Отделяя познание от практики, многие философы утверждают также, что познание строится в процессе «чистого мышления». Чувства, говорят они, ненадёжны и не могут быть источником познания. Чтобы добиться познания, мы должны игнорировать показания чувств и полагаться только на разум.

Правда, человеческое познание, способное бесконечно расширяться, всегда является плодом человеческого мозга. Мозг — это орган, фиксирующий самые сложные отношения человека с внешним миром, и, разрабатывая эти отношения, мы зависим в первую очередь от сигналов, полученных посредством органов чувств, как результата нашей взаимосвязи с вещами вне нас. Начало всего нашего познания, следовательно, не может быть не чем иным, как чувственными восприятиями, получаемыми нами в процессе жизненной деятельности. Познание не может быть создано на иной основе, чем на основе сведений, полученных при посредстве наших органов чувств, при посредстве чувственных восприятий, источник которых находится в объективном материальном мире. «Если человек закрыл глаза, заткнул уши и совершенно отгородился от объективно существующего внешнего мира, то для него не может быть и речи о познании. Познание начинается с опыта — это и есть материализм теории познания»^[327].

Эта материалистическая точка зрения на теорию познания содержится в хорошо известном ленинском определении материи, как «объективной реальности, которая дана человеку в ощущениях его, которая копируется, фотографируется, отображается нашими ощущениями, существуя независимо от них»^[328].

Этим подчёркивается, что материальный мир — это мир, доступный чувствам. То, что мы знаем о материальном мире, мы узнали с помощью наших органов чувств. Всякие предполагаемые знания, которые выходят за пределы этого‚ — не знания, а фантазия, и всякая предполагаемая объективная реальность, не доступная нашим чувствам, не реальна, а воображаема.

Можно возразить, что это догматические утверждения, но здесь нет никакой догмы, напротив, как только мы отступим от этой основной материалистической позиции, мы уходим от всякого знания, поддающегося проверке, и уходим в сферу чисто умозрительных построений. Как только мы позволили себе начать изобретать «реальности», которые не могут быть обнаружены с помощью органов чувств, мы уходим в облака. Мы сталкиваемся с вопросами, подобными тем, какие задавали поздние схоласты: «Сколько ангелов может уместиться на острие иглы?» Нет никаких способов обнаружить существование ангелов и, следовательно, невозможно найти ответ на этот вопрос. Вот почему мы можем быть уверены, что подобные вопросы и подобные умозрения не имеют ничего общего с познанием и представляют собой не что иное, как средство одурачивания людей.

В самом деле в утверждении, что мы получаем знания только с помощью органов чувств в процессе практической деятельности, не больше догмы, чем в утверждении, что мы не можем жить без пищи. Обещать людям «сверхчувственное» или «трансцендентное» познание всё равно, что обещать им средство достичь бессмертия, предлагая ничего не есть; подобные обещания часто делаются теми же учёными и набожными людьми. Материалистическая теория познания является защитой и оружием против подобного обмана.

Следовательно, мы должны решительно отвергать всякие «принципы» и догмы, которые претендуют на то, что они познаны независимо от опыта, независимо от органов чувств, путём то ли какого-то внутреннего прозрения, то ли авторитетом какой-то высшей власти. Мы не должны доверять тем, кто пытается навязывать свои взгляды на том основании, что они будто бы обладают каким-то особым интеллектуальным даром, посвящены в какую-то мистическую тайну или облечены какой-то особой властью. Нам следует в таких случаях проявлять скептицизм и не верить ничему, что не может быть объяснено и подтверждено практикой, нашими чувствами и опытом, кто бы это ни высказал. Ибо мы не можем ничего знать о существовании или свойствах чего бы то ни было, чьё существование и свойства не могут быть обнаружены тем или иным путём, прямо или косвенно, нашими чувствами.

