Я позвонил Павлу Морозову — отставному офицера в возрасте глубоко за сорок, которого, однако, за глаза (а иногда, забывшись, и в глаза) никто никак, кроме как «Павликом» не звал.

— Э-э, слушаю, Асений Андреич! — почти сразу же раздался в рубке хорошо поставленный плацевый баритон Павлика.

— Павел! — обрадованный тому, что хоть кто-то — сразу ясно по тону — не арестован и не заблокирован в офисе, радостно воскликнул я. — Здравствуйте! У вас все в порядке?

— Э-э, в каком смысле, Арсений Андреич? — поинтересовался Павлик, чем окончательно убедил меня, что с интересующей меня точки зрения у Павлика проблем нет.

— Неважно, — отмахнулся от ненужного вопроса я. — Вижу, что все в порядке. Вы где сейчас, если не секрет?

— Нет, не секрет, — совершенно серьезно ответил Павлик. — Я сижу в кафе недалеко от Министерства, пью уже пятую чашку чая и жду, когда Борис Самойлович после оглашения результатов мне позвонит.

— А то, что результаты уже почти два часа оглашаются, вам странным не показалось? — ехидно поддел я Павлика.

— Никак нет, — безынтонационным голосом киборга ответил он. — Борис Самойлович сказал, что позвонит, когда все закончится, и никаких других инструкций не оставлял. А что, что-то случилось?

Да уж, случилось, прах раздери это Министерство вместе со всеми их торгами, конкурсами и аукционами! Сколько сил и нервов здесь положено, и теперь вот — нате! На самом деле статус министерства это учреждение в ходе одной из многочисленных пертурбаций в структуре правительства уже довольно давно потеряло, став Госкомитетом, но мы по старой памяти продолжали именовать его старым титулом. С Министерством мы начали работать года четыре назад благодаря знакомству с некоей дамой по имени Лидия Терентьевна Нарцыняк, с которой меня свел один мой бывший заказчик по фамилии Князин, с которым со времен совместной работы сохранились прекрасные отношения. Она была вдовой его давнего сослуживца, какими-то путями попала в административное управление Министерства «замшей» руководителя, где ей сразу же поручили провести в весьма обветшалом здании учреждения небольшой ремонт. Она обратилась к Князину с просьбой «подтянуть» надежную во всех отношениях строительную компанию, последовал звонок мне, и — закрутилось. Почти два года мы ремонтировали здание Министерства от фундамента до крыши, и это был едва ли не основной наш заказчик. Но потом ремонтировать стало больше нечего, иссяк и интерес сторон друг к другу. Почти год я о Лидии Терентьевне ничего не слышал, пока месяца полтора назад она неожиданно не позвонила сама. Оказалось, что ей неожиданно поручили провести большой, помпезный и дорогостоящий ремонт в исторической части здания, куда таких как мы общестроителей, как правило, не звали в угоду узкоспециализированным реставрационным компаниям. Но то ли реставраторы, зажравшись, в чем-то облажались, то ли не угодило чем-то министру управление капитального строительства, курирующее реставрацию, — как бы то ни было, этот ремонт поручили Лидии, то есть, по сути, нам. Мы быстренько собрали пакет документов, подали заявку и оставалось только ждать дня оглашения результатов конкурса, то есть, дня сегодняшнего, когда нас должны были объявить победителями. Обеспечение нашей победы было делом Лидии Терентьевны, и она всегда справлялась со своей задачей на отлично. Как всегда, на подобного рода процедуры идти должен был Павлик. Сегодня все должно было быть, как всегда. Так какого же черта туда поперся Питкес?!

— Павел, а что на оглашении делает Борис Самойлович? — вслед за своими мыслями вопросил я Павлика вслух. — Почему не вы-то там, а он? Мы же в пятницу все обсудили!

— Так в субботу последовала новая вводная, — с уставной готовностью пояснил Павлик. — От исполняющего обязанности руководителя, так сказать.

Павлик замолчал, очевидно полагая, что теперь мне все ясно. Ну, да, «новая вводная», — чего уж яснее. Мне вспомнилась героиня кого-то из английских писателей 19-го века, домоправительница, по-британски невозмутимая, на вопрос, знает ли она, который теперь час, отвечавшая: «Знаю, сэр». Не иначе, у Павлика в родословной были британские корни.

— Что за вводная, Павел? — четко и раздельно спросил я Павлика, пытаясь дать ему понять, что я раздражен его лаконичностью. — Поподробнее, я вас прошу.

