ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ,

из которой мы узнаем, что галлийцы готовятся обозревать свой астероид с птичьего полета

Каковы могли быть последствия этого важного события для самой Галлии? Капитан Сервадак и его товарищи еще не решались ответить на этот вопрос.

Вскоре над горизонтом показалось Солнце, и взошло оно гораздо быстрее, чем раньше. Причиной этого было раздвоение кометы. В самом деле, если Галлия и продолжала вращаться вокруг своей оси в том же направлении, то есть с востока на запад, то период ее обращения уменьшился наполовину. Промежуток между двумя восходами Солнца сократился до шести часов вместо двенадцати. Через три часа после своего появления лучезарное светило уже закатывалось за противоположной линией горизонта.

— Что за черт! — воскликнул капитан Сервадак. — Ведь это увеличит наш год до двух тысяч восьмисот дней!

— На такой календарь и святых не напасешься! — прибавил Бен-Зуф.

И действительно, пожелай Пальмирен Розет приспособить свой календарь к новым галлийским суткам, ему пришлось бы включить туда не только 238 июня, но и 325 декабря!

Что касается осколка Галлии, на котором унесло англичан вместе с Гибралтаром, то вскоре обнаружилось, что он отнюдь не вращается вокруг кометы. Напротив, он удалялся от нее. Но захватил ли он с собой часть моря и хоть некоторое количество галлийской атмосферы? Сохранились ли на нем пригодные для жизни условия? И, наконец, вернется ли он когда-нибудь на Землю?

Мы узнаем об этом позже.

Как сказалось раздвоение кометы на ее полете в пространстве? Вот каким вопросом прежде всего заинтересовались граф Тимашев, капитан Сервадак и лейтенант Прокофьев. Они сразу почувствовали, как возросла их мускульная сила, и обнаружили таким образом новое уменьшение силы тяжести. Если масса Галлии сократилась, не изменится ли также скорость движения кометы и не следует ли опасаться, что она опоздает или прибудет слишком рано на место встречи с Землей?

Это было бы непоправимым несчастьем!

Но изменилась ли хоть на немного скорость Галлии? Лейтенант Прокофьев этого не думал. Однако, не обладая достаточными познаниями в астрономии, он не решался что-либо утверждать.

Один Пальмирен Розет мог ответить на этот вопрос. Значит, было необходимо тем или иным способом — убеждением или силой — заставить его говорить и кстати указать с точностью до секунды, когда именно должна произойти встреча.

Все последующие дни профессор находился в отвратительном настроении. Неизвестно, вызывалось ли это потерей пресловутой трубы или же тем, что раздвоение нисколько не изменило скорости Галлии, и, следовательно, в назначенный час она все равно встретится с Землей. В самом деле, если бы комета убежала вперед иди запоздала, если бы возвращение на Землю стало сомнительным, Пальмирен Розет не сумел бы скрыть своего торжества. Раз он не выказывал никакой радости, значит радоваться было нечему, по крайней мере в этом вопросе.

Капитан Сервадак и его спутники пришли к такому выводу, наблюдая за астрономом, но этого им было мало. Назрела необходимость выведать тайну у старого упрямца.

Наконец, капитану Сервадаку повезло. Вот как это случилось.

Наступило 18 декабря. Между профессором и Бен-Зуфом разгорелся яростный спор. Тот посмел оскорбить ученого в лице его любимой кометы! Нечего сказать, хороша звезда, которая разбивается надвое, как детская игрушка, лопается, как мыльный пузырь, раскалывается, как сухой орех! Живешь на «ей, точно на разрывном снаряде или на бомбе с зажженным фитилем! И прочее в таком же роде. Легко можно вообразить, чего только ни наболтал Бен-Зуф, сев на своего любимого конька. Оба спорщика попрекали друг друга, один — Галлией, другой — Монмартром.

Случаю угодно было, чтобы в самый разгар перебранки явился капитан Сервадак. Не было ли то внушением свыше? Только он решил, что раз от Пальмирена Розета ничего не добьешься добром, надо попытаться воздействовать на него грубостью, — и с жаром вступился за Бен-Зуфа.

Разгневанный профессор немедленно осыпал его самой язвительной бранью.

Притворно рассерженный капитан Сервадак в конце концов заявил:

— Господин профессор, вы позволяете себе дерзости, которые мне не по вкусу, и я не намерен долее их терпеть! Вы не отдаете себе отчета в том, что говорите с генерал-губернатором Галлии!

— А вы, — огрызнулся вспыльчивый астроном, — вы забываете, что беседуете с ее законным владельцем.

