Варанаси встретил туристов палящим солнцем и неописуемым шумом.

– У вас есть три часа на осмотр достопримечательностей, господа! – крикнул гид со ступенек автобуса.

– Ну? Как тебе эта провонявшая навозом и раскалённой пылью дыра? – спросил Полётов, выйдя на улицу. – Великий город Варанаси.

– Бенарес, – с улыбкой возразила Татьяна. – Мне больше нравится, когда его называют Бенарес. Как-то убедительнее звучит.

– И сказочнее, – добавил Юрий. – Если верить справочникам, то здесь находится более полутора тысяч храмов. Этакое вместилище святости… А заодно крематорий под открытым небом и центр массового утопления покойников. Честно сказать, не понимаю, как люди не боятся здесь заходить в реку, набитую трупами, и совершать омовение.

– Сейчас увидим, что тут такое, – Таня потянула его за собой.

Поплутав по узким извилистым улочкам Старого города, они в конце концов добрались до места, откуда им открылась великая река Ганг. К ней спускались толпы людей, все чем-то гремели, шумно разговаривали. Всюду на широкой каменной лестнице стояли велосипеды, сидели седовласые старики, шипели на сковородах и в котелках неведомые нам угощения, плакали и смеялись голые детишки, туристы сверкали объективами фотокамер. Тут и там виднелись обнажённые тела священных мужей, исхудавших до невозможности от длительного поста.

– Потрясно, – прошептал Полётов.

– Просто другой мир.

– Гарью, правда, тянет откуда-то, палёным…

Со всех сторон поднимались стены древних храмов, грязные, облупившиеся, заплёванные. Жаркий ветер тащил над головами клочья чёрного дыма.

– Господин! – Послышалась из-за спины Полётова английская речь с ярко выраженным индийским акцентом. Голос звучал просительно, но не жалобно. – Возьмите лодку для прогулки! Я прокачу дешевле всех! Вы нигде больше не найдёте таких низких цен!

Юра обменялся взглядом с Татьяной:

– Поплывём?

– С удовольствием.

Лодочник услужливо согнулся, указывая путь к своей лодке.

– Здесь, сюда, осторожней, не опрокиньтесь…

Посудина с вёслами была старой, но крепкой. Зелёная краска, некогда покрывавшая борта, давно облупилась. Юра помог Татьяне усесться на гладкую лавочку и сам устроился рядышком. Раскалившееся на солнце сиденье источало жар.

На берегу шумная толпа индусов провожала в последний путь крохотного старичка. Его усадили со скрещёнными худыми ногами на большую каменную плиту и привязали к ней. Старичок всё время заваливался, сминался, как ватная кукла. Хлопотливые друзья и родственники опутывали покойника толстыми веревками и закрепляли на нём ещё камни, хотя плиты, служившей мертвецу троном, хватило бы вполне, чтобы утащить на дно реки десяток человек. Старичок болтался из стороны в сторону и ронял украшенную пышными усами и бородой голову в гирлянды жёлтых и оранжевых цветов, покрывавших его грудь. Суетившиеся вокруг него люди гудели, как пчёлы, некоторые пели. Как только лодка с покойником отплыла, все разом принялись колотить железками по металлическим гонгам, дуть в трубы и рожки, хлопать в ладоши и завывать какую-то песню. Шум погребальной процессии больше напоминал спонтанный балаган, а не строгую церемонию. Можно сказать, что выглядело всё вполне буднично, никаких красочных одежд, никаких ритуальных костюмов. В основном все были одеты в белые рубахи и белые же штаны. Что касается лодочников, то все они были в изрядно изношенных майках и обёрнуты линялыми тряпками вокруг бёдер. Едва покойника сбросили за борт и вода с плеском поглотила его, песни и звон железа прекратились. До слуха донеслось несколько запоздалых выкриков:

– Харе, харе!

Окружающее пространство наполнилось умиротворённой тишиной. Вдали слышались песни других погребальных групп, мерно колыхались коричневые воды Ганга.

– Посмотрите, господин, – указал лодочник, – вот плывёт бедняк.

Возле лодки покачивался на волнах труп. Он был похож на сломанную куклу, завёрнутую в грязную тряпку. Одна нога его ушла под воду, другая выгнулась костлявым коленом вверх. Облепленное мокрой тряпкой лицо уставилось в небо.

