В городе стало не спокойно, из окрестных селений стали съезжаться свободные люди. Зависимое население в основном оставалось на месте. Цены на хлеб резко поднялись и это вызвало глухой ропот в народе. Епископ вынужден был вмешаться, пока не полыхнуло народное недовольство. Виновных призвали к ответу. Что бы не накалять обстановку тысяцкий уговорил епископа не объявлять мобилизацию. Все ограничилось кличем охотников на службу к епископу.

   Степан поздно об этом узнал. Он ругал Сашку, за то, что тот проворонил попону. Когда уставший парень отошел отлить, кто-то спер попону. Обидно, что видаков не нашлось. Сашке было нечего сказать в ответ. Виноват, так виноват. В это время вошедшая, с мороза, Оксинья, скидывая с плеч шубу обмолвилась:

   -- Епискуп охотников кличет.

   Степан бросился к ней принимать шубу.

   -- Завтра сходим узнаем.

   Оксинья кивнула в ответ, то ли в благодарность, что помог раздеться, то ли намекая, что погостили - и хватит. Действительно, дворы в Чернигове не большие, в избу на ночь набивалось много народу, да еще Оксинья скотину притащила в дом, что бы та не померзла.

   На подворье к епископу сразу не пошли, Степан вначале покрутился на торгу, сплетни послушал. Сашка воспользовался моментом, бродил по торгу, в удивлении раззявив рот. Чего только тут не продавали! Настоящий супермаркет, с поправкой, на время, конечно.

   -- Это еще, что... -- презрительно сплюнул Местята, когда Сашка поделился с ним своими восторгами. -- Вот в Киеве... там да...

   -- А ты был сам-то в Киеве? -- обиделся Сашка.

   -- Неа, -- мотнул головой парень. -- Степан рассказывал. Он много где был.

   Сашка ничего не успел ответить, Степан, коль его вспомнили, тут же объявился, громко требуя собрать все их барахло, и погрузить в сани. Пришлось парням возвращаться назад. Они управились быстро. А их уже ждали покупатели. Степан вовсю нахваливал коней, Лавр даже показал специально ледовые подковы на копытах лошадей, ударив себя в грудь кулаком, похваставшись собственной работой.

   -- Так ты кузнец что ли? -- спросил один из покупателей.

   Был он среднего роста, в высокой бараньей шапке на голове. Одет в широкие меховые штаны, заправленные в зимние сапоги с подковками. Сашка четко видел следы от них на утоптанном снегу. А его кожух чермничный, с глубоким запахом, застегнутый на три воздушные петли был выше всяких похвал. Состоятельный мужик, по всему видно.

   Лавр замычал, утвердительно кивая головой.

   -- А ну покажи язык, -- покупатель, что-то заподозрил.

   -- Он немой просто, -- поспешил успокоить Степан и попросил товарища. -- Покажи язык.

   Лавр широко открыл рот, высунув белесый язык, достав кончиком почти до самого подбородка. Покупатель успокоился, убедившись в несостоятельности подозрений. И начался торг.

   Сани они продали за 10 кун, добрая медвежья шкура которой укрывались в санях пошла за две гривны кун, а та, что похуже ушла за гривну.

   Сашка не стал дожидаться, чем закончится торг - ушел посмотреть, чего народ собрался у одной из лавок. Исхудавший мужик с заостренными чертами лица и нездоровым блеском глаз рассказывал о татарах.

   Народ слушал, открыв рты, затаив дыхание. Лишь изредка какая-нибудь впечатлительная баба громко всхлипывала истово крестясь:

   -- Спаси господи.

   -- Убивают они всех подряд. Никого не жалеют. Ни старого, ни малого. А все почему? -- спросил он, обводя взглядом увеличившуюся в размерах толпу и сам же и ответил. -- Потому, что не признали их власти, не поклонились сильному данью.

   Сашка повертелся около толпы, но близко не полез. Все эти разговоры о татарах навивали некие мысли, что не спроста этот хлыщ старается нагнать жути.

   -- Намедни немцы заезжали, -- прошептала дородная баба, рукой поправляя украшенное маленькими бронзовыми пластинами высокое очелье жесткой шапочки. -- Так тоже ужасы рассказывали. Говорили про скорый конец света.

