРАМЫ
Головная боль была только предлогом для Надежды Корнильевны, чтобы не принимать участия в пикнике.
Ей было глубоко несимпатично собравшееся у отца общество, ей было невыносимо тяжело оставаться не только с глазу на глаз с женихом, но даже быть с ним в присутствии посторонних.
Ей хотелось до боли одиночества, а его-то именно у ней и не было среди ее шумной жизни.
Надежда Корнильевна воспользовалась отъездом всех из дому и вышла в сад.
Она пробралась в свою любимую тенистую аллею, ведущую к цветнику.
В шуме дерев, в шелесте листьев, в душистых цветах искала она ту поэзию жизни, которой не доставало ее мечтательной душе среди окружающих ее людей.
Еще при жизни матери она часто гуляла здесь со своим другом Ольгой, болтая о своих сердечных тайнах и мечтая о будущем счастии.
Молодая девушка была из тех редких в настоящее время существ, которые с первого взгляда внушают глубокое уважение и удивление.
Высокая, стройная, она обладала той простотой, которая придает женщине особое очарование.
Она была бледна и на ее нежном личике были заметны следы глубокого горя.
Как смоль черные волосы, падая по плечам, представляли поразительный контраст с бледностью лица.
Темные глаза, увлажненные слезами, тихо светились из-под длинных ресниц.
В белой маленькой ручке она держала ветку жасмина, изредка с наслаждением вдыхая его нежный аромат.
Несколько времени она задумчиво ходила взад и вперед, а затем опустилась на дерновую скамейку под тенью могучего вяза, откинула голову назад и возвела глаза к небу с выражением мольбы.
Издали послышались чьи-то шаги. Кто-то огибал беседку.
Через несколько минут перед молодой девушкой стоял отец Иосиф.
— Батюшка, — воскликнула она, — вы ли это?.. Это промысел Божий…
— Промысел Божий всегда над нами, дочь моя, — ответил священник, благословляя Надежду Корнильевну. — Не помешал я вам?
— Нисколько, садитесь, я так рада вас видеть… Мне даже именно в настоящую минуту была нужна мощная поддержка… Я мысленно молилась о ней Богу, и вы, батюшка, явились как бы Его посланником…
— Где, дочь моя, — сказал отец Иосиф, садясь рядом с молодой девушкой, — мне, смиренному иерею, быть посланником Божиим… Конечно, мы ежедневно молим Творца нашего Небесного о ниспослании нам силы для уврачевания душевных скорбей и тревог нашей паствы, и Господь в своем милосердии посылает порой нам, Его недостойным служителям, радостные случаи такого уврачевания… Скажите мне, что с вами, дочь моя?
— Разве вы не знаете, батюшка?..
— Ваш отец выбрал вам будущего супруга, надо покориться его воле, ведь сами, чай, знаете, что сказано: «Дети — повинуйтесь родителям своим… Чти отца твоего и матерь твою…»
— Но, батюшка, есть повиновение, которое выше человеческих сил… Я должна выйти замуж за человека, которого я не только любить, но и уважать не могу…
Она громко зарыдала и по-детски склонила голову на грудь священника.
— Никто, никто ко мне не имеет жалости, — каким-то душу холодящим стоном вырвалось у нее из груди.
— Умоляйте вашего отца…
— Отец неумолим!
— Но что же вы имеете, дочь моя, против вашего жениха?
— Я не люблю его…
— В старину говаривали: стерпится — слюбится…
— Он игрок, человек без правил, без нравственности…
— В старину говаривали: женится — переменится…
— Он окружен такими людьми и настолько находится под их влиянием, что перемена немыслима… Он женится на мне ради моего состояния.
— Он сам богат…
— Он игрок, у него много долгов… На эту страсть не хватит никакого богатства.
— Но откуда вы это все узнали, дочь моя?
— Я не ребенок, батюшка… Живя у матери, я видела таких, как он, готовых за тысячу рублей подписать вексель на десять тысяч… Наконец, я люблю другого!
Она оборвала это вырвавшееся у нее невольно признанье и замолчала.
— Конечно, брак без взаимной любви и уважения — не брак в христианском смысле… — после некоторого раздумья сказал отец Иосиф. — Я поговорю с вашим батюшкой.
Молодая девушка сквозь слезы, с немой мольбою и благодарностью, посмотрела на священника.
В то время, когда происходил этот разговор, веселое общество гостей, во главе с Корнилием Потаповичем, возвращалось через лес домой.
Матильда Францовна Руга шла под руку с графом Сигизмундом Владиславовичем.
— Дочь управляющего производит на него впечатление, я это сегодня заметил, — сказал последний.
— Конечно, — подтвердила Руга. — Да это и не удивительно, она именно такая девушка, которая может разжечь кровь истощенного развратника.
— Я постараюсь раздуть в нем страсть, так что он сбросит сентиментальные цепи влюбленного жениха.
— Мне вообще не нравится эта свадьба, — промолвила певица.
— Мне также, но она необходима.
— Конечно, эта дочь бывшей ростовщицы очень богата.
— Это еще не единственная причина. Граф Петр сам богат, но по завещанию своей матери он только после женитьбы вступает в полное владение своим состоянием. Если он до тридцати лет не женится, то будет получать пожизненно только доходы. Капиталы же, имения перейдут в род матери. Вы понимаете, что уж для этого одного он должен жениться.
— Без сомнения. Одним выстрелом он убьет двух зайцев, сделается полным хозяином и своего и своей жены имущества.
— Совершенно справедливо! И это для меня важно теперь, когда он в моих руках.
Матильда Францовна засмеялась.
— Вы сделали из него такого страстного игрока, какого я когда-либо видела.
— А вы воспитали в нем самого ужасного развратника.
— Кроме того, я держу в руках обоих отцов: одного надеждой на обладание Ольгой Хлебниковой, а другого возможностью брака с Селезневой…
— Так что мы оба одинаково трудились и трудимся для общего дела, — заметил со смехом граф Стоцкий.
— Я рассчитываю поэтому тоже получить свою долю.
— Конечно, конечно… Если мы будем действовать и дальше заодно, он от нас не уйдет. Он будет рассыпать свои миллионы, а мы их подбирать. Любовь и карты! Большего рычага и не требуется, чтобы разорить его.
— Хорошо, я ваша союзница.
— А я нуждаюсь в вас именно теперь…
— Говорите, я слушаю.
— Он признался мне, что серьезно любит свою невесту.
— Я могу подтвердить это.
— Но он не должен любить свою жену, иначе она будет иметь власть над ним: она вырвет его из той жизни, которую он ведет. Он будет сидеть дома, откажется от карт и любви, и тогда прощай наши надежды на его состояние.