Впрочем, по зрелом размышлении мы пришли к выводу, что во всем случившемся ничего такого уж необычного нет. Ведь вот что происходит под землей: основательница колонии отыскивает кротовую или мышиную норку и в самом просторном ее месте прикрепляет к своду первые ячейки, в которые будут отложены яйца. Вскоре гнездо разрастается, доходит до дна норки. Тогда осы делают подкоп, чтобы гнездо могло расти дальше; нарытую землю осы шариками выносят наружу; они никогда не кладут эти земляные шарики на верхнюю часть гнезда, которая находится под землей в вырытой полости; она всегда совершенно чиста.

Тогда как же понять маневр ос, прикрывших свое гнездо сверху земляной шапочкой? Быть может, они защищают его таким образом от солнечных лучей? Но до этого гнездо ни разу не бывало на солнце; неужели можно предположить, что эти насекомые изобрели, да еще так быстро, способ защиты гнезда от яркого света? Благодаря последним опытам Ноллó мы узнали еще кое-что новое: если положенное на землю гнездо прикрыть непрозрачным ящиком, осы не будут покрывать землей его верхушку. Но они по-прежнему будут зарывать его в землю. Если же использовать ящик, застекленный с одной стороны, работы по укрытию верхушки гнезда возобновляются. Следовательно, в странностях поведения ос повинны либо тепло, либо свет; вероятнее всего, все-таки свет. Может быть, от света страдают личинки или он вреден в каком-то ином отношении? Мы об этом пока ничего не знаем.

Зато мы убедились, что независимо от того, освещено гнездо или нет, рабочие осы всегда зарывают его. Здесь осы опять удивили нас. Когда Гюйом понял, что именно они собираются совершить, он бросился ко мне и, ошеломленный, одним духом выпалил все.

В один прекрасный день экспериментатор (а вернее, мучитель) додумался до того, что, раз уж осы так рвутся под землю, следует попытаться помешать им в этом. Он подложил под гнездо большой лист стекла. В первый день не произошло ничего особенного, но дальше гнездо начало как будто бы слегка деформироваться; а еще немного спустя уже невозможно стало заблуждаться относительно смысла этой деформации, как ни был он невероятен: гнездо мало-помалу перемещалось к краю стеклянной пластины, причем, вне всякого сомнения, миллиметр за миллиметром оно перестраивалось изнутри. Чувствую, что такому поверить нелегко и что некоторые читатели заподозрят меня в склонности к преувеличениям. А между тем прошла неделя, и гнездо доехало до края пластины, даже пустило отросток, начавший зарываться в землю. Значит, правда. И мы убеждались в этом снова и снова, много раз подряд. Конечно, и в естественных условиях может случиться, что осы, роя землю, наткнутся на большой камень, мешающий росту гнезда, и тогда, чтобы продолжать расти, оно обязательно должно сместиться. Но нужно учесть, что в нашем опыте речь идет не о нормальном развитии гнезда, а о его перемещении путем перестройки, — ведь размеры гнезда остаются примерно одинаковыми в начале и в конце процесса. Больше мы пока ничего не можем сказать об этом, так как еще недостаточно поработали.

Но все укрепляет нас в мысли, которая постепенно сложилась за время изучения повадок животных. Основная трудность заключается в умении правильно поставить вопрос и задать его на языке, понятном объекту, исследования: с пауком мы говорили на языке нитей, с муравьем — на языке веточек, с осой — на языке картона, с термитом — на языке земляных шариков, а с пчелой — на языке воска. Истина как будто бы совсем простая, а сколько экспериментаторов пренебрегает ею.

Вот насекомые, пренеприятные для сторонников чрезмерного упрощения теории эволюции. И все же термиты, такие архаичные по своей морфологии, существуют с очень давних времен во всей сложности своих инстинктов. Эпоха, в которую эти насекомые появились, точно не определена; во всяком случае, они, несомненно, почти ровесники тараканов, а значит, им по меньшей мере триста миллионов лет. Таким образом, они несравненно древнее пчел и муравьев, структура же их общества не менее сложна. Появлению термитов со всей их сложностью должна была предшествовать длительная эволюция в невообразимо далекие от нас времена; никаких следов ее мы не находим. Как бы то ни было, термиты, подобно муравьям, существуют лишь как общественные насекомые: термиты-одиночки неизвестны. Следует также отметить, что по строению своего тела термиты довольно примитивны и во многом напоминают тараканов — представителей самого примитивного и самого древнего отряда насекомых. Но объединенные взаимными связями, термиты ни в чем не отстают от муравьев и пчел по сложности своих социальных инстинктов.