   -- Дура ты, Матрена, -- рядом с ней руганулся мужик, едва достававший макушкой шапки бабе до плеча.

   -- Может и дура, -- согласилась баба, но тяжело вздохнув, убежденно сказала. -- А будет конец света за грехи наши.

   Сашку не сильно толкнули в спину. Парень резко обернулся, обнаружив недовольного Степана.

   -- Развесил уши, -- набросился тот на парня, протягивая сумку с Сашкиным барахлом. -- Рот раззявил...

   -- Так интересно же, -- попробовал оправдаться Сашка. -- Про татар рассказывают.

   -- Брехню всякую мелют, -- пробурчал Степан. -- Где мы, а где татары...

   -- Так приходили же они уже, -- заспорил Сашка, напомнив. -- На Калке разбили русские полки.

   -- Мало ли ратятся князья, -- отмахнулся Степан. -- В иной год по десятку раз воюют. То с немцами, то с половцами, то между собой свару учинят. Пошли давай.

   И Степан зашагал в сторону ряда, где торговали порты.

   На вырученное серебро Степан приодел парней. Купил им по плащу. Сашка обалдел от цен. Не самый шикарный плащ, но вполне добротно сшитый стоил полгривны кун! Сашка накинул его на тулуп, застегнув застежкой на правом плече. Кстати, с ним сразу же произошло волшебное превращение. Идущие им на встречу люди, разом перестали презрительно кривиться при встрече. Видно плащ был показателем социального статуса, а то что тулуп у Сашки драный, то под плащом не видно. Сразу вспомнился Портос из любимого в детстве фильма. В соседней лавке парням выбрали по одеялу. За них отдали целых восемь кун.

   На последок, Степан увел их на другой торг, где торговали бронями и оружием. Чего тут только не было! Но Степан игнорировал новые изделия. Он уверенно шел к неприметной лавке в конце улицы, где с порога поздоровался с хозяином и сразу заявил о своих потребностях.

   -- Сабли половецкие надобно мне посмотреть и шеломы потребны.

   -- Смотрите. Выбирайте, -- махнул рукой, одетый в типичный для ремесленника кабат сказал хозяин лавки.

   Сашка мало понимал в оружии и больше молчал, доверяя профессионализму Лавра и Степана. Они придирчиво осматривали клинки, выбраковывая один за другим. Наконец отобрали боле-менее пригодное. Железо немного покрыто ржавчиной, на клинке небольшие зазубрины. Дерьмо, а не оружие. Но по деньгам и товар. Выбирать не приходилось. За железные колпаки хозяин запросил по пятнадцать кун. Стали спорить. Долго спорили. Степан сбил цену до 24 кун за два шелома, а на остальные два продавец не хотел делать скидку, но готов был в привесок отдать два ножа. Тоже ржавых, как сабли. Степан согласился. Ударили по рукам, заплатив оговоренную цену. Тут же нашлись пояса, старые, потертые, но вполне еще годные. Даже некоторые бляшки, некогда украшавшие пояса частично сохранились.

   Степан договорился с хозяином насчет точильного камня. Пока старшие беседовали за жизнь, молодежь натачивала себе сабли, предварительно содрав всю ржавчину с клинков. Дело это не быстрое, как оказалось. Но справились, сабли стали острые.

   Подворье черниговского епископа стояло на территории каменного детинца, неподалеку от княжеского двора. Но туда их не пустили, сказали ждать у ворот. За охотниками пришел церковный служка и отвел их в маленькую деревянную избу, стоявшую недалеко от храма. В избе было жарко, видать недавно истопили, так как дым еще полностью не выветрился.

   За столом сидел церковный служка с худым, изрезанным глубокими морщинами, истощенным болезнью лицом, наполовину скрытым редкой бородёнкой, делающей его похожим на козла. Кустистые брови скрывали маленькие глубоко посаженные, немного косившие глазки. Рядом на лавке восседал бородатый мужик в длиннополом темно-синем кафтане. Широкие штанины темно-зеленых штанов аккуратно заправлены в ярко-красные высокие сапоги, голенища которых оторочены черным мехом. Он внимательно осмотрел вновь прибывших, оценил отсутствие робости у них, оставшись доволен осмотром.

   -- Охотники? -- уточнил он.

   -- Они самые, -- за всех ответил Степан. -- Пришли вот наниматься.