Подбираюсь к останкам зверя, ковыряю подобранным прутиком, вспоминая все практические занятия в Департаменте Порядка. Считаю и прихожу к спорному выводу.

— Это не ритуал. Приманку начинили преобразующим зельем, и медведь, употребив подношение, умер, — я передернулась. — В Дин-Гуардире за это казнят с особой жестокостью.

— Почему? — Чумной настолько быстро переодел перчатки, что мне не удалось рассмотреть ни клочка его кожи.

— Если бы издыхающего зверя встретили рачительные селяне, добили и съели, или скормили собакам, или как-то использовали его жир — это был бы самый настоящий кризис. Конечно, зелью не хватило бы сил поднять кого-либо из мертвых, но все части мертвого животного сработали бы как первосортный яд. И вместо одного выеденного хутора имелась бы вымершая деревня.

— Им можно управлять? — Квинт, как и я, подошел ближе, ковыряя во внутренностях зверя подобранной палкой. Удовольствия процесс бойцу не приносил, но и остановиться было сложно.

— Нет, он даже ничего не хочет. Этот вид нежити раздражает движение — как только противник умирает, или перестает двигаться, нежить успокаивается. Может даже впасть в спячку. Вот только их выводит из себя даже шевеление ветвей дерева при сильном ветре.

— Сколько времени прошло от момента отравления?

— Труп начал гнить, потерял скорость, я сравниваю с тем, что нам показывали в Дин-Гуардире. Значит, зверь издох за сутки до того, как вышел на хутор. Где-то неделя.

— А ты могла бы это сделать?

— Да, у меня хорошо выходит, — щурюсь в ответ на провокацию Квинта. — Этот ритуал нельзя прерывать — больше суток колдун должен провести у котла с зельем. Назовешь такой день?

— Я просто спросил, — Квинт хохотнул. — Надо людей вызвать, собрать здесь все и прибрать.

— Выжечь надо всю поляну и землю метра на полтора вглубь, — Лекарь подходит ближе. — Вышлите вестника, милорд, и ждите. Я провожу миледи до крепости и отбуду к себе.

— Игрейн?

— Все хорошо.

Квинт коротко переговорил с Атолгаром, и уселся под тем деревом, на котором сидела я. Достав кисет с табаком и трубку, он приготовился приятно провести время в ожидании соратников.

— Я бы так не смогла, — мы уходим с поляны и я крепко держусь за Чумного. Пережитый страх не торопиться отпускать меня. Цветущая вокруг зелень мнится укрытиями чудовищ.

— Вы даже не представляете, миледи, в каких передрягах побывал милорд Терцис. Ударный кулак Ковена участвовал во всех заварушках и междоусобицах. Они даже на острова высаживались и наводили там порядок. У Ковена нет денег, они берутся за любую работу. Даже эльфы поручают маркизу грязную работенку, в которой не хотят марать свои руки.

— Я не знаю, как к этому относиться.

— Никак, — отрезает Чумной. — Сейчас вы далеки от этого, станете маркизой — будете закрывать глаза и молиться, чтобы муж вернулся домой живым.

— Про мужа — несусветная глупость, — вот и все что я смогла ответить.

— Как скажете.

Воцарившееся молчание первым нарушил целитель:

— Я хотел поговорить с вами наедине, миледи. Вы смогли прочесть оставленное вам послание?

— Да, я так и не поблагодарила вас, — останавливаюсь и приподнявшись на цыпочки касаюсь губами маски Чумного.

— Порой вы ставите меня в тупик, — со вздохом признает Лекарь. — И сейчас и раньше. Мне необходимо отслеживать ваше состояние, если вы уже столкнулись с проявлениями полученного дара, то понимаете о чем я.

— Понимаю. Вы можете быть моим доверенным целителем, — предлагаю я. — У Ковена есть Альбод, но я не Ковен.

— Это отличный вариант.

— Возможно, в чьих-то руках документы, подтверждающие мое участие в запретном ритуале, — делюсь я наболевшим и Чумной касается моей щеки затянутой в перчатку ладонью:

— Все обязательно будет хорошо.

От ворот крепости нам на встречу вылетает отряд бойцов под предводительством маркиза. Чумной обхватывает меня за талию и отпрыгивает в сторону, освобождая дорогу.

— Ничего себе, — выдыхаю я.

— Да уж, — Лекарь замер, и я чувствую, как часто бьется его сердце. — Больше всего меня поражают собаки, по пояс взрослому человеку.

— Мне они по грудь, — поправляю я.

