Ах, даже так вопрос ставится?

— Справлюсь.

Нам, бесчестным девушкам, или, вернее уже — бесчестным женщинам, горничные не положены. Мы уж теперь как-нибудь.

Взгляд падает на прикроватный столик. Там обнаруживается бокал с прозрачной жидкостью и прислоненная к нему карточка. В ушах шумит, в глазах все плывет, голова раскалывается. Подношу карточку к глазам и подслеповато щурюсь, пытаясь рассмотреть надпись.

Одно единственное слово: «Расколдовывательное». И роза там, где должна быть подпись. Старательно вычерченная черным пером белая роза… Гад. Гад, колдун и сволочь, погубивший меня. Вот зачем он так? Я ж влюблюсь…

Улыбаюсь. Даже сквозь головную боль. И пью, даже не сомневаясь, что поможет.

Полчаса спустя, одетая в простое бежевое платье с удобной застежкой спереди, после скромного, но довольно сытного завтрака, я поднималась в карету, опираясь на руку Гастона. Головная боль прошла без следа, а вместе с ней и уныние, и даже отчаянье. Жизнь еще не закончилась. Она запуталась, да, но он…

На сиденье кареты лежала роза. Живая. Белая. Я взяла ее в руки и поднесла к лицу, вдыхая нежный аромат.

Дверца за моей спиной захлопнулась.

— Трогай, — повелительно бросил Гастон.

— Но как? — я тут же испуганно выглядываю в окошко. — А ваш господин? Разве он не поедет?

— Он присоединится к вам позже, моя госпожа. Много дел. Приятного пути.

Карета уносится прочь. Гастон остается на постоялом дворе, спокойно глядя нам вслед до тех пор, пока я могу его видеть. Его господин… даже не нашел времени, чтобы лично сказать мне «доброе утро». Отчаянно сжимаю в руках розу. Он еще не бросил меня, не бросил! Я еще нужна ему!.. Наверно… Скорей всего…

Поездка была долгой.

Солнечные лучи не пробивались сквозь шелковые занавеси. Зато пробивались голоса. Шум, крики, угрозы. Светлейший герцог Александр Теодор Иоанн поморщился и сел, стараясь побороть дурноту и головокружение. Недоуменно взглянул вокруг — этого места он не помнил. Обнаружил в своей руке мундштук кальяна и отбросил прочь с откровенной брезгливостью. Любителем подобных забав он не был никогда, но, судя по тяжелому пробуждению… Что же ему здесь намешали? И где это — здесь?

— Ваше высочество! Слава Деусу, мы нашли вас! С вами все в порядке? — дворяне его свиты во главе с капитаном его личной охраны, врываются в комнату.

— Да, разумеется, — герцог тяжело поднялся, стараясь не пошатнуться. — А вы разве теряли? Хороши, нечего сказать… Что это за место?

— Опиумный дом Токато. Восьмой переулок Квартала Теней. Мы и предположить не могли…

— Плохо, что не могли. Давно я здесь?

— Мы потеряли вас позавчера после заката. Ваша карета вернулась в резиденцию пустой. Все видели, как вы в нее садились, но никто — ни лакеи, ни охрана — не видели, чтоб вы ее покидали.

— Позавчера? — грозно хмурится герцог. Смутное видение — хрупкая, полупрозрачная фигурка девушки на углу рыночной площади — на миг мелькает перед его мысленным взором. Но тут же оказывается сметено негодованием: — И вам потребовалось больше суток, чтобы разыскать меня?!

— Чужая страна, — слышит он жалкие оправдания в ответ. — Мы не могли предавать огласке… Политические последствия…

— Были бы, если б мой труп нашли завтра в канаве с перерезанным горлом! Выяснить все об этом борделе: как я здесь оказался, когда, кто меня привел… принес… Найти и доставить ко мне!

— Но у нас нет полномочий…

— Плевать! Найти и доставить! Первые результаты хочу иметь через час!

— Но, ваше высочество, через час — ваше бракосочетание с принцессой Марбурской! Вас ждут в храме Белой Горы, вам следует поторопиться…

— Оно же завтра… Ах, да, — пропавшие из его памяти сутки жизни сильно сбивали с толку. — Тогда быстрее в резиденцию! Я не могу позволить себе опоздать!

