Рассказать обо всем Наде Переборовой Миша уже не успел.
В его голове что-то начинало меняться.
Еще на один короткий миг он вновь увидел, что стоит в будке телефона-автомата, держа трубку в руках, но уже в следующее мгновение все в глазах снова покрылось мраком, все уплыло куда-то, и последним, уже машинальным движением Миша Стерженьков повесил трубку на рычаг.
Потом в его глазах возникли какие-то цветные узоры, они все время менялись, и скорость перемен стремительно росла, пока узоры не заплясали в бешеном, невероятном калейдоскопе; в ушах раздался нарастающей силы звон, в наконец все исчезло и смолкло, наступили мрак, тишина, пустота…
…Шерристянин увидел себя внутри какой-то странной конструкции неизвестно какого назначения — таинственном результате земной инженерной мысли.
Рядом с конструкцией, снаружи, проложена была полоска из темно-серого вещества; изредка по ней с ужасающим грохотом проползали механические сооружения, порождение чужого разума.
Шерристянин втянул носом воздух — по-особому, так, чтобы определить точный химический состав темно-серой ленты.
По ту сторону полосы начинались заросли земной растительности. Растительность была неплоха: своеобразного зеленого цвета, достаточной высоты, приятна на глаз по форме. Об этом, впрочем, он был уже осведомлен, изучив сведения, собранные о Земле автоматическими зондами.
Раздался неприятный звук, и шерристянин повернулся направо. Снаружи, вплотную к конструкции, в которой он находился, стоял землянин и барабанил каким-то маленьким круглым предметом по прозрачному веществу, вделанному в дверцу. Теперь предварительные сведения, полученные с помощью зондов, помогли шерристянину определить, что землянин был женского пола, землянкой. Побарабанив немного, она сделала непонятный жест: показала зачем-то три пальца и из стороны в сторону покачала головой.
Шерристянин быстро уловил биотоки жителя Земли и, разгадав их смысл, толкнул от себя дверцу. Слегка пожав плечами, он ступил на полосу из темно-серого вещества и двинулся по ней наугад.
Инопланетянину уже не раз случалось вот так же попадать в неизученные миры…
Глава третья
Дальнейшее изложение истории Миши Стерженькова, ставшего неожиданно для себя шерристянином, требует теперь краткого отступления.
Увы, автор вынужден сказать о том, что начиная с этого момента рассказ его в отдельных местах становится не очень полным, что многие подробности приходится опускать, описывая дальнейшие приключения юного спортсмена. Но как поступить иначе, если выше человеческих сил задача, например, описать мыслительный строй посланца другой цивилизации, невообразимо опередившей нашу по уровню развития? Если подумать, каждому станет ясно, что строй этот не может быть доступен нашему пониманию, человеку пока не постигнуть его.
И тут уж ничего не поделаешь: мы понимаем лишь то, что уложено в привычные нам рамки, и никому не дано шагнуть за них дальше. Только одному Мише Стерженькову на короткое время приоткрылись глубины чужого разума, в сравнении с которым разум любого из нас не глубже сектора прыжков в длину; но и сам юный спортсмен, вновь обретя потом сознание землянина, не сумел, конечно, передать нашими словами тончайшее сочетание ощущений, чувств, ассоциаций, переживаемых шерристянами.
Понятно, что невыполнима и другая задача: невозможно, пользуясь лишь нашими современными понятиями, убедительно раскрыть природу и механизм всех применяемых на Земле шерристянином способностей и свойств, аналогий которым не сыщешь на сегодняшний день ни у одного из жителей нашей планеты; не объяснить и того, каким, собственно, образом Миша Стерженьков вместе с сознанием шерристянина приобрел и чисто физическую возможность применять эти свойства, — ведь внешне его организм не претерпел никаких изменений. Факт же между тем не перестанет быть фактом — так было на самом деле!