Пожалуй, здесь будет уместным более подробно описать нравы термитов; потому что если широкая публика знает или считает, что знает, муравьев и пчел, попадающихся на каждом шагу, то она сама признает свое невежество относительно термитов. Это крошечные белые насекомые (окрашены только термиты, предназначенные для функции размножения), все без исключения не выносящие дневного света. Они строят из земли свои гнезда, достигающие иногда гигантских размеров; Грассе видел в Африке гнездо диаметром более ста метров, на нем разместился целый поселок. Обычно пищу термитов составляет мертвая древесина. Переваривание пищи у них — совершенно особый процесс. Прежде всего заметим, что термиты, так же как и мы, неспособны превращать в удобоваримую пищу кусочки сухого дерева. Но их кишечник служит приютом для целой фауны особых инфузорий, и вот инфузории-то как раз вполне способны на это. Термиту остается только использовать продукты пищеварения своих симбионтов, а в крайнем случае можно переварить и их самих! Все животные, питающиеся деревом, носят в себе подобных постояльцев, без них не прожить. Это доказано благодаря экспериментально разработанным методам, позволяющим уничтожать фауну кишечника, не причиняя вреда его обладателю. После этого термит, продолжающий поедать сухое дерево, очень быстро гибнет от голода.

Рис. 30. Маленький рабочий термит вида Bellicositermes natalensis кормит крупного солдата (по Грассе).

Термиты, по-видимому, единственные из всех насекомых, владеющие еще одним способом использования древесины: они разводят на ней грибы, но с совершенно иной целью, чем муравьи-грибоводы, о которых говорилось выше. Заложенная термитами грибная плантация похожа на промокшую буроватую губку; бесчисленное множество таких губок лежит в камерах термитника. Грибы развиваются на мелко-мелко искрошенной древесине. Долго считалось, что грибы осуществляют предварительное переваривание кусочков древесины, расщепляя целлюлозу, которая затем превращается в сахар, усваиваемый насекомым. Это известное явление: многие другие насекомые, питающиеся древесиной, используют этот прием. Но, как доказали Грассé и Нуарó, необыкновенный гриб термитов одарен более редкой способностью: не столько целлюлозу, сколько лигнин превращает он в усвояемый материал. Это просто поразительно: лигнин ведь гораздо прочнее целлюлозы. До сих пор у насекомых не были известны случаи употребления в пищу лигнина, речь всегда шла о целлюлозе или о других составных частях древесины. Только гриб термитов делает возможным такое чудо. Обычно термиты поедают самые старые части грибницы, где лигнин уже разложился, и, подкладывая в нее новые кусочки дерева, предоставляют грибам перерабатывать их. Термиты в противоположность муравьям никогда не употребляют в пищу самих грибов.

Численность гнезд термитов достигает невероятных размеров в тех районах, где климат дли них благоприятен. Грассе пишет, что в Экваториальной Африке почти невозможно копнуть землю лопатой, не потревожив при этом гнезда термитов. То, что они непрерывно ворошат почву и подпочву, несомненно, оказывает влияние на образование перегноя. Невероятная многочисленность термитов объясняется колоссальной плодовитостью царицы. У некоторых видов, например у представителей рода Bellicositermes, она бывает толщиной с сосиску, тогда как рабочие и работницы (Нуарó недавно показал[22], что в этой касте встречаются термиты обоих полов) — величиной с нашего муравья. Царица откладывает сотни яиц в минуту. В своей сводчатой палате в самом центре термитника она окружена толпой слуг — одни облизывают ее, иногда даже кусают и с жадностью пьют ее кровь, другие движутся по кругу в одном и том же направлении (рис. 31). Все участники этой странной карусели заняты делом: подносят корм, уносят яйца, откладываемые со скоростью пулеметной очереди. А в это время самец (не такой крупный, как царица, но огромный по сравнению с термитами-рабочими) почти не двигается. В отличие от самцов других общественных насекомых он не погибает сразу после спаривания, а продолжает жить в царской палате и время от времени оплодотворяет царицу.