Глава 28(2)

Полина:

Вот не зря я всегда считала кошек полезными животными. Когда мой настырный пушистый друг вдруг выдул изо рта большой радужный пузырь, я сначала подумала, что у меня глюки. Но потом котейка поднатужился и пузырь растянулся до внушительных размеров, окружив нас вроде бы тонкой, полупрозрачной, но совершенно непроницаемой для взрыва пленкой.

Из-за которой мы с ужасом и легким шоком наблюдали, как пламенный ад поглощает бывший остров ключников вместе с их странным компьютером.

А потом пленка лопнула с едва слышным звоном, Кот полудохлой тряпочкой повис у меня в руках, и мы втроем стали падать… просто и незатейливо падать с высоты в несколько километров на негостеприимно ощеренную горными пиками землю.

Кажется, мы хором орали. Не знаю, в ушах звенело и гудело так, что собственного крика я не слышала. А еще меня опять замутило и я крепко зажмурилась.

Удара об землю все не было и не было так долго, что я удивилась. В какой-то момент мы все трое: Шон, вцепившийся в меня, я, вцепившаяся в кота и кот, изображавший дохлый труп мертвого тела, вообще непонятно каким образом изменили направление полета.

Почувствовав внезапно, что летим мы не вниз, а вверх, я распахнула глаза и обалдело вытаращилась на удаляющуюся землю. Уух… Ах! Батут!

Шон не придумал ничего лучше, как применить то самое заклинание, которым мы баловались на острове… только с мощностью перестарался, и нас еще минут пять подкидывало чуть ли не на километр, прежде чем удалось приземлиться под какой-то елкой.

Примерно с полчаса мы там так и сидели тесно сцепленной пирамидкой, приходя в себя. Первым отошел котяра — в прямом смысле этого слова. Сполз с меня и почти на карачках удалился за ближайший куст.

Я попробовала повторить его маневр, но куда там. Выдающийся фамильный клюв уткнулся мне в макушку и уютно туда сопел, а руки клювоносца только еще сильнее сжались.

— Пусти… — я завозилась у Шона на руках, пытаясь выбраться на свободу.

— Нет! — он отрицательно замотал головой и потерся носом в мои волосы, шумно дыша. — Тортрравле, отпустил уже один раз, больше такой ошибки не сделаю.

— Это ты о чем? — нахмурилась я, все еще не оставляя свои попытки незаметно "отползти за ближайшую гору". Внутренняя "барышня от романтики" уже начала подтаивать в его объятьях, а вот внешнюю все еще здорово штормило, и посему она была не в том настроении, чтобы сразу растечься сладкой лужицей от одного поцелуя.

— Что с тобой? — всполошился Шон, заглядывая мне в лицо, и ища какие-то одному ему известные признаки. — Что-то болит? Я… я могу попытаться подлечить магией. Это конечно, всего лишь общее исцеляющее, но… — он снова уткнулся мне в макушку. — Прости… я торопился как мог… — сказано было почти шепотом и таким трагическим тоном, что…

Я несколько ошарашено на него посмотрела. Это точно Шон? С чего вдруг такая забота? А, точно! Я ж "ценный приз"…

— Нет, не болит, просто мутит, от прыжков этих, наверное, — понятно, что пришлось несколько "покривить душой", но… не знаю. Вот пока враги меня таскали и волокли, мысль о спасении не казалась такой уж плохой. А теперь… ну да, успел. "Дар прощения" не убился о балахоны и их чертову аномалию, значит, можно быстренько прибрать его на место и поставить в стойло.

— Шон… спасибо, что успел. Я тебе очень благодарна. Только давай ты меня отпустишь теперь? Не надо притворяться.

Мужчина взглянул на меня с искренним недоумением:

— Притворяться? Но я… — вместо того, чтобы отпустить, он лишь сжал покрепче, а для верности ещё и поймал мои ноги своими коленями.

— Тебе что-то наговорили, да? Кароль?

Ну блин… я вдруг почувствовала себя героиней мексиканского сериала. Независимо развернуться и на карачках уползти в кусты сразу расхотелось — сколько раз мысленно материла всех этих гордых куриц из бабушкиных сериалов.

— Кароль мне много чего наговорил, только это другая история, — терпеливо попыталась объяснить я, прекратив пихаться, ибо глупо и бесполезно. — Шон, я в курсе, что нужна твоей семье как ценное имущество. Я уважаю твое желание позаботиться о родных, но, пожалуйста, не за мой счет. И не за твой — я понимаю, насколько противно притворяться влюбленным.

