Ввиду такой внушительной оппозиции какие же сторонники оставались еще у Томпсона? Только семья Блокхед, рабски подражавшая оптимизму своего главы. Почтенный бакалейщик по-прежнему имел сияющий вид и заявлял всякому желавшему выслушать его, что, в общем, ничего не имеет против того, чтобы быть замешанным в дипломатические недоразумения.

Что касается семейства Линдсей и Рожера, то они держались нейтрального положения, не были ни противниками, ни сторонниками администрации, оставаясь просто индифферентными. Они очень мало занимались происшествиями, которые так волновали их товарищей. В Понта-Дельгаде, как и в других местах, они испытывали удовольствие находиться вместе, и жизнерадостное настроение французского офицера сообщалось им всем.

Благоприятствуемый общительной жизнью на пароходе, он легко завладел местом, оставленным угрюмым и молчаливым Джеком. С самого отъезда обе сестры и Рожер уже не расставались, и их дружба не переставала давать пищу злым языкам спутников. Но какое значение это имело для свободных американок? А Рожер тоже, по-видимому, не больше интересовался этими сплетнями. Без всякой скрытности он открывал своим подругам драгоценное сокровище своего веселья. Долли и он особенно хохотали. В данную минуту новый инцидент служил еще предлогом к бесконечным шуткам, и Рожер не переставал потешаться над путешествием, так хорошо организованным.

К этим трем пассажирам мало-помалу присоединился и Робер. Он стал менее дичиться, разговаривал. И скромный переводчик, по мере того как его раскусывали, оправдывал лестное внимание пассажиров, допускавших его в свое общество. Разумно оставаясь на своем месте, он в их присутствии отбрасывал надетую им поддельную ливрею, становился самим собой и подчас отдавался беседам, в которых находил все большую прелесть. Во время обвала у Семи Городов только благодаря случаю он удостоился благодарности Алисы Линдсей.

Но даже считая этих безразличных клиентов в числе своих решительных сторонников, Томпсон вынужден был признать, что его партия очень сократилась, и ломал себе голову, ища средств положить конец такому прискорбному положению. Первым средством, очевидно, было обращение к британскому консулу. К несчастью, запрещение иметь какое-либо сношение с землей делало это невозможным. Томпсон сделал, правда, безуспешную попытку перед офицером, командовавшим полицейским нарядом, прибывшим на «Симью». Надо было ждать обыска. До тех пор ничего нельзя было предпринять.

Капитан Пип издали присутствовал при разговоре, приведшем к такому решению. Он угадывал слова беседовавших, даже не слыша их, и от злости жестоко мял кончик своего носа, тогда как зрачки его страшно скашивались. Видеть, как его арматор доведен до унижения, до зависимости от произвола португальского полицейского – это превышало понимание бравого капитана. Если бы Томпсон спросил его, то честный моряк посоветовал бы какой-нибудь насильственный выход, например гордо удалиться средь бела дня, развернув флаг, под пушками фортов.

Но администратор и не думал справляться о мнении капитана. Ища примирения, он старался повременить, пока удовлетворяя всех. Трудная задача.

Между наименее терпеливыми находилась и бедная Таржела. Не случись этого несчастья, недалека была бы минута, когда она стала бы женой Жоакимо. Она горела желанием повидать неумолимого офицера, который, может быть, оказался бы менее непреклонным к ней. Она задумала предпринять эту смелую попытку, когда Жракимо, явившийся в лодке, делал ей отчаянные знаки.

Таржела решительно подошла к полицейскому офицеру и изложила ему положение, в которое ее поставило распоряжение губернатора. Была ли то правота ее дела, или, скорее, огласка, которую ее история получила на острове, или просто влияние прекрасных глаз просительницы? Во всяком случае, офицер поддался убеждению. Он послал на берег служащего, который вскоре привез разрешение высадить Таржелу с условием, чтобы она подчинилась тщательному обыску.

Выпущенная молодая азорка быстро воспользовалась своей свободой. Прежде, однако, она отправилась поблагодарить Томпсона и Алису Линдсей, особенно сочувственно отнесшуюся к ее делу. Обоим она сказала горячее «спасибо», мило пригласив их на бал в вечер своей свадьбы вместе со всеми остальными пассажирами.

Томпсон на это приглашение ответил лишь слабой улыбкой, Алиса же приняла, хотя и с оговорками, налагаемыми обстоятельствами.

Исполнив долг благодарности, Таржела радостно убежала.

Было около четырех часов, когда большая лодка подвезла к пароходу трех особ, в которых легко было узнать судейских чиновников; сопровождали их две женщины, роль которых оставалась неизвестной. Между прибывшими Робер с первого взгляда узнал коррежидора, которого видел за два дня до этого. Судья заговорил первый, но произнес всего лишь одно слово, тотчас же переведенное Робером.

– Обыск, – сказал он, взойдя на палубу.

Томпсон молча поклонился.

Прежде чем приступить к объявленному обыску, они на несколько минут остановились у входа на судно, бросая испытующие взгляды на общий вид его.

Когда коррежидор нашел, что осмотр продолжался достаточно долго, он предложил Томпсону пригласить пассажиров на спардек.

– Господа, – произнес коррежидор, – кража на сумму десять тысяч конто (шесть миллионов франков) была совершена на острове Терсер. Премия в один процент, то есть сто конто рейс (шестьдесят тысяч франков), предлагается тому, кто откроет вора. Это указывает вам на важность, которую правительство придает настоящему делу, вызвавшему негодование нашего благочестивого населения. Ввиду подозрительного поведения ваших арматоров и капитана (при этом капитан Пип обменялся с Артемоном взглядом жалости и с высоты мостика пренебрежительно сплюнул в море) существует подозрение, что вор скрывается между вами. В ваших интересах, если вы хотите рассеять недоразумение, покорно подчиниться предписаниям, которые мне поручено передать вам и которые я в случае надобности заставлю исполнить силой.

Коррежидор сделал паузу. Он одним духом произнес это обращение, очевидно заранее приготовленное. Теперь он переходил к своей обычной краткости.