— Это чепуха, сударь. Ваши права собственности, в сущности говоря, весьма спорны!

— Спорны?

— И раз мы уже никогда больше не возвратимся на Землю, вы обязаны с этого дня подчиняться законам, установленным на Галлии!

— Ах вот как? — переспросил Пальмирен Розет. — Значит, теперь я обязан вам подчиняться?

— Вот именно.

— И это потому, что Галлия не должна встретиться с Землей?

— Да, и нам предстоит остаться здесь навеки, — ответил капитан Сервадак.

— А почему это Галлия не должна, по-вашему, встретиться с Землей? — спросил профессор тоном глубочайшего презрения.

— Потому что с тех пор как она раздвоилась, — пояснил капитан Сервадак, — ее масса уменьшилась и, следовательно, ее скорость не могла не измениться.

— Кто это говорит?

— Я сам и все остальные.

— В таком случае, капитан Сервадак, в вы сами и все остальные, вы просто круглые…

— Осторожнее, господин Розет!

— Круглые невежды, безмозглые ослы, ничего не смыслящие ни в небесной механике…

— Берегитесь!

— Ни даже в элементарной физике…

— Сударь!

— Ага, скверный ученик! — крикнул профессор, окончательно рассвирепев.

— Я не забыл, что когда-то своим невежеством вы позорили мой класс!

— Это уже слишком!

— Что вы были посмешищем лицея Карла Великого!

— Замолчите, не то…

— Нет, не замолчу, и вы меня выслушаете, несмотря на свой капитанский чин! Нечего сказать! Хороши физики! Если масса Галлии уменьшилась, они уже вообразили, будто это могло изменить ее тангенциальную скорость! Точно эта скорость не зависит исключительно от взаимодействия первоначальной скорости и силы притяжения Солнца! Точно нельзя определить возмущающие действия на светила, не приняв в расчет их массы! Известна ли масса комет? Нет. Вычисляют ли их пертурбации? Да! Эх вы, жалкие невежды!

Профессор был вне себя. Бен-Зуф, принимая всерьез гнев капитана Сервадака, предложил ему:

— Хотите, господин капитан, я разорву его на части, разрублю пополам, как его проклятую комету?

— Только троньте меня, попробуйте! — завопил Пальмирен Розет, выпрямляясь во весь свой маленький рост.

— Сударь! — живо вмешался капитан Сервадак, — я сумею вас образумить, поверьте!

— А я за угрозы и оскорбление действием привлеку вас к суду!

— К суду на Галлии?

— Нет, капитан, к настоящему суду, на Земле!

— Вот испугали! Земля от нас далеко! — засмеялся капитан Сервадак.

— Как бы далека она ни была, — воскликнул Пальмирен Розет, не помня себя от бешенства, — тем не менее мы пересечем ее орбиту в восходящем узле в ночь с тридцать первого декабря на первое января и столкнемся с ней ровно в два часа сорок семь минут тридцать пять и шесть десятых секунды ночи!..

— Дорогой профессор, — перебил его капитан Сервадак с любезным поклоном, — это все, что мне нужно было узнать!

И с этими словами он покинул совершенно сбитого с толку Пальмирена Розета, которому Бен-Зуф счел нужным отвесить не менее почтительный поклон, чем капитан.

Наконец-то Гектор Сервадак и его товарищи узнали то, что так жаждали узнать. Столкновение произойдет в два часа сорок семь минут тридцать пять и шесть десятых секунды утра.

Итак, до встречи с Землей оставалось еще пятнадцать земных дней, то есть тридцать два галлийских дня по старому календарю, или же шестьдесят четыре дня по новому исчислению.

Тем временем, готовясь к вылету, все трудились с необычайным рвением. Галлийцы спешили как можно скорее покинуть комету. Монгольфьер лейтенанта Прокофьева представлялся им наиболее надежным способом достигнуть земной поверхности. Всем казалось, что проникнуть в атмосферу Земли вместе с галлийской атмосферой — самая легкая вещь на свете. Они забывали о множестве опасностей, связанных с этим небывалым в истории воздухоплаванья перелетом. По их мнению, не было ничего проще, хотя лейтенант Прокофьев не раз серьезно предупреждал товарищей, что стоит монгольфьеру внезапно остановиться в своем поступательном движении, и он неминуемо сгорит вместе со всем экипажем: они могут спастись только чудом. Капитан Сервадак, подбадривая других, намеренно расписывал предстоящее путешествие в самых радужных тонах. Что до Бен-Зуфа, то он всю жизнь мечтал о прогулке на воздушном шаре и был в восторге, что желание его исполнилось.