С рассветом Рябышев решил продолжить наступление, но приказом командующего фронтом генерал-полковника Кирпоноса корпус отводился в тыл 36-го стрелкового корпуса на рубеж Каменец — Подкамень в резерв фронта, Приказ получили с запозданием, части 34-й дивизии уже втянулись в бой с противником в районе местечка Берестечко. 12-я дивизия выставила заслон, остальные части скрытно снялись и двинулись маршем. Войска не успели еще сосредоточиться на рубеже Каменец — Подкамень, как поступил новый приказ, который привез бригадный комиссар Михайлов, заместитель начальника политуправления фронта. Совместно с 15-м механизированным корпусом корпус Рябышева должен был выбить немцев из Дубно, а затем перейти к круговой обороне в районе Дубно — Смордва — Пельча и ждать приказа об общем наступлении.

Приказ поступил в шесть часов сорок минут 27 июня. По предположению Рябышева, корпус можно было собрать только к двум ноль-ноль 28 июня. Надо было установить, кто соседи слева и справа, скоординировать с ними действия, разведать противостоящие силы врага, дозаправить машины, пополнить боекомплекты, отправить в тыл раненых.

Прошло всего несколько часов, как Рябышев получил приказ, и войска были еще на марше к месту сосредоточения. В палатку вбежал перепуганный дежурный:

— Товарищ генерал, начальство едет!

Рябышев надел фуражку, вышел наружу и увидел, как на большой скорости по поляне, направляясь к командирской палатке, едет несколько легковых машин. Первая машина круто остановилась, командир со шпалами на петлицах услужливо распахнул дверцу легкового автомобиля. Из машины вылез член военного совета фронта корпусный комиссар Ващугин.

Ващугин был человеком нервным, вспыльчивым, раздражительным, и, когда он начал сразу с резких тонов, прервав рапорт Рябышева, Дмитрий Иванович не особенно удивился, этому.

— Почему до сих пор не выполнили приказ? — гневно сверкая глазами, спросил Ващугин.

— Товарищ член военного совета, корпус сосредоточивается…

— Мне не нужны ваши объяснения!

— Позвольте, товарищ член военного совета, 12-я дивизия выполняла предыдущий приказ. В настоящее время находится на марше. 7-я мотострелковая тоже… еще находится в движении. Данных о противнике у меня нет. Организовал разведку… К двум ноль-ноль корпус будет сосредоточен. Утром начнем наступление…

— Что? — снова взвился Ващугин. — Приказываю вам наступать немедленно! Поняли? Немедленно!..

— Чем наступать?

— Как — чем? Корпусом!

— Корпус бросать в бой по частям на гибель я не буду, — тоже наливаясь гневом, твердо сказал Рябышев.

— Я отдам вас под суд военного трибунала, — зло сузив глаза, сказал Ващугин.

— Отдавайте… Но раньше четырнадцати ноль-ноль у меня не будет достаточно сил, чтобы могли… чтобы была хоть какая-то надежда на успех, — несколько сбившись, закончил Рябышев.

— Хорошо, — вдруг остыв, согласился член военного совета. — Но запомните: каждая минута промедления будет вам дорого стоить, генерал. В четырнадцать ноль-ноль — и ни минутой позже.

В четырнадцать ноль-ноль части 8-го механизированного корпуса пошли в наступление. Многие соединения прямо с марша вступили в бой. Ударная группа под командованием бригадного комиссара Попеля овладела районом Дубно — Пельча. 7-я мотострелковая дивизия, которую ввели в прорыв, встретив шестнадцать немецких танков, не смогла прорваться. Чтобы деблокировать группу Попеля, Рябышев ввел в бой 12-ю танковую дивизию, но немцы вцепились в дорогу, подбрасывая на опасное направление все новые и новые танковые части. В небе не переставая кружили немецкие самолеты, группами по сорок — пятьдесят штук. Треск пулеметов, стрельба орудий разных калибров, грохот разрывов, стоны, крики, гул сотен моторов — все смешалось. Смешались огонь, земля, железо. Немецким самолетам удалось поджечь машины-бензовозы. Огромные костры полыхали на поле. Горели машины с красными звездами на бортах, едкой копотью покрывались белые кресты на немецких танках.

Ночь на 29 июня прошла относительно спокойно. С рассветом тучи немецких самолетов появились над полем. Немцы подтянули тяжелую артиллерию. Они начали новое контрнаступление.

