София Серебрянская
Королева воздушного замка
Пролог
Когда опустился на землю покров переливчатого снега, сошлись льды, и до весны замерли в порту корабли, в белоснежный мир вторглось пламя. Иноземцы шли сквозь холод, и их суда ломали лёд, ломали жизни. Для варваров не значат ничего слова «чужая земля»: любое место, куда они пришли, мнилось им, не может принадлежать никому другому. Таял под их ногами багровый снег. Что могли сделать сородичи против орд тупых животных? Мы звали незрячую богиню, но она уснула, уснула вместе с морями до весны.
Когда набухли на деревьях первые почки, напитанные вместо дождевой воды живой кровью, долетел до ушей святейшей Джиантаранрир плач её возлюбленных детей. Послала она врага, который пришёл не с оружием, но с предложением перемирия. Не иначе как понял глупый вождь варваров: не ступит нога на остров, где склоняются от нашего горя могучие деревья, где вода на закате цвета крови, струящейся по жилам. Само море сбережёт нас, и погребальным покровом волн укроет чужие корабли.
В тот день я впервые увидела Её – ту, что никогда не должна являться людям, кроме как в час беды. В безмолвии мы смотрели на Неё, смотрели – и внимали каждому слову той, кого избрала своим голосом Незрячая. Тогда мне едва минуло шестнадцать – ничтожный срок для человека, ещё меньший – для эльфа. Она, окутанная сиянием солнца, легко парила над нами, будто незримые крылья держали тонкую фигуру. Я не запомнила лица, но запомнила блеск её драгоценностей, переплетённые золотом косы и тяжёлую маску, скрывающую слепые глаза.
- Чужеземцы глупы и не способны принять, что кто-то отличается от них; они требуют в жёны вождю дочь нашего короля, и ему же в услужение – сына. Им не дано понять: у нас нет королей, и наша власть не передаётся по крови. Что кровь – морская вода! Но они не примут такого ответа. Чисты Незрячие Сёстры, и мы не можем дать в жёны одну из них. А значит – так тому и быть: покинет острова та, на которую укажет воля Джиантаранрир.
Я не сделала бы и шага вперёд, скрылась бы в толпе: чего стоит в глазах богини дитя дальних островов, впервые ступившее на священную землю! Но и без того Она увидела бы меня, увидела слабость в душе – и вынесла приговор.
- Шантия Аль-Харрен, знай: тебя я увидела во сне, а значит – таков путь, избранный судьбой тебе и твоему роду. С тяжёлым сердцем я благословляю тебя на дорогу, и пусть море споёт тебе песнь утешения.
Когда расцвели белые цветы, поалевшие от пролитой крови, пронзили небо мачты корабля с багровыми парусами. Исчезла в тумане, в том, что некогда сокрыл мой дом, священная земля. Воспротивиться, бежать, пусть даже сгинуть в море – нет, меня не примут волны. Растают мои слёзы, обращаясь солёной водой.
Ишхан был беспечен, как никогда. Может, слишком мал мой брат, чтобы понять: мы не вернёмся назад, не увидим снова лиц матери и отца. Пусть сейчас они рядом, но более не видят в нас своих детей: скоро, скоро придётся навсегда забыть, что некогда родились в их семье сын и дочь. Мы навсегда растворимся без следа, как туман над водой. Я бы молила не отдавать меня, но укоризненно качались на ветру обломки наших кораблей, и оплакивали чайки сгинувших детей Незрячей. Лишь однажды я смогла нарушить тишину:
- Как думаешь, оттуда будет видно море?
- Конечно! – брат не сомневался и мгновения. – Его же отовсюду видно!
Он смеялся, пытаясь развеселить меня и скорбно молчащего отца. Нет, глупый: есть где-то огромные куски суши, лишь изредка рассечённые порезами рек и ранами озёр. Море подступает к ним, но не может дотянуться ни до людских земель, ни до их сердец.
Чего ради моя семья отреклась от всего, чего ради покинула дом? Нет – преступны такие мысли. Разве мог остаться и не поддержать нас отец? А мама? Нет, они сделали то, что должны были – пошли за нами следом.
