Лицо Феодосия покрылось красными пятнами; сейчас до него дошло, какую очередную ошибку он допустил. Нет, без советов Пульхерии ему не обойтись...
— А что ты предлагаешь, сестра?
То, что хотела она предложить, противоречило его нравственным принципам, да и её тоже, — ведь эти принципы она закладывала в брата с детства. А потом, как быть с евангельской заповедью «Не убий»?!
Но Пульхерия переступила через себя и через эту заповедь, ибо знала, что политика делается руками не всегда чистыми; и сказано в Библии; «Богу — богово, кесарю — кесарево». Значит, есть оправдание от Божества в деяниях Цезарей...
— Павлин должен умереть... Иначе он снова тебя, повелителя полумира, выставит в смешном виде... Охлос по поводу яблока уже распевает на улицах и форумах сочинённые кем-то стишки неприличного содержания... Кем-то? — задала как бы себе этот вопрос Августа: — Теми, кто окружает Евдокию... Стихоплётами... Они горазды.
Феодосий в волнении забегал по тронному залу — больнее его могла ужалить только змея... И тогда он приказал позвать начальника экскувиторов Ардавурия.
...Обширная область Византии Каппадокия в переводе означает «земля хороших лошадей». Бегали ли здесь на самом деле хорошие лошади, Павлин не ведает, но то, что земля эта состоит из нагромождений вулканического туфа, сие очевидно. А ветры и солнечный зной придали мягким туфовым породам формы причудливых конусов, пирамид и впадин. Издавна жители Каппадокии высекали себе в этих пирамидах жилища, церкви и целые пещерные города (до семи этажей!). А во время нашествий врагов они закрывали все входы и выходили на поверхность только для обработки полей.
«Когда-то эта земля была сердцем империи хеттов... Может быть, и мои предки происходили от них», — думает Павлин, любуясь причудливыми формами вулканических камней.
Но Каппадокию населяли разные народы, и их последний царь Архелай, будучи приглашённым императором Тиберием в Рим в 15 году по Р.Х., был изменчески взят в плен, и его владения вошли в состав Римской империи. Павлин как истинный христианин гордится тем, что Каппадокия несколько раз упоминается в Библии: её жители, вместе с другими, присутствовали в Иерусалиме, куда отправилась красавица Евдокия, в день Пятидесятницы, а родной город Павлина Кесария является родиной Василия Великого — знаменитого церковного деятеля, автора популярного «Шестоднева», в котором изложены принципы христианской космологии.
Конь тихо бредёт, слегка нагнув голову, — жара донимает и его. Павлин обрадовался, когда увидел на краю пещерной деревни из-под кустов каперса прозрачной струйкой вытекающий родник. На каменной плите, лежащей рядом, высечены две мужские фигуры, а надпись на греческом гласила о том, что этот живительный источник посвящён братьям Диоскурам — Кастору и Поллуксу. Каменная плита с изображениями языческих богов осталась нетронутой, но теперь считалось, что на ней вырезаны христианские святые Косьма и Дамиан.
Павлин перекрестился, прочёл молитву, набрал в пригоршню студёной воды, почёл, ополоснул лицо.
Кожаной торбой зачерпнул живительной влаги, напоил коня. Затем, отстегнул колчан со стрелами, меч, положил на землю. Конь неподалёку потянулся, выпрямив шею, к траве, которая пробивалась между камней, ухватывал оттопыренными губами и звенел удилами.
Павлин пожалел животное, вынул у него изо рта удила, отстегнул седло. Когда прилаживался сесть на положенное возле каменной плиты седло, вдруг услышал грохот валунов, скатившихся со скалы, и увидел взметнувшегося вверх орла, подумал, что это он свалил когтями, поднимаясь, камень с вершины, который, скатываясь, и вызвал сей незначительный обвал...
Павлин потянулся к кустарнику, сорвал плод каперса — продолговатый, похожий на сливу, с толстой, мясистой шелухою. Потёр его между большим и указательным пальцами и вспомнил, что отец, наместник василевса в Каппадокии, любил употреблять в пищу эти ягоды как приправу. Они приготовлялись в уксусе и служили врачебно-укрепляющим средством.