Дальше была бешеная скачка в резиденцию, круговорот слуг, пытавшихся в рекордные сроки привести своего господина в парадный вид (из крайне, надо сказать, не парадного). Затем — чинная поездка в открытой карете до главного храма (тут спешить было уже нельзя, надо было являть себя городу и миру, давая всем любопытствующим возможность полюбоваться столь значимой персоной, прибывшей в их столицу по столь значимому поводу). И все это время — отдавая распоряжения, кивая, принимая позы — он мучительно пытался вспомнить, что же случилось с ним позавчера, что заставило его покинуть карету, как он смог сделать это незаметно для окружающих?

К авантюрам он был не склонен. Маленьким мальчиком под докучливым надзором тоже уже давно себя не ощущал. И своих сопровождающих воспринимал не только как неизменный, но и как крайне важный элемент собственной жизни. Тогда как? Почему он от них ушел?

Рыночная площадь. Да, вот здесь, на углу, стояла цветочница. Она держала фиалки. И она ему улыбнулась. И… Нет, глупость, разве это повод? Понравься ему женщина — он бы сказал Бертрану, и эта женщина ждала бы его в его спальне уже к моменту его приезда. Зачем самому? Другое… Значит, было что-то другое…

Так и не вспомнил. Храм.

Все как положено: орган, свечи. Он ждет свою невесту у алтаря, она медленно движется по проходу. Принцессу Марбурскую он видел до этого только раз, мельком. Это было несколько лет назад, во время прошлого его визита. Делового визита, тогда речи о браке еще не шло. Он встретил ее в саду, она ловила бабочку, окруженная толпой нянек и гувернанток. Обычная девочка, ничего выдающегося. Ничего отталкивающего, впрочем, тоже. Поэтому сейчас, когда союз с Марбуром стал для их королевства насущной необходимостью, от предложения своего царственного кузена отказываться не стал: надо — значит надо. Да и не отказывают королю, будь он хоть кузен, хоть отец родной. Если жизнь дорога, конечно. Ему была дорога.

Принцесса подошла. И король Марбура Хосе Мигель вложил руку своей дочери в его. Орган смолк, священник начал священнодейство, алтарный камень засиял нежно-голубым светом, демонстрируя всем, что само небо в свидетелях. Все слова подтверждения сказаны, руки вступающих в брак опускаются на алтарь…

И тот словно взрывается! Мгновенно раскаляясь, он становится алым, храм сотрясают громовые раскаты, а жених падает навзничь, словно сраженный молнией.

— Клятвопреступник! Клятвопреступник! — с ужасом, а затем и с ненавистью повторяют в толпе приглашенных.

Ему помогают встать. В ужасе не меньшем, чем окружающие, он смотрит на пылающий алтарь. «… женат на Роуз Элизабет Ривербел…». И вчерашнее число. День, которого он не помнит.

— Это фальсификация! — пытается протестовать против вердикта небес жених. — Мои руки чисты, я не женат! — он вытягивает вперед раскрытые ладони, демонстрируя священнику, королю, невесте. И замечая, наконец, сам: середину его левой ладони занимает маленькая брачная звездочка с отчетливо видимым кровавым ободком. Знаком того, что он взял кровь своей жены на брачном ложе, и ее кровь отныне его, а его — ее.

— Клятвопреступник! Клятвопреступник!

Принцесса падает в обморок. Король (и не только он) хватается за меч. Из храма герцог не просто с позором уходит — он отступает. Спрятавшись за спинами своих гвардейцев, как за щитами. Провожаемый проклятиями и обещаниями скорой смерти. Оставляя на ступенях храма кровь своих защитников и кровь тех, кто пытался помешать им его защищать. Открытая карета для поездки уже не подходит — он уезжает верхом. Уносится, не разбирая дороги и затоптав пару не слишком расторопных прохожих. Не до реверансов — вслед летят выстрелы.

Из резиденции уходит через черный ход, переодевшись на бегу. Едва успевает скрыться в быстро прибывающей толпе. Отойдя от опасного места на пару кварталов, за своей спиной видит зарево: резиденцию подожгли. Остается надеяться, что все члены посольства успели… Впрочем, чего лукавить: понятно, что успели не все. И тех, кто не успел, толпа растерзает. Такого бесчестья своей принцессы народ не простит.

Он торопливо движется дальше, надвинув потрепанную шляпу на глаза и завернувшись в плащ ремесленника средней руки. Сначала скрыться. И только потом — думать.