Непостижимо для нас, скажем, удивительное умение инопланетянина произвольно превращать пространство в разнообразные предметы, но ведь не раз проделывал это посланец далекой планеты, вникая в закономерности чужого мира: превратил, например, крошечную часть окружающего его пространства в несколько двухкопеечных монет, на которые тут же накупил газет, как это делали рядом с ним настоящие земляне, и проглотил их в одно мгновение, мигом усвоив и осмыслив все, что только в них содержалось.
Трудно поверить и в то, что шерристянин легко проникал взглядом сквозь любые преграды, читал мысли прохожих, мгновенно разбирался в сущности любого землянина и т. д. и т. п.
Короче, еще не раз встретится в истории Миши Стерженькова такое, что на данном этапе своего развития мы можем, приспосабливаясь к нашему современному ладу, передать лишь весьма приблизительно.
Чего же другого, однако, можно было тут ожидать и надо ли огорчаться, досадуя на кажущуюся ограниченность человеческой мысли? Не правильней ли, сравнивая себя с шерристянами, задуматься над теми поистине головокружительными далями, которые предстоит еще преодолеть человечеству в процессе эволюции? И, конечно, они преодолимы: придет время, и сегодняшний день мы будем вспоминать с чувствами, похожими на те, какие сейчас вызывает воспоминание, скажем, об охоте на мамонтов или первобытных способах добывания огня. Придет время, когда…
Но и на такие размышления о манящих перспективах человечества не стоит тратить чрезмерное время — история Миши Стерженькова увлекает нас дальше, и ведь не только тем, чего еще не дано нам понять, представляет она интерес.
…Полчаса спустя шерристянин находился на перекрестке двух оживленных улиц и занят был тем, что подводил первые, предварительные итоги. С чужой планетой к этому моменту, о различными проявлениями жизни на ней, он уже освоился полностью, мигом постигнув язык землян; временами он даже думал на нем, хотя, конечно, и чувствовал то и дело недостаток в словах: их было мало, невозможно мало в земном лексиконе для выражения сложнейших мысленных чувств жителя другой планеты. А первые итоги получались такими…
Земляне, без сомнения, были живым, энергичным, многообещающим народом. Жизнь чужой планеты кипела и бурлила, сталкивая отдельные личности и целые группы в отношения, разнообразный характер которых требовал еще отдельного исследования. Несомненным и непреложным был тот факт, что перед населением планеты, только-только начинающим активное и сознательное наступление на тайны природы, лежала длинная дорога непрерывного развития, — дорога, по которой уже столько было пройдено самими шерристянами. Земляне же сделали на ней пока лишь несколько робких, неуверенных шагов…
На короткое мгновение разведчиком-шерристянином овладело даже чувство, которое весьма примитивно и приблизительно можно, пожалуй, назвать на нашем языке умилением. (Вот так же, наверное, с сочувствием и легкой понимающей улыбкой смотрит на очень молодое поколение человек, чья собственная молодость приходится на отдаленные уже годы.)
Шерристянину вспомнилось и о юности своего собственного народа, захотелось извлечь для сравнения из глубин своей памяти такие исторические картины жизни на Шерре, которые уже были даже почти не видны, скрываясь за отдаленными горизонтами времени.
И он сделал это, сделал; но снова, увы, мы вынуждены отказаться от описания того, что прошло перед его мысленным взором в короткие эти мгновения. Ведь нам, землянам, недоступно воспринимать бытие Шерры и историю этой далекой планеты так же, как воспринимают их с высот своего разума шерристяне. Поэтому и описание прошлого Шерры (а уж ее настоящего тем более!) в нашем пересказе, конечно, далеко бы не соответствовало действительности. И лучше отказаться от этого совсем, как, скажем, без сомнения отказался бы какой-нибудь литератор индейского племени иокотубаба, в словаре которого лишь три десятка слов, если б ему предложили перевести на свой язык трагедию Шекспира…
Время! Нельзя было терять его драгоценные крупицы. И, подведя первые, общие итоги, шерристянин приготовился окунуться в земную жизнь еще глубже. Он был до сих пор наблюдателем. Теперь, согласно программе исследований, ему предстояло самому немного пожить жизнью собрата по разуму, испытать все, что происходит в течение какого-то временного отрезка с коренным обитателем планеты Земли.