Ракел. Да, я знаю. Она встанет. Я жду этого с минуты на минуту; но я боюсь этой минуты. Почему ты на меня так смотришь, Элиас?

Элиас. Иной раз, когда ты так говоришь, мне кажется, что ты говоришь стихами. Впрочем, так бывает и с другими…

Ракел. Ну что ты, Элиас…

Элиас. Иной раз — как вот теперь — я слышу только звуки речи, как будто перестаю понимать значение слов. Может быть потому, что я в такие минуты слышу нечто такое… что невозможно выразить словами.

Ракел. Что невозможно выразить словами?

Элиас. Чаще всего мне кажется, будто меня зовет отец. Так было сегодня утром. (Взволнованно.) Он не случайно дал мне такое имя. Оно звучит особенно, оно зовет и обвиняет голосом отца. Иной раз я чувствую, что меня влечет куда-то. Порой меня одолевает желание предпринять что-нибудь необычайно опасное. Я совершенно уверен, что я останусь невредим. Да ты не пугайся, никакой опасности нет!

Ракел. Элиас! Пойдем, посидим у постели мамы. Там царит мир.

Элиас. Не могу. Ракел, умоляю тебя, скажи мне, как перед богом, проверь свои самые сокровенные, самые изощренные сомнения и скажи мне: чудо ли то, что мы видели?

Ракел. Господи боже! К чему все время говорить об этом?

Элиас. Послушай! Разве не ужасно, что, быть может, только мы двое и сомневаемся, что единственные, кто еще сомневается, — его собственные дети? Я готов отдать жизнь, чтобы уверовать!

Ракел. Довольно об этом, Элиас, умоляю тебя!

Элиас. Скажи мне только, веришь ли ты? А обвал? Неужели это тоже совпадение? Это слишком необыкновенно, чтобы быть совпадением! А то, что мама спит? Как только он начал молиться, она тотчас же заснула. Она спала так крепко, что даже не слышала грохота обвала… Она спит с тех пор, как он начал молиться. Разве это не чудо? Может быть, и то, другое, величайшее чудо — возможно?

Ракел. Я почти верю, Элиас.

Элиас. Ты почти веришь?

Ракел. И все-таки мне страшно…

Элиас. Тебе страшно? Но, почему же тебе страшно, если это — чудо? Значит, ты все-таки не можешь поверить?

Ракел. Нет, могу…

Элиас. Ведь это не может быть только его магнетическая исцеляющая сила? Или сила его личности? Нет, нет это нечто большее. Да отвечай же. Чудо это или нет? Уверена ли ты, что это чудо?

Ракел. Я не могу сейчас в этом разобраться. Я для того и сижу около мамы, чтобы не думать об этом. Она такая чистая и правдивая, что около нее легко: все тревожные мысли как-то рассеиваются. Теперь дело в другом, Элиас!

Элиас. А в чем же?

Ракел. Что будет потом? Что будет, если только она встанет? Ведь если она встанет… это может… в конце концов…

Элиас. В конце концов?

Ракел. Это может стоить им жизни…

(Горько плачет.)

Элиас. Ракел! Что ты! Господи!

Ракел. У мамы нет больше сил противостоять ему. А он ведь не изменится, и если это случится — тем более…

Элиас. Что же будет?

Ракел. То же, что и было.

Элиас. Но если чудо свершится, Ракел, то чего же бояться?

Ракел. Мне страшно подумать, каковы будут последствия всего этого для мамы, для отца, для всех нас… Ты, кажется, не понимаешь меня?

Элиас. Нет.

Ракел. В сущности, мне уже все равно… Но это будет катастрофой, гибелью для всех нас.

Элиас. Ты говоришь о чуде?

Ракел. Да, да! Это не благодать, это не благословение божье! Это ужас, Элиас! Ужас!

(Ведет его в глубину комнаты.)

Элиас. Да в чем дело?

Ракел. Под самым окном стоит человек и пристально смотрит сюда. Какой-то странный, бледный…

Элиас. В застегнутом наглухо сюртуке?

Ракел. Да.

(Слабо вскрикивает.)

Вот он уже в комнате!