И пришли на ум Павлину слова из Екклезиаста: «...и рассыплется каперс»; подразумевалось под этим — сильный упадок сил и совершенную потерю аппетита в глубокой старости, так что уже ничто не могло более возбудить человеческий организм... И даже плоды... Но додумать свою мысль до конца Павлин не успел: стрела, пущенная убийцей со скалы, метко впилась ему в левый глаз, и смерть наступила мгновенно...
В сером плаще, рослый, с широкими плечами мужчина, стоящий на вершине, торжествующе поднял в правой руке лук и издал клич на языке, не похожем ни на латинский, ни на итальянский, да и ни на один из тех, на котором изъяснялись сарматы, гунны, славяне, анты, германцы... И неудивительно, ведь этот мужчина был мавром...
Он спустился вниз, слегка пнул свалившееся с седла тело Павлина, начал внимательно рассматривать его, прикидывая, что бы такое взять в доказательство того, что бывший царский любимец убит... Значит, нужно найти такую вещь, которую мог бы опознать сам василевс. И мавру бросился в глаза массивный золотой перстень на среднем пальце левой руки. Он потянул его, но перстень не снимался; мавр с силой дёрнул его — снова ничего не вышло. Тогда убийца вынул из ножен акинак — обязательное оружие каждого византийского солдата — и отхватил им палец с перстнем... Увидел на шее убитого платок, предназначенный от пота, сорвал и замотал в платок окровавленный палец.
«Теперь это будет передано Ардавурию, а тот покажет или Пульхерии, или Хрисанфию... А уж потом — василевсу... Кстати, я обязан евнуху, что оказался в сей поездке, которая сулит мне немалую выгоду... Вон красавец конь Павлина... Теперь он мой, могу продать или его, или свою лошадь, которая осталась с тремя экскувиторами, дожидающимися меня у развилки дорог... Начальником над ними меня назначил Ардавурий, так как я умею стрелять, попадая в глаз. Этому меня научили с детства на юге Африки, в самом конце Великого африканского разлома... А местные шаманы посвятили меня в тайны чародейства... Будучи уже воином, я попал в плен, был продан в Константинополь, благодаря воинскому искусству да и чародейству тоже попал в гвардейцы... Ардавурий приказал мне убить Павлина, а потом скакать в Иерусалим и следить за каждым шагом императрицы и молодой римской Августы...» — пронеслось в голове у мавра.
Он покопался в перемётной суме, обнаружил пояс с золотыми монетами. Затем стал ловить коня, но тот не давался: косил фиолетовым глазом, оттопыривал верхнюю губу, показывая широкие зубы. Тогда мавр вперил взгляд, ставший пронзительным, в этот лошадиный глаз и сам, как конь, оскалил зубы, и последний послушно дал себя оседлать и взял в рот удила...
Мавр вскочил на него и вскоре подъезжал к трём всадникам, держащим в поводу свободную лошадь. «Всё-таки продам её...» — снова подумал мавр; конь Павлина выглядел по сравнению с лошадью мощным, грудастым красавцем.
Похвалили коня и товарищи мавра. Но один из них, что помоложе, обратился к мавру:
— Ману, ты, наверное, оставил труп непогребённым? Может, мы зароем его?
— Времени у нас в обрез... Труп лежит возле источника, на краю деревни. Придут люди за водой, скоро обнаружат и похоронят. А ты, жалостливый сосунок, бери вот это, — Ману сунул молодому воину окровавленный платок с пальцем и перстнем Павлина, — и живо скачи во дворец к Ардавурию! Да смотри не потеряй, иначе тебе не сносить головы...
— Будет сделано, — виновато опуская глаза, пообещал молодой воин, сообразив, что в платке находится предмет, подтверждающий гибель бывшего царского любимца.
Оставшись втроём, мавр и его подчинённые посовещались, как лучше спрямить дорогу на Антиохию Сирийскую, и быстро помчались. Красавец конь ходко и легко нёс своего нового хозяина.
Через какое-то время им встретился купеческий караван; толстому хозяину-персу чёрный Ману и продал лошадь...
А тем временем верховая охрана, повозка с Приском и экипаж, в котором сидели две царственные особы со своими служанками, въезжали в крепостные ворота Антиохии. Затем лошади вступили на мост через реку Аси, возведённый ещё в период правления римского императора Диоклетиана. Хорошо сохранился и акведук, тянувшийся к каменным стенам, окружавшим город.