Давая ярлыки русским князьям, хан руководствовался, по крайней мере, отчасти, монгольскими представлениями о взаимоотношениях между империей и улусами, так же, как и между местными ханствами и удельными владениями меньших князей. С этой точки зрения, желание каждого русского князя обеспечить свои наследственные права на его удельное княжество было вполне понятно монголам и считалось пригодным для стабильности владений на Руси.

Среди русских князей, проявлявших верноподданнические отношения к Менгу-Тимуру во время его правления, Менгу-Тимур отдал предпочтение ростовским князьям и выделил их. В его отношениях с ними можно обнаружить определенный замысел: желание хана создать среди русских князей группу, на которую он мог бы полагаться безоговорочно и которую он мог бы использовать для усиления монгольского владычества в том случае, если проявятся симптомы русского противостояния ему. Выбор Ростовского княжества в качестве основного пункта в ханской политике, связанной с русскими делами, можно объяснить его страхом перед возможным повторением русского мятежа, подобного восстанию 1262 года. Поддерживая дружественные отношения с ростовскими князьями, хан надеялся обеспечить покорность ему всей Ростовской земли в целом и подорвать авторитет городского веча, которое как он, так и ростовские князья, считали опасным для их интересов. Более чем естественно, что в качестве награды за преданность ростовских князей хан был только рад позволить им обуздать власть веча.

Ростовские князья были потомками великого князя Всеволода III Большое Гнездо по линии его старшего сына Константина, знаменитого покровителя просвещения.518 Наиболее выдающимися среди них во время правления Менгу-Тимура были внуки Константина, князь Борис Ростовский и князь Глеб Белоозерский, а также их зять, Федор, сын князя Ростислава Смоленского. Федор женился на княжне Марии Ярославской (правнучке Константина) и получил Ярославль в свой удел. Мать Бориса и Глеба, которую тоже звали Мария, была дочерью князя-мученика Михаила Черниговского. Хорошо образованная и глубоко религиозная, она играла важную роль в духовной жизни элиты ростовского общества.519

В это же время один из князей-Джучидов, обращенный в христианство ростовским епископом Кириллом около 1259 г. и названный Петром, поселился в Ростове и там женился на дочери монгольского чиновника, чья семья тоже была христианской. Он стал известен на Руси как царевич Петр из Орды (Петр Ордынский). Ввиду монгольской религиозной терпимости, перемена религии не аннулировала права и привилегии Петра, как монгольского князя. Поэтому его пребывание в Ростове считалось полезным для поддержки дружеских отношений между ростовскими князьями и ханом. Особенно дружен с Петром был князь Борис Ростовский. Согласно биографу Петра, Борис так любил Петра, что всегда вместе с ним трапезничал и, наконец, с благословения епископа, провозгласил Петра своим названым братом.520 Но дружба дружбой, а дело делом. Князь Борис, по всей видимости, имел настоящую деловую хватку. Петр, который был очень богатым человеком, напротив, не знал цену деньгам; когда он решил построить церковь на берегу озера близ Ростова, князь Борис, которому принадлежала та земля, запросил за нее умопомрачительную цену, и Петр ее сразу же заплатил. Как говорится в житие Петра, сумма заключалась в одном фунте золота и девяти фунтах серебра.521 Ключевский рассказывает, что эта сделка служила главной темой разговоров в Ростове на протяжении некоторого времени.522

Когда Петру сказали о необходимости составить документ о покупке земли, он ответил, что не понимает, к чему документы. Борис Ростовский на этот раз оказался достаточно порядочным, чтобы передать документ Петру. Это оказалось очень полезным для потомков Петра, когда, позднее, внуки Бориса Ростовского пытались предъявить свои претензии на эту землю.523 На старости лет Петр превратил церковь, которую построил, в монастырь, завещал ей постоянный доход и, приняв постриг, сам стал монахом. Он был канонизирован русской церковью в середине XVI века.524

Ростовские князья часто ездили в Орду. В 1257 г. князь Глеб отправился в Монголию и был тепло принят при дворе великого хана Мункэ. Там он женился на монгольской княжне, которая согласилась принять крещение; она получила имя Феодоры. Когда Менгу-Тимур стал ханом кипчаков, Глеб с рядом других русских князей отправился в его ставку, чтобы получить ярлык на княжение. Он пробыл в Орде до 1268 г. В 1271 г. он снова был в лагере Менгу-Тимура. В 1277 г. его брат Борис со своей женой и детьми совершил поездку в Орду. Там он заболел и умер. В 1278 г. Глеб, ставший князем ростовским после смерти Бориса, послал сына Михаила к Менгу-Тимуру вместе с Константином Угличским (сыном Бориса) и Федором Ярославским.525

Еще одним регионом Руси, к которому Менгу-Тимур проявлял значительное внимание, был Новгород. В этом случае мотивы хана имели коммерческий характер: он рассчитывал поддержать балтийскую торговлю, в которой Новгород являлся главным каналом для Восточной Руси и Востока. Международная торговля была одной из основ благосостояния Золотой Орды, и большинство ханов поддерживало ее развитие. Во время правления Менгу-Тимура были заложены основы ее широкого распространения.

В то время, как Новгород являлся наиболее удобным северным пунктом монгольской внешней торговли, крымские порты имели огромное значение для поддержания черноморской и средиземноморской торговли, в которой в то время доминировали, главным образом, итальянские купцы – венецианцы и генуэзцы. В связи с этим новгородские и крымские порты привлекали пристальное внимание Менгу-Тимура. Генуэзцы проникли в Черное море, предположительно, во второй половине XII века.526 Во время существования Латинской империи в Константинополе (1204-1261 гг.) вся черноморская торговля была монополизирована венецианцами. Двое братьев Поло были среди других венецианских купцов, прибывших в крымский порт Солдайя527 в 1260 г.; это был отправной пункт их великого приключения. Однако после восстановления Византийской империи Михаилом VIII Палеологом генуэзцы не только возвратились в Черное море, но и оказались в более привилегированном положении, нежели венецианцы, и усмотрели реальную возможность для себя учредить «фактории» в Крыму. Около 1267 г. Менгу-Тимур даровал им особые привилегии для их торговли в Каффе (современная Феодосия).528 А в 1274 г. они утвердились в Солдайе.529

Для параллельного развития на севере Менгу-Тимур взял на себя роль защитника Новгорода и основателя свободной торговли в районе Балтики. После заключения соглашения между Новгородом и великим князем Всеволодом III Суздальским (1211 г.) только князья из суздальского дома могли претендовать на княжение в Новгороде.530 Каждый из них, однако, во время его избрания должен был подписать договор, гарантировавший традиционные свободы городу. Александр Невский, как и другие, подписал подобный договор, но копии его не сохранилось. После смерти Александра Ярославича новгородцы согласились признать своим князем его брата Ярослава II, князя тверского и великого князя владимирского (1264 г.). По этому случаю был заключен новый договор между великим князем и городом Новгородом; его условия формулировались в двух одинаковых грамотах – одной, адресованной новгородцами великому князю, и другой – от великого князя Новгороду (около 1265 г.). Оригинал новгородской грамоты сохранился до сих пор в русских архивах.531