В его глазах мелькнуло понимание:

— Значит вот зачем он… — Шон на мгновение задумался, а потом, явно что то для себя решив, четко произнес: — Здесь и сейчас перед ликом всех богов, я жизнью и магией клянусь в правдивости своих слов.

Где то в далеке громыхнуло, полыхнуло, а потом нас обоих существенно дернуло током. Чего?!

Шон невесело хмыкнул:

— Видишь, принято. Теперь я не смогу солгать, даже если захочу.

— Эм? — я как-то даже испугалась. — Это чего было? Ты что опять натворил?!

— Знаешь, Поль, — чертов дурень, не разжимая объятий, постарался умостить меня в своих объятьях поудобнее. — Я мог бы сейчас сказать, что меня опоили. Что все сказанное тогда мной не более, чем пьяный бред. Что вся эта сцена была организована лишь Фальшивым Каролем, — он машинально гладил меня по волосам, — и боги не лишили бы меня жизни, ведь все это правда.

Тут до меня дошло, что этот остолоп натворил и я от злости и страха едва не подпрыгнула без всякого батута: рассказывали мне, что бывает с теми идиотами, которые вот так вот не подумав принеслю клятву, а местное пространство, или что оно тут, ее приняло!

— Ты псих ненормальный?! Какие еще боги?! Какой еще жизни? — я окончательно перепугалась. Да пошло оно все в задницу, с магией этой, с проклятиями и системными ошибками. Щас как прилетит молния, как даст по башке носатому остолопу, и что я буду делать?! — Я и так знаю, что тогда ты правду говорил! Просто сказать ее надо было не Каролю, а мне! И не морочить голову со свадьбой! Разве я… а, ладно, — мысленно махнула рукой и внезапно почти успокоилась. Закончила очень тихо: — Я все же надеялась, что мы прежде всего друзья… и заслуживаем взаимной откровенности. Я бы никогда не стала на тебе виснуть, скажи ты прямо, что женитьба тебе противна как факт. Собственно, мне тоже нафиг не нужны твои графские родственники с их желанием сделать из меня "настоящую леди" при радостно ускакавшим приключаться муже. Ладно… это уже в прошлом.

— Подожди! — заторопился Шон, но не выдержал и отвел взгляд. — Хотя бы дослушай. Соврать я сейчас физически не могу, иначе просто сдохну. Но это единственный и известных мне способов доказать свою искренность…

Я моментально заткнулась, про себя ужасаясь мужскому максимализму. Угу, если чего доказывать, так чтобы сразу со смертельными последствиями…

— Я не могу сказать что влюблён в тебя, Поль…. - горькая и понимающая усмешка коснулась моих губ. — Просто потому что не знаю, как это, любить кого то…

А это что-то новенькое. И все равно… все равно! Я боюсь верить.

— Всю жизнь я чувствовал себя жертвой и одиночкой, до которого никому нет дела. Я прекрасно знал, что у меня не будет детей, а значит и семьи. А потому просто жил, как бабочка-однодневка, не думая о том, что будет завтра. Чувства же к другому человеку казались мне чем-то диким, противоестественным, противоречащим логике и здравому смыслу…

Неожиданная исповедь заставила меня затаить дыхание. Еще и потому, что, кажется, Шон впервые проговаривал это даже для себя самого.

— Знаешь, всё это началось, когда ты меня спасла… хотя нет, раньше. Наверно, я понял, что ты не такая, как все, ещё там, в таверне, — Шон в задумчивости накручивал мой локон на палец и очень внимательно его разглядывал, а второй рукой удерживал меня у себя на коленях. — И уже тогда ты… запала мне в душу, так, кажется, говорят? Иначе почему у меня даже не возникло желания бросить тебя тогда, в лесу, один на один с разъяренным зверем? Ведь… это было бы логично? Никакая репутация и контракт не стоит твоей жизни, а в пути всё может произойти, Нойра бы поняла. Но у меня и мысли не возникло, а сейчас и вовсе сердце болит, как только я пытаюсь это представить.

Я слушала, даже не просто внимательно, а почти не дыша. Я не знала, к чему он придет в этом внутреннем самообнажении, но надежда, глупая, сентиментальная, девчачья… а кто из нас не горел ею?

— А когда сегодня я увидел тебя у обрыва… ты выглядела такой измученной, хрупкой… мне показалось, что это не тебя несколько суток пытали, а меня. Больно… почему так больно? — Шон сбился на горячечный шепот, и быстро, почти лихорадочно проговаривал это, глядя мне в лицо отчаянными глазами.