— Выбор не велик миледи, либо вы не взрослая, либо… — Чумной делает паузу и со смехом уворачивается от моего подзатыльника.

— Зовите меня по имени.

— Боюсь, что не смогу ответить той же любезностью, — осторожно отвечает мужчина, а я легко пожимаю плечами:

— Кто знает, может, я назову вас сама?

— Кто знает, — эхом отзывается Чумной.

Провожаю мужчину до портальной башни. Мне нет нужды держаться за его локоть и прикрывать глаза — страх перед высотой прошел совершенно. Перебросившись парой слов с Фраем, не торопясь направляюсь к лестнице. В голове пусто, думать не хочется совершенно. Тычусь по углам как слепой котенок, а ясности не вношу.

На выходе замечаю две тени, слившиеся в страстном поцелуе. Лозняк толкает служанку к стене и скользит губами по тонкой шее, удерживая ее на месте.

— Почему нет, девочка, — хриплый шепот и стон Сабии:

— Да, пусть будет да, но только сегодня.

Ускоряю шаг, стремясь оставить пару наедине. Щеки горят, дыхание сбивается, неужели не было местечка укромней?

В палисаднике зацвел кайриб. Мой букет пал жертвой неаккуратного переезда, и Атолгар обещал принести новый букет. Подхожу к скамейке, но она мокрая, дети вновь играли в водный бой. Завтра Альбод будет нарасхват, заговаривать малышам и малышкам носики. Притрагиваюсь к кусту пальцем, раз уж я здесь, так почему бы и нет?

Аккуратно обламываю веточки — огромная охапка мне нужна, а вот небольшой букетик в вазу поставлю с удовольствием. Добавляю белый, неизвестный мне цветок, несколько высоких, сочных травинок и оборачиваю плотным кожистым листом болотницы. Эта травка растет только в сухой местности, но из-за своего внешнего вида имеет такое неаппетитное название. Широкие мясистые листья с фиолетовыми прожилками превосходно довершают собранный букет.

На пути в свои покои встречаю жену Лозняка и щеки вновь опаляет жаром. Сложно смотреть на женщину, чьего мужа я только что видела в весьма непристойном виде. Вежливо раскланиваюсь с ней и чудом избегаю встречи с леди Инирой.

В гостиной тихо, ищу, во что поставить букет. Смешно, не так давно вся моя комната утопала в цветах, маркиз носил мне их охапками. А сейчас я рву для себя цветы сама, и нет ни единой вазы, чтобы поставить букет. Взяв грубую глиняную чашку, в ванной комнате набираю воды. Настроение стремительно ухудшается.

До ужина остается не так много времени, служанка, в любовном угаре, вряд ли вспомнит о том, что миледи нужно помочь одеться. Выбираю простое платье, без корсета, в одиночку мне его не застегнуть. Плету косу, перевивая ее грубым шнурком, на концы которого я не так давно прицепила яркие бусины. Простые башмаки — сегодня мне хочется грустить, а что может быть лучше чем несколько вечерних часов в одиночестве, на крепостной стене?

Букет мозолит глаз. Ловлю себя на острой зависти, и Сабия и Сирилл, все при счастье и только я все спустила на псарню. Решительно беру букет и отношу в спальню — пусть стоит там.

На постели лежит плотный, белый конверт. На нем нет адреса, имени или сургучной печати. Ничего. По плечам проходит озноб — в который уже раз мои покои принимают незваных посетителей? С опаской беру его в руки, он тяжелый. Внутри не только письмо, если вообще есть.

Возвращаюсь в гостиную, переворачиваю письмо над полированной поверхностью туалетного столика. Янтарный кулон, я очень любила играть с ним в детстве, ударяется о столешницу и падает на пол. Следом скользит плотная карточка, исписанная резким почерком. Я опускаюсь на колени, дрожащими руками я первым делом хватаю кулон, надеваю на шею и прикрываю ладонями. Мама. Только после этого беру в руки записку.

Глава 11

Вновь и вновь ласкаю пальцами корешок «Наставлений». Под плотной обложкой скрыто куда больше тайн, чем раньше. Кулон, покоящийся на моей шее, не вызвал ни малейших вопросов. Это хорошо, что Ковен ближе к гуарам в этом вопросе — ни один мужчина Дин-Гуардира не спросит женщину, откуда у нее новые украшения. Слишком неприятным может оказаться ответ. Цвета янтаря, оправленного в серебро, глубокий, почти красный. Это знак правящей семьи Дин-Гуардира и права моли на эту подвеску весьма призрачны.