— А, подробно? — облегченно ответил Павлик тоном человека, которому, наконец, стало ясно, чего от него хотят. — Значит, так. В субботу, примерно в 21–15 (я был на даче, мы как раз за стол садились), мне позвонил Борис Самойлович. Он сказал, что он разговаривал с… я точно не помню… Людмилой… Люси…

— Лидией Терентьевной? — нетерпеливо перебил его я

— Точно, Лидией Терентьевной, — обрадовался Павлик. — И та ему сказала, что в понедельник перед торгами нужно встретиться с какими-то людьми, которые тоже будут на процедуре, и передать им деньги…

— Деньги?! — не удержавшись, содержательно переспросил я. — Зачем деньги?

— Он не сказал. Борис Самойлович велел мне в понедельник с утра заехать в банк, взять в ячейке один миллион сто тысяч рублей и к одиннадцати привезти их ему в Министерство, потому что в одиннадцать тридцать начинаются торги. Сегодня я все так и сделал, мы встретились у входа, я передал ему пакет, он сказал, что мол, чего уж там, он и на процедуру оглашения сходит, а мне велел сидеть в кафе где-нибудь поблизости и ждать его звонка. Все.

Черт, деньги! Миллион сто тысяч! Я ломал голову, на чем и за что могли взять старого мирного еврея в государственном учреждении, а ларчик-то просто открывался! Он понес кому-то деньги! Девяносто девять из ста, что на деньгах Самойлыча и повязали. Старый дурак, к кому ж он там с ними поперся?! К Лидии? Раньше всегда деньги ей возил я, но это никогда не было внезапно, всегда понятно — за что и сколько, и всегда сопровождалось с обеих сторон всеми необходимыми мерами предосторожности. Почему на этот раз так срочно и так неподготовленно? Блин, профанация какая-то! Понаприимают косых решений, а потом… Кстати!

— Павел, а вы не знаете, почему Борис Самойлович мне не позвонил с этим вопросом? — раздраженно спросил я Павлика.

— Они звонили! — обрадовался Павлик. — Вы были недоступны. Эта женщина и Борис Самойлычу начала звонить, потому что до вас дозвониться не могла. И Питкес, то есть, Борис Самойлыч, тоже пробовал и подтвердил — недоступен. Он и воскресенье пробовал, но вы ж отдыхали.

«Да, уж, мы ж отдыхали», — со злостью на себя подумал я, вспоминая разрядившийся в Турции айфон.

— Еще что-нибудь можете рассказать? — хмуро спросил я Павлика.

— Никак нет, — отрапортовал он и снова поинтересовался: — А что, что-то случилось?

— Случилось, — буркнул я. — Кончайте пить чай, но в офис ехать не нужно. Позвоните Лене, она все расскажет. Переждите где-нибудь, но будьте на связи, ясно?

— Так точно, — уже не таким бодрым голосом ответил Павлик и добавил: — А можно, я не где-нибудь, а здесь посижу, просто чай пить не буду?

Я чуть не взвыл, сделал вид, что вопроса уже не слышал и отключился. Пару минут сидел, уставившись в одну точку и пытаясь что-то сообразить. Получалось плохо, информации не хватало. Единственным ее возможным источником на эту минуту была Лидия. Я позвонил на тот из трех записанных у меня ее номеров, с которого она звонила чаще всего. На втором гудке вызов сбросился. Это мог быть и «косяк» сети, и результат преднамеренного действия абонента, нажавшего на своем аппарате красную клавишу. Я попробовал еще раз, — звонок прервался сразу же. Ясно — Лидия сбрасывала звонки. С большой долей вероятности это значило, что в ситуацию с арестом Питкеса вовлечена и она. У-у, блин! Я вскочил и заметался по комнате, сходя с ума от беспомощности, от незнания, что делать, от неумения в экстренной ситуации четко и быстро сгрести себя в кучу. К счастью, в эту секунду айфон дважды мелодично пропиликал, сигнализируя, что пришла эсэмэска. Она была от Лидии Терентьевны и гласила: «Сейчас говорить не могу. Позвоню позже». Ну, слава Богу — немного, но хоть что-то! Осталось дождаться этого «позже. Я убрал с экрана телефона сообщение, но конвертик в левом верхнем углу не исчез. Я снова залез в меню, — оказывается, Лидия одно за другим отправила два сообщения. Второе было еще короче: «Такого я от вас не ожидала!» Нате-здрастьте! Что еще за хрень? Чего такого госпожа Нарцыняк не ожидала?! Ладно, черт по ней, позвонит — выясним. Но пора-таки была потревожить Витю Бранка.