Надёжность чувств

Но можем ли мы доверять нашим чувствам? Как можем мы определить, что наши чувства не обманывают нас всегда, как это бывает иногда при галлюцинациях или в сновидениях. И более общо: как можем мы знать, что вообще существует что-либо соответствующее нашим восприятиям?

Чтобы ответить на эти вопросы, мы должны помнить, что мы приобретаем и строим наши восприятия предметов только в процессе практической деятельности. Сведения, которые мы получаем с помощью органов чувств, не просто приходят к нам. Мы получаем их в практической жизни путём сознательного практического взаимодействия с предметами вне нас.

Новорожденный ребёнок, например, начинает жизнь, имея множество неопределённых впечатлений о самом себе и о внешнем мире. Он начинает применять свои органы чувств и получать сведения о предметах, окружающих его, когда он начинает касаться этих предметов, выяснять, что он может сделать с ними, исследовать их, экспериментировать с ними и проверять их всевозможными способами.

Точно так же и каждый представитель человечества первоначально получает сведения о внешнем мире этим путём, так что это — путь приобретения и накопления всех знаний о мире. Наши первые неправильные впечатления о не знакомых нам вещах, безусловно, ненадёжны и дают мало сведений, если вообще дают какие-либо сведения о них. Мы используем наши органы чувств, чтобы получить сведения об этих вещах путём исследования их, и мы непрерывно проверяем надёжность наших восприятий в процессе нашего практического взаимодействия с этими предметами.

Помимо практического взаимодействия с предметами вне нас, у нас нет никаких способов установить согласованность наших восприятий с объектами, установить, соответствует ли вообще какой-либо предмет этим восприятиям. Но когда мы действуем на основании наших восприятий и когда мы начинаем использовать предметы для наших нужд в соответствии с качествами, которые мы восприняли в них, тогда мы проверяем, действительно ли и в какой степени наши восприятия соответствуют реальному миру вне нас самих.

Философ, сидящий один в своём кабинете и пытающийся извлечь знания из внутренних источников своего ума, может оказаться в очень затруднительном положении. Он задаётся вопросом, действительно ли существует его кабинет, его книги, кресло, в котором он сидит, и его собственное тело, покоящееся в этом кресле, или же всё это своего рода сон или иллюзия его ума. Но вне кабинета, вне академических дискуссий философов никаких затруднений не возникает.

«И человеческая деятельность разрешила это затруднение задолго до того, как человеческое мудрствование выдумало его, — писал Энгельс. — The proof of the pudding is in the eating^[329]. В тот момент, когда, сообразно воспринимаемым нами свойствам какой-либо вещи, мы употребляем её для себя, — мы в этот самый момент подвергаем безошибочному испытанию истинность или ложность наших чувственных восприятий. Если эти восприятия были ложны, то и наше суждение о возможности использовать данную вещь необходимо будет ложно, и всякая попытка такого использования неизбежно приведёт к неудаче. Но если мы достигнем нашей цели, если мы найдём, что вещь соответствует нашему представлению о ней, что она даёт тот результат, какого мы ожидали от её употребления, — тогда мы имеем положительное доказательство, что в этих границах наши восприятия о вещи и её свойствах совпадают с существующей вне нас действительностью… До тех же пор, пока мы как следует развиваем наши чувства и пользуемся ими, пока мы держим свою деятельность в границах, поставленных правильно полученными и использованными восприятиями‚ — до тех пор мы всегда будем находить, что успех наших действий даёт доказательство соответствия наших восприятий с предметной природой воспринимаемых вещей»^[330].

Материальный мир существует, и мы представляем собой часть его. Мы узнаём о телах вне нас и о состоянии нашего собственного тела с помощью наших чувств. Таким образом, у нас нет иного пути получения сведений о мире, то есть получения знаний, кроме как через использование наших органов чувств. Наши органы чувств не могут быть устроены так, чтобы всегда или даже большей частью обманывать нас. Если бы это было так, мы не могли бы жить вообще.