Ради извращенной мести женщине, которую считал ответственной за смерть своего брата, Баллок мог легко убить и брата Алекси Соваж, и ее старенькую верную служанку. Из той же мести не погнушался бы вырезать сердце жертвы. Правда, пока ничто не доказывало, что Баллок знал о родстве между молодым французским врачом и ненавистной докторессой, но он мог как-то обнаружить их истинные отношения, пока следил за Алекси. И все же…

Зачем бы Баллоку убивать и калечить еще и полковника Андре Фуше…  или покушаться на Амброза Лашапеля? Ведь мебельщик не имел касательства ни к Бурбонам, ни к мирным переговорам… А вот связь между Лашапелем и французской делегацией, хоть косвенная, но прослеживалась.

Продолжая раздумывать, Себастьян зашагал к «Гербу Гиффорда».

Месье Армон Вондрей кормил уток у пруда в Сент-Джеймсском парке, когда Себастьян подошел к нему и спросил:

– Вчера вечером произошло еще одно убийство. Неподалеку отсюда, на Бердкейдж-уолк. Вам об этом известно?

Француз рассыпал горсть хлебных крошек, казалось, его внимание целиком сосредоточилось на утках, с кряканьем толкающихся вокруг кормильца.

– Согласно тому, что я слышал, напали на одну из молли, которые там часто прогуливаются. Как это может меня касаться?

– Не знаю. Именно это я и пытаюсь выяснить.

– По-моему, вы видите связи там, где их нет.

– Я так не думаю.

Слегка усмехнувшись, француз разбросал еще горсть крошек.

Себастьян сказал:

– До меня дошли весьма интересные слухи. Мне говорили, что Дамион Пельтан уличил вас в двойной игре, что вы лишь притворяетесь, будто служите интересам Франции, а на самом деле сотрудничаете с лордом Джарвисом, стремясь завести в тупик мирные переговоры.

Вондрей выпятил грудь и нахмурил косматые темные брови, превосходно изображая возмущение.

– Полный абсурд! Зачем бы мне так делать?

– По самой обычной причине – за материальное вознаграждение. А еще из мести. Ведь в прошлом вами пренебрегали, верно? Кроме того открывается возможность получить престижную должность после реставрации Бурбонов, хотя вряд ли вы на это рассчитываете. Вы же наверняка осведомлены, сколь язвительно отзывается о вас Мария-Тереза.

Быстро и сердито Вондрей расшвырял оставшиеся хлебные крошки.

– На что вы, собственно, намекаете? По-вашему, я убил Дамиона Пельтана, поскольку он обнаружил, что я английский агент влияния? А Андре Фуше? С ним я покончил по той же причине, так? Но зачем мне забирать сердце одного и глаза другого? В качестве мрачных напоминаний об их верности долгу? – Француз махнул перед собой рукой, словно отгоняя приставучую муху. – Ба! Это нелепо!

Себастьян изучающее рассматривал покрасневшее лицо дипломата, его  выпяченную челюсть. Да, Армон Вондрей, пожалуй, мог убить двух своих коллег, если б счел это необходимым, чтобы защитить себя. Но Себастьяна не отпускало ощущение, что он чего-то не замечает в происходящем или как минимум недооценивает.

– Дамион Пельтан когда-нибудь рассказывал вам о своем отце? К примеру, как тот посещал тюрьму Тампль летом 1795 года?

Разинувший рот француз выглядел по-настоящему пораженным, он сглотнул, прежде чем ответить.

– Что?

– Отца Дамиона, доктора Филиппа-Жана Пельтана, вызывали в Тампль по крайней мере дважды. Летом 1795 года. Он лечил там маленького дофина перед самой его смертью, а возможно, видел и Марию-Терезу. Дамион Пельтан вам об этом ничего не рассказывал?

– Нет. Но… Неужели вы думаете, что столь давние события могут иметь что-то общее с нынешними убийствами здесь, в Лондоне?

– Я не знаю. Пельтан много времени проводил с полковником Фуше?

Вондрей нахмурился.

– Довольно много. По вечерам они сидели вместе и пили коньяк. Разговаривали.

– О чем разговаривали?

