Мы косили их ряд за рядом. У нас было оружие лучше, чем у них, мы были хорошо натренированы, элитными войсками и знали как обороняться и как эффективнее всего убивать.

— Огонь! — орал капитан Шотовер, и автомат трясся в моих руках.

Я видел как они подпрыгивали, падали, переворачивались в пыли. Я швырял гранаты. Грязь брызгами взлетала вверх. Я слышал предсмертные крики. А они все двигали и двигали на нас.

В двадцати шагах от меня, на моих глазах, бородатый египтянин зарубил топором оного из моих товарищей. Я порешил на месте того бородатого. В нас начали стрелять две молодые девчонки — я послал им длинную автоматную очередь, и там все стихло. Но вдруг из-за руин выскочили египетские танки; они раздавили несколько парашютистов, и вынудили нас отступить. Меня зацепила пуля и я потерял стальную каску. Но тут налетели наши штурмовики, засвистели их реактивные снаряды, и передний танк взлетел в воздух. Над летным полем стоял густой дым. Какой-то раненый кричал:

— О моя нога! О-о-ой! Моя нога!

— А ну ребята, выше головы! — крикнул где-то рядом хриплым голосом Билл Шотовер. — Вперед! Смыкайтесь вместе!

Но его слова утонули в грохоте боя. Где-то загремел египетский громкоговоритель, и на нас нас надвинулись новые шеренги с ножами, с палками и лопатами: солдаты, гражданские, женщины — все население шло против нас, било, кололо и топтало. Я лично видел, как командира роты, моего старого приятеля Билла, проткнули каким-то длиннющим штыком и затоптали на земле, потом передо мной появилось перекошенное от ненависти, потное лицо египетского матроса с вытаращенными глазами. И после этого я ничего не помню.

Очнулся я только в этом убогом плавучем лазарете, где со скуки начал огрызком карандаша царапать свои воспоминания. Моя рана сильно не болела, а когда боль возрастала, мне давали укол. Я был единственным, у кого обнаружили признаки жизни, когда, позднее, морская пехота захватила аэродром и начала убирать трупы. Это, точно, было довольно страшное зрелище. Первая и вторая волна «Красных дьяволов» были стерты в пыль. И мой старый приятель Билл, который живым и невредимым прошел войну в джунглях Малакки и побоище в Кении да еще дослужился до капитана, лежал среди этих трупов.

В первые дни мне все казалось, что вот он подойдет ко мне, сядет на край кровати и начнет объяснять стратегическое положение. Но и тут для него было бы теперь немного радости. Как рассказал мне санитар, уже на следующий день наши окончательно застряли перед Эль-Кантара, в тридцати километрах от Порт-Саида. А в тот же день вечером Советы своей категорической угрозой вмешаться в Суэцкий конфликт вынудили нас к перемирию; у нас не было другого выхода, потому что Америка кинула нас на произвол судьбы. Нам даже не удалось выйти за соляные болота. А впрочем, как говорят наши солдаты, нам повезло, потому что египтяне собирались с помощью тяжелой артиллерии начать контрнаступление в районе Исмаилии и снова сбросить нас в море. Как бы там не было, но в наших руках только пятая часть канала. Эх — черти бы его забрали!

О моем ранении много говорить нечего. Они пырнули меня штыком в легкие и немного потоптали ногами. Досталось и спинному позвоночнику: наверно я уже никогда не смогу ходить выпрямившись. Штабс-врач считает, что мне обеспечена небольшая пенсия. а служба розыска таможни, возможно, опять возьмет меня в свою контору на канцелярскую должность. Вот так.

Теперь я уже не тот Роджер Андерсон, который был раньше. Если я и выйду отсюда когда-нибудь, то все же я уже пропащий человек. И все это произошло, собственно, потому, что пять лет назад я дал себя уговорить что в случае «национальной опасности» добровольно вернусь в армию. Не тяжело понять, что это была самая большая глупость в моей жизни. И я написал этот отчет не только, чтобы скоротать время или обрисовать свои приключения на Кипре, а — главное — чтобы предостеречь всех английских солдат от добровольных глупостей. Ребята, не записывайтесь в добровольцы, подумайте над тем, что я написал, и держитесь в стороне от авантюр. сидите дома. потому что нигде в свете не бывает лучше, чем в родном крае.