На левом фланге не оказалось 15-го механизированного корпуса, и немцы воспользовались этим — сорок вражеских танков прорвались и ударили во фланг. Навстречу им Рябышев бросил свой резерв — десять танков «КВ». Танки были вооружены стопятидесятидвухмиллиметровыми орудиями. К сожалению, снарядов к ним почти не было. Поэтому самым верным средством подавления немецких танков стал таран. Машины на большой скорости врезались в немецкие танки: невообразимо пронзительно визжало железо. Отваливались разрубленные гусеницы и катки вражеских машин. Из подбитых немецких танков выскакивали танкисты, многие из них горели, к комбинезонам прилипли жадные языки пламени. Бегущих настигали пулеметные очереди или гусеницы. Бой был беспощадным, жестоким, скоротечным. Из сорока прорвавшихся немецких танков ни один не ушел с горящего поля. Всю ночь здесь чадили подбитые, искореженные машины. Тяжелый едкий запах горелого мяса, пороха, краски драл горло.

Все атаки в лоб не принесли противнику успеха, и немцы прибегли к своему излюбленному маневру — клещам.

На рассвете над лесом показался наш самолет. Немцы открыли сильный огонь по нему. Самолет загорелся. С земли видели, как метнулся через борт темный комочек, как, умело используя затяжной прыжок, летчик раскрыл парашют у самой земли. И все же немцы успели его подстрелить. Раненого летчика доставили к генералу Рябышеву. Летчик сообщил, что он вез командиру 8-го механизированного корпуса пакет, но, когда самолет подбили, пакет пришлось уничтожить. Он не знает, что было в пакете, но общее наступление отменено, это он знает точно…

Рябышев принял решение выводить корпус из окружения. Был разработан порядок движения, и в двадцать два ноль-ноль части 12-й танковой и 7-й мотострелковой дивизий тронулись.

Ночь должна была их укрыть от вражеской авиации, ночью было легче оторваться от противника, ночью немец ослаблял или вовсе прекращал боевые действия.

Охраняя колонну, по обе стороны шоссе с интервалом в сто метров шли по двадцать танков «КВ» и «Т-34».

Колонна почему-то остановилась.

Подбежал к командирскому танку сержант. Это был уже второй танк, который сменил Рябышев. В первом после боя за Люшнев оказался пробитым ствол пушки — у самого края дула зияла дыра от тридцатисемимиллиметрового снаряда. Командир корпуса пересел на «КВ».

Рации на этом танке не было.

— Товарищ генерал, вас вызывает по радио Попель!

— Попель?

Дмитрий Иванович поспешил к машине, которая была оборудована рацией.

— Я — Попель! Я — Попель! Вызываю Рябышева! Перехожу на прием…

— Я — Рябышев. Как слышишь меня?..

— Слышу хорошо… Где вы находитесь? Нас окружили, кончаются боеприпасы и горючее… Где вы находитесь?..

С самого начала переговоров Рябышев почуял недоброе. Непохоже это было на Попеля… «Где находитесь?»

— Где мы находимся, скажу позже… А ты мне скажи, как звали моего пса, если ты — Попель?..

Эфир замолчал. Слышалось только легкое потрескивание в аппарате.

— Вот тебе и Попель, — сказал кто-то рядом.

— Продолжать движение! — приказал Дмитрий Иванович.

Но немцы все же разнюхали, что русские дивизии уходят. Вопреки своим правилам, кинулись вдогонку ночью, навалились на арьергард 7-й мотострелковой дивизии.

Рябышев приказал выделить для прикрытия группу танков.

Группа, выделенная для заслона, имела несколько танков «Т-34» и «КВ». Снарядов было мало, и можно было надеяться только на прочность брони да на темную ночь. Ночной бой, сумбурный, скоротечный.

В открытом поле наши машины сошлись с вражескими. Никто не мог их сосчитать. Из темноты, из дула, выплескивалось пламя, и на это пламя тотчас же разворачивал башню Алексей Путивцев и стрелял. Изредка он приказывал включать водителю фары. На секунду, не более. Мгновенная остановка — выстрел. И танк с ревом срывался с места, меняя местонахождение. Алексей видел, как загорелся один немецкий танк, второй, третий, четвертый — горящие танки эти остались позади. Вся степь была уже усеяна кострами, в которых горели железо и люди. Горели наши танки, а экипажу Алексея все еще везло. Попадания в танк не причиняли пока ему серьезного вреда: оторвало левое крыло, разбило курсовой пулемет.