Смельчаки переглянулись и несколько времени оставались в нерешимости, но сами стыдились своей трусости и твердо решились, пока еще солнце не село, отправиться к тому месту всей компанией.

Сказано — сделано. Общество гурьбой отправилось в ту сторону.

Подойдя близко к кочке, они остановились и стали прислушиваться: тихо! Синий жук, как самый храбрый, полез на кочку и закричал:

— За мной, кто не трус!

Кровь бросилась в голову молодежи, и все, как один, устремились на кочку.

Едва они достигли верхушки, как вдруг раздался треск, земля расступилась…

— Прочь с дороги! — закричал кто-то страшным голосом, и из земли показался огромный, толстый и красный, как рак, мухомор! Только белый разодранный плащ прикрывал его местами. Он лихо держал шапку набекрень и, подбоченясь, гордо надувшись, обозревал окрестность.

От этого зрелища наша молодежь кубарем свалилась с кочки и, не оглядываясь, в ужасе бежала врассыпную.

— Дальше от кочки! — грозно кричал мухомор, надуваясь и краснея все больше и больше.

Но наши смельчаки и так ног под собой не слышали. Мухомор это видел, но нарочно хотел почваниться и всем задать страху.

Как пьяные, добрались молодые жуки до своих и без чувств повалились в мох, болтая в воздухе ногами.

— Господи! — вопили божьи коровки. — Да когда же будет конец этим ужасам! Ох, головушки наши бедные!

Долго причитали они над своей перепуганной молодежью, и только тогда успокоилось народное волнение, когда луна уже взошла высоко, и свежая роса прохладила разгоряченные головы. Наконец все смолкло.

Ночь стояла тихая, звездная. Голубой свет месяца серебрил окропленные цветы и белые стволы кудрявых берез; ветки их длинными прядями колыхались в ночном воздухе и наводили сон и успокоение на все живущее. Без шума плыла серебряная луна по синему небу; без шума блистали яркие звезды в прозрачной синеве; без шума благоухали цветы и наполняли воздух ароматом.

Бедный, засохший стебелек кивал томно головкою, вздремнув при всеобщем молчании. Он доживал свой век тихо, безропотно.

Изредка земля вокруг мухомора глухо пощелкивала, но он все стоял подбоченясь и с важностью и с презрением глядел на сухой стебелек, преклонившийся к земле. Но дремота наконец и его одолела; он заснул, не переменя своего положения, и не замечал, как тихая, звездная ночь задумчиво роняла слезы на его гордую, глупую голову.

На небе стало темнеть; месяц уплыл на край земли, звезды побледнели; и на востоке показалась яркая розовая полоска. Ветер быстро пробежал по сонному царству цветов и насекомых; цветы дрогнули и тихо повернули головки к розовой полоске света. Вся окрестность осветилась розовым пламенем; облака, позолоченные по краям, поплыли по небу, а туман, поднявшись с земли, пустился за ними в погоню.

Все в лесу проснулось: птицы запели, зашевелились насекомые, маленькая белка с пушистым хвостиком забралась на березу, оттуда перекинулась на ель и, качаясь на ветке, навострила ушки. Заяц перепрыгнул через дорогу и во весь дух понесся через поле к ближнему ручью. Малиновка просвистала где-то в чаще. Мошки, жучки и божьи коровки пришли в движение.

Стебелек приподнял согнутую головку и посмотрел на мухомора: тот стоял еще краснее, шапка его была усеяна белыми пуговицами, и весь он, надувшись, еще больше вчерашнего вылез из земли. Рост и дородство его пугали даже воробьев; а божьи коровки, как вышли поутру умываться росою, так и онемели от ужаса. Мухомор был виден даже с их кочки.

— Экая страсть! — говорили они между собою вполголоса. — Ведь уродился же этакий! Да никак он на нас глядит?..

И все врассыпную бросились к средине кочки.