(Отступает, пятясь, как будто перед призраком, и убегает в комнату матери.)

Элиас. Здесь, в комнате?

(Незнакомец входит слева через боковую дверь. Останавливается и молча оглядывает комнату.)

Элиас (увидев незнакомца). Это он!

Незнакомец. Вы позволите?

Элиас. Кто вы такой?

Незнакомец. Не все ли вам равно.

Элиас. Я видел вас еще вчера.

Незнакомец. Да, да! Я пришел сюда с гор.

Элиас. С гор?

Незнакомец. Я как раз был наверху, когда произошел обвал. Я все видел.

Элиас. Вы все видели?

Незнакомец. Да, и слышал звон колокола. А сегодня я видел больного, который встал и пошел, когда ваш отец начал молиться… А теперь, разрешите спросить, ваша матушка спит вот там, в доме?

Элиас. Да, но не в первой комнате, а в следующей.

Незнакомец. Но если она встанет, она непременно выйдет сюда? Ведь так? Она ведь пойдет в церковь, где находится ваш отец? Ведь так? Значит, она непременно выйдет сюда…

Элиас. Ну и что же?

Незнакомец. Я только прошу, точнее выражаясь — я умоляю вас… разрешите мне побыть здесь? Увидеть все это… Я так пламенно хочу увидеть то, что совершится! Я не в силах, не в силах противиться… Я не войду, прежде чем не почувствую, что меня влечет непреодолимая сила. Я не буду сидеть здесь… Я вам не помешаю. Но когда я почувствую, что непреодолимая сила влечет меня сюда, чтобы увидеть… Вы разрешаете?

Элиас. Да.

Незнакомец. Спасибо! Я должен сказать вам… этот день будет решающим днем в моей жизни!

(Уходит с балкона направо.)

Элиас. Этот день будет решающим днем в моей жизни.

(Слева, с балкона, входит пастор Крейер.)

Крейер, ты видел этого человека, который только что вышел?

Крейер. Видел. А кто это?

Элиас. Ты его не знаешь?

Крейер. Нет, не знаю.

Элиас. Удивительный он человек… Этот день будет решающим днем в моей жизни… Боже, как это верно!

Крейер. Я так и полагал, Элиас, что этот день будет великим днем для тебя. Можно ли оставаться безучастным к тому, что происходит? Посмотри на сотни молящихся, окружающих церковь, в которой молится он, не подозревая даже их присутствия. Я не могу вообразить ничего прекраснее.

Элиас. Ведь правда? О, я отброшу всякий страх, все сомнения! Этот день будет решающим! Какие замечательные слова! Я долго боролся и страдал и ничего не достиг. И вдруг все мне далось сразу! Теперь в душе моей мир. Мне хотелось бы поговорить с тобой.

Крейер. Только не сейчас. Видишь ли, у меня к тебе поручение…

Элиас. Ко мне? От кого?

Крейер. Я вернулся сюда на пароходе миссионерского общества.

Элиас. Знаю.

Крейер. И вот епископ и священники послали меня спросить, не смогут ли они занять эту комнату на некоторое время?

Элиас. Для чего?

Крейер. Им необходимо обсудить, как им надо отнестись ко всему происходящему. И мы не знаем лучшего места, где можно было бы уединиться. Да, да, пожалуйста, не удивляйся. Понимаешь ли, мы ведь профессионалы, так сказать, проповедники по ремеслу, и наша обязанность смотреть на подобные явления более трезво, чем другие.

Элиас. Не внесет ли их приход сюда дисгармонию?

Крейер. Из дисгармонии рождается гармония. Да и кто может противиться чуду?

Элиас. Да, это правда. Но зачем именно здесь, в доме? Они вклинятся между отцом и матерью. В их присутствии нельзя будет открыть дверь маминой комнаты, когда отец начнет молиться.

Крейер. А что, по-твоему, ответили бы им твой отец или твоя мать?

Элиас. Безусловно, согласились бы… Ты прав. Я отдам им комнату. Но я не хотел бы встречаться с ними. Я уйду.

Крейер. Я все улажу. Скажи только: обе двери, ведущие в комнату твоей матери, закрыты?

Элиас. Да.