– Не хватило денег даже на камень, – пояснил лодочник.

– Почему некоторых сжигают, а некоторых топят?

– Сжигают тех, у кого есть деньги на кремацию. Каждый индус хочет в старости побывать в этом месте, чтобы приготовиться к смерти. Когда он умрёт, его сожгут, а прах опустят в воды Ганга. Но огонь тут очень дорог, поэтому бедняков и нищих не сжигают. Умерших священников тоже не сжигают, их хорошенько заворачивают в ткань, чтобы скрыть их лицо, и топят в Ганге…

Труп легонько стукнулся о борт и поплыл дальше словно поняв, что ему не получить никакой помощи от туристов.

Лодок было много, но они не уходили далеко от берега, кружили неподалёку. Ближе к середине реки пространство оставалось почти пустым. Как только отчаливала очередная посудина с мертвецом, за ней следовали лодки с туристами, жадно следившими за погружением трупа в воду.

Добравшись до середины Ганга, лодочник бросил вёсла, чтобы дать пассажирам возможность насладиться видом Бенареса издали. Город напоминал картинку из книги сказок. Отсюда не было видно грязи, обшарпанных и заплёванных храмовых стен, не чувствовалось зловония, не оглушал общий шум. Отсюда город был похож на причудливое творение насекомых, выгрызших в белых и розовых камнях ровные ряды окошек и дверей. Дворцы магарадж громоздились друг на друга, отовсюду высовывались причудливые башенки храмов, возвышались мощные каменные стены, сбегали вниз широкие полосы лестниц, а внизу, у самой воды, колыхались разноцветные тряпичные навесы и зонты, кое-где тянулся к небу чёрный дым.

– А можно ли посмотреть, как сжигают покойников?

– Можно. Тут всё можно. Бенарес открыт для всех, – отозвался лодочник и приналёг на вёсла.

Юрий повернулся к Татьяне:

– Как удивительно.

– Ты о чём?

– Этот город абсолютно открыт, не таится, не изображает из себя священного места. Он просто есть священное место.

– Тебе не верится, что такое возможно?

– Не верится, – признался Юрий. – Я привык, что всюду все лгут, прикидываются, натягивают на себя маски. Людям по жизни отведена какая-то роль, но они непременно стараются изображать что-то ещё, что-то постороннее, чтобы скрыть себя настоящих. А уж так называемые священные места тем более пронизаны духом лжи. Нигде я не видел, чтобы воздух был наполнен искренностью. И вот наконец я приезжаю туда, где всё настоящее. Индия не кичится своей святость. Святость привычна для этой древней страны и естественна, как сама жизнь. Ведь жизнь являет пример того, как самое чудесное и святое может сделаться в глазах человека скучным и даже неприглядным, потому что всё очень обыденно. Ты же видела, как в двух шагах от разложенных на песке покойников запросто сидит парикмахер и обслуживает клиентов. А по другую руку от покойника рабочие занимаются починкой вытащенного на берег баркаса. Здесь всё естественно.

– Может, и у нас в стране так же? Просто мы не замечаем этого?

– Не знаю, – пожал плечами Юрий. – Нет, пожалуй, у нас не так, совсем не так. И в Европе не так.

Вдоль берега было полным-полно всевозможных речных судёнышек, многие из которых давно уже не спускались на воду и служили пристанищем для тех, кто хотел получить за небольшую плату ночлег на Ганге.

Юрий улыбнулся и тронул Таню на плечо:

– Смотри!

Он указал на светловолосую девушку, почти девочку. Она стояла на носу прогнившей баржи, одетая в вызывающе открытый купальник европейского пошива, и бросала в Ганг латунную посудину на верёвке. Она ловко управлялась с той посудиной, поднимала её на борт, жадно выливала воду себе на голову, в блаженстве запрокинув голову, и снова швыряла верёвку вниз. Некоторое время они покачивались на волнах напротив неё, а она всё обливалась и обливалась, как заворожённая. На её груди пылал золотой католический крестик.

– Здесь куча европейцев, – сказал Юрий. – Складывается впечатление, что многие стремятся стать отшельниками, носят оранжевую одежду, спят на циновках, бреют голову.