Молодые жуки утром очень стыдились своей вчерашней слабости и не знали, какими глазами смотреть на соседей. Переговорив между собою, они решили погулять опять в окрестностях мухомора, разумеется не подходя к нему близко. Услыхав о приготовлениях, красная божья коровка решилась тащиться вслед за ними. Она оставила на кочке все свое хозяйство и хотела хоть издали посмотреть, не спаслось ли что-нибудь. И так, не замеченная никем, она прокралась между моховых тычинок и спряталась невдалеке от страшной кочки.

Но мухомору с вышки все было видно: он как раз заметил компанию молодежи и божью коровку.

— Не подходить! — заревел он. — Не то всех отравлю!

Жуки остановились, но не пошли назад. Синий даже выступил из толпы.

— Ах ты дерзкий! — загремел мухомор. — Да знаешь ли, кто я? Я — мухомор! А это что такое, какая дрянь там прячется? Туда же, в красном платье! Прочь, мелочь!

Жучки сильно струсили, но не подавали вида и все смотрели издали на разъяренного мухомора. Коровка сжалась в комок и подлезла под крошечную елку. А стебелек все внимательно слушал и только в раздумье качал головой: видно было, что он думает глубокую думу.

Жуки удалились, делая вид, что гуляют и ничего не боятся.

Стал накрапывать дождь. Все живые существа попрятались, кто куда мог. Мухомор гордо стоял, подбоченясь, и хохотал во весь рот над трусостью мелкого народа. Дождь лил ливмя с его упругой головы и падал под ноги целым каскадом; шапка стала еще краснее.

Но вот закатилось солнце, а дождь не переставал. Вся окрестность как будто покрыта была прозрачной пеленой; все притихло, только около мухомора был слышен шум воды, как от водосточной трубы. Так прошла вся ночь.

Наутро небо выяснело и все выползли из своих убежищ. Молодежь взобралась на верхушку своей кочки, чтоб с вышки наблюдать мухомора.

— Помогите! — вдруг раздался громкий голос. — Братцы, помогите! Мушки, жуки, божьи коровки… падаю!

Народ в ужасе высыпал на кочку. Все смотрели в ту сторону.

— Валюсь, совсем валюсь! — кричал отчаянно мухомор; и правда: видно было, как весь он покривился на сторону; шапка вовсе сползла на затылок; лицо сморщилось и посинело.

Партия молодых жуков бросилась к нему, забыв опасность; но не успели они вскарабкаться на кочку, как мухомор тяжело шлепнулся в грязь.

— Раскисаю!.. — простонал он хриплым басом. — Совсем раскисаю…

И действительно, в тот же день храбрый воин раскис совсем. К вечеру уже нельзя было узнать, где была шапка и где лицо: весь он представлял из себя комок липкой грязи…

А стебелек качал головою и думал крепкую думу.

«Сколько зла! — размышлял он. — Место отравлено; воздух заражен; жители в ужасе и горе. О, если бы удалось поправить зло и восстановить счастие!»

Горькая, последняя слезинка выкатилась из потухающих его глаз; слабым движением взял он из своего сердца лучшее семечко и бросил его в липкий комок.

Прошло лето, прошла и зима. Настала новая весна. Проснулось население кочки и радостно взглянуло на свет божий. Жуки и божьи коровки собирались переселяться на старую кочку, но сначала решили осмотреть местность. Все они гурьбой отправились к родному пепелищу, и что же представилось их глазам?

На месте страшного мухомора — стройный ландыш. Распустив широко темные листья, стоял он как вкопанный и только покачивал веточкою, увешанною белыми чашечками. На всех смотрел он ласково и радостно.

— Придите все ко мне, — говорил он, протягивая широкие объятия, — я стою здесь для вас, и, пока буду жить, вы будете иметь прохладу и тень от моих листьев, сок и мед от моих чашечек. Я напою воздух благоуханием, я дам вам приют в тени листьев моих: я отдаю вам сердце мое и отдам жизнь, если понадобится. О, придите, придите под тень мою!

Все насекомые поклонились ему и приняли ласковое предложение.

Та кочка, говорят, самая счастливая и благословенная кочка в лесу.

Н. Д. Ахшарумов

Маланьины стрелки