То и дело мелькают под кораблём неясные тени: приветствую вас, духи моря, дети богини! Скажите мне – долго ли ещё будет длиться путь? Но всё тише, тише ваши голоса, покуда не смолкают вовсе. Под нами – мёртвая, осквернённая вода, чистое молчание, разлитое по бесконечным просторам. Небеса окрашены золотом, золотая дорога перед нами – и чудится в обманчивом свете безжалостный голос Джиантаранрир. Явилась бы она пред нами во плоти, остановила, не дала совершить ошибку – но молчало море, молчало солнце, пока не скрылся за горизонтом последний луч.
В глупых снах я мечтала: вот бы остановилось время, и навсегда мы остались здесь, в родной стихии, пусть даже незримыми призраками без плоти, без памяти, без имён. Тогда нашёлся бы мне жених среди упокоившихся на дне морском, но не среди проклятых иноземцев. Нет. Нельзя позволять себе преступные мысли, нельзя идти против голоса богини: слепая, она видит больше, чем иные зрячие. Быть может, и у людей есть понятие чести, а раз так – наш путь не напрасен. Спасённые жизни, дети, которые никогда бы не увидели свет, если бы их родители сгинули в огне войны – ради них я должна смотреть лишь вперёд, и не оглядываться в надежде в последний раз увидеть родные острова.
На чужом берегу нас встретили варвары, чью звериную сущность не могли скрыть красивые одежды и доспехи. После был долгий путь в глубину человеческих земель, туда, где не слышно шума волн и криков чаек. Кругом лежали окрасившиеся золотом холмы, и сбивались в стада тяжёлые тучи…
Когда упал последний лист, море навсегда скрылось из виду.
Глава I. Путь надежды
Незрячие сёстры нечасто пели о людях. Когда же доводилось представителям человеческого рода случайно оказаться героем их песен, почти наверняка речь шла об эпохе Каменных Морей, когда не было ни рек, ни озёр, ни океанов – лишь бесконечные пустоши. Предки людей – великаны ростом до небес, первые дети хаоса, верно служили трёхглавому Антару. Он сотворил чудовищных созданий под стать себе, и наделил той же необузданной яростью. Рассекали камень колёса их тяжёлых колесниц, ранили тело земли: утоляя жажду убийства, великаны загоняли добычу для своего господина. Но восстала однажды Джиантаранрир против отца, поразила его клинком – и в прошлое ушло время людского владычества. Там, где пролегали пути великанов, разлились полноводные реки; сами же они, проклятые богиней, обрели иные тела – в разы меньше и слабее прежних.
Шантия смотрела на людей из окна повозки – и думала, что они не очень-то похожи на потомков легендарных великанов, как не похожи и на проклятых. Воображение рисовало ей уродливых чудищ, подпирающих плечами облака. С другой стороны – разве не учат древние сказания, что внешность обманчива? Может, и утратили гиганты прежнее величие, да только ярость осталась при них. Бессвязные выкрики, улавливаемые слухом, походили на жуткие заклинания, и она встревоженно посмотрела на брата:
- Почему мы остановились?
- Дождь, - Ишхан высунулся наружу, посмотрел по сторонам и тут же юркнул обратно в повозку, - из-за него дальше не проехать. Река не пускает нас.
А ведь и правда. Дождь. Здесь, на людской земле, это просто вода, которая льётся с неба; река – не живое существо, а разлагающийся труп. Жадно потянув носом сырой воздух, Шантия толкнула дверцу и вышла на дорогу.
Закрыть бы глаза, представить бы: она дома, и вовсе не маленькие капли легко касаются обнажённых рук и плеч, а лукаво шепчущиеся духи. Проказники столь малы, что и разглядеть трудно: мелькают, сменяют друг друга смеющиеся лица. Ловят они прозрачными пальцами осколки солнечного света, стоит тому на мгновение пробиться сквозь пелену облаков. Кружатся, поют свои песни духи, и пахнет кругом цветами и свежестью…
Серые холмы и деревья с облетевшей листвой, увы, не спешили исчезать. Так же, как дома, холодила босые ноги сырая трава, вот только не приходило привычное облегчение. Шантия снова зажмурилась и запрокинула голову, подставляя лицо дождевым каплям. Не смотреть, не видеть людей с оружием; не думать, что едешь навстречу будущему супругу, который уже по одной своей принадлежности к человеческому роду обязан быть свирепым варваром с душой зверя.