– О службе Фуше в армии. О женщинах. О надеждах на будущее… –  Вондрей пожал плечами. – О чем говорят молодые мужчины под коньяк? Я никогда к ним особо не прислушивался.

– Значит, полковнику Пельтан мог рассказать, что его отец пользовал сирот в Тампле?

– Да, не исключено. Но… что вы предполагаете?

Себастьян смотрел, как утки с удовлетворенным кряканьем уковыливали по мокрой траве, их лукообразные тела смешно покачивались из стороны в сторону. Что же он предполагает? Что Марию-Терезу ​​жестоко изнасиловали в Тампле ее тюремщики? Что она забеременела или была сильно ранена, и к ней вызвали врача? А сейчас возможность огласки того, что на самом деле творилось в Тампле, настолько ее ужаснула, что принцесса отправила своих приспешников убивать и снова убивать, лишь бы утаить правду? Несомненно, она прикажет убить сколько угодно человек, если сочтет это необходимым для защиты того, что воображает честью своей священной семьи. Но достаточно ли Мария-Тереза безумна, чтобы распорядиться вырезать сердце первой жертве и вырвать глаза второй?

Не факт.

Не дождавшись ответа, Вондрей сказал:

– Так вы предполагаете, что нынешние убийства каким-то образом связаны со смертью дофина? Но… это безумие!

Себастьян встретил взгляд француза и не отпускал.

– Вырезать человеку сердце – это и есть безумие.

ГЛАВА 47

Клер Бизетт пришла к Геро утром, незадолго до одиннадцати.

Француженка была бледна как призрак, карие глаза казались дырами на изможденном лице, тусклые темно-русые волосы она стянула в строгий узел. Старомодное платье, заштопанное на локтях, манжетах и воротничке, безнадежно выцвело. Явно постаравшись  придать себе чистый, опрятный вид, протеже Себастьяна выглядела так, будто недели две крошки в рот не брала.

Она принесла список имен «уважаемых» людей, готовых поручиться за ее честность, порядочность и надежность, и сразу призналась, что никогда не работала в той должности, на которую теперь претендовала. Весь ее опыт сводился к заботе о двух собственных детях, ныне умерших.

Геро взяла список поручителей, приказала подать чай с сандвичами и постепенно втянула в разговор взволнованную, напряженную женщину. Беседа шла не только о детях, но и о Вольтере с Руссо, о концепции ограниченной монархии и о недавних попытках отправить экспедицию на Северный полюс.

Через полчаса Геро сказал:

– Я попрошу дворецкого, Морея, показать вам вашу комнату рядом с детской. Договоритесь с ним о перевозке ваших вещей.

Глаза француженки округлились.

– Но… Вы же не можете меня принять, не проверив моих рекомендаций!  

– Конечно, я проверю. И если окажется, что вы обманщица, мы с вами расстанемся. Только, надеюсь, я неплохо разбираюсь в людях.

От удивления Клер Бизетт мягко засмеялась. Затем склонила голову набок и спросила:

– Когда должен родиться ребенок?

Пальцы Геро стиснули чашку, но голос прозвучал спокойно:

– Скоро.

– Есть какая-то проблема?

Не получив ответа, Клер Бизетт поспешила извиниться:

– Прошу прощения, миледи, мне не следовало спрашивать.

Геро покачала головой.

– Отнюдь. Так уж случилось, вы правы. Младенец с ягодичным предлежанием.

– Ах, с моим первенцем, Анри, было то же самое. Но моя хорошая подруга перевернула его прямо в чреве.

– Вы имеете в виду мадам Соваж?

– Да, именно.

– Она действительно смогла это сделать?

– Еще как смогла. Я почувствовала, как он повернулся – словно во мне бултыхнулась большая рыбина.

Геро отставила чашку.

– Давно вы с ней знакомы?

– С мадам Соваж? С детства. Мы вместе росли в Париже.

– Значит, вы знали и Дамиона Пельтана?

– Нет. К тому времени, когда доктор Филипп-Жан привел домой Дамиона, моя семья уже переехала в Ниццу.

Геро непонимающе приподняла брови.

– В каком смысле «привел домой»?

– Дамион Пельтан приходился Алекси сводным братом, а не родным. Она узнала о его существовании, только когда выросла.

– И когда же это случилось? –  резко спросил Геро, резче, чем намеревалась.