— Будь женкой мне. Все, что у меня есть, — твое…
Не ответила она ему ни да ни нет, и он, взяв ружье, ушел на месяц в лес. А когда воротился, то услышал от нее такое, что дух зашелся от радости:
— Думала я над вашими словами… Согласна я…
Прожили два года. Достаток в доме. Чего ей в школу бегать? Но, коль охота, пусть бегает. Одно огорчало — постреленка нет, наследника. И когда она ему про свои книжки, он ей про другое: у всех дети есть, а у нас?
С этого началось отчуждение. Демид подолгу оставался в лесу. Уже и денег девать было некуда, а он все промышлял…
Однажды, вернувшись из лесу, услышал от знакомого:
— Демид! Не переусердствуй, часом, на охоте-то! Твою видели тут с пришлым.
— Это правда? — спросил он Ольгу.
— Что — правда? Да! Живет тут один ссыльный из моих мест, больной… одинокий…
Больной? Это успокоило Демида.
— Как зовут его?
— Григорием.
— Позови его на чай. Хочу познакомиться.
Посмотрел на него — и совсем успокоился: хилый, по всему видать — чахоточный, недолго протянет.
Он, Демид, по сравнению с Гришкой был орлом рядом с курицей. Но так случилось, что пришел он однажды из лесу и застал их вместе и… не за книжками. И тут этот чахоточный вдруг заявляет:
— Я люблю Ольгу Васильевну…
Дал бы он ему тогда, чтобы дух вышибить; а что дальше?
Ольга с того дня совсем чужой стала. Демид — в дом, она — в школу. Демид запил. Приходил домой поздно, кричал:
— Где эта гнида?! Я ее щас разлущу…
Утром ему было стыдно, и он спозаранку молча собирался. Шел на поле или в лес. Может, все обойдется. Пришел однажды домой трезвый, усталый. Она дома. Как бы его поджидает.
— Что скажешь? — спросил Демид.
— Знай: из страха за тебя пошла и, — добавила она, — из благодарности, но это не любовь, понимаешь, не любовь! — И все это так спокойно, что сердце у Демида захолонуло.
Вскоре он продал дом, землю, сказал Ольге:
— Уезжаем…
Это было неожиданно для нее. Сердцем чувствовала, что дорога ему Вологодщина, и вдруг — уезжаем… Чтобы удержать ее, на все решился.
Чувство, похожее на благодарность, снова шевельнулось в ней. Тогда она еще не знала, что беременна, и согласилась. Они уехали на Дон — в край, откуда родом была Ольга.
Демиду все тут пришлось начинать заново. Они быстро обстроились, зажили по-прежнему. Так же как Демид не мог оставить Ольгу, так она не могла забыть Григория. Они переписывались, Ольга прятала письма Григория, получала их на почте. Вести из Вологды были все мрачнее. «Сон после трудов, гавань после бурного моря, мир после войны, смерть после жизни — вот превеликая радость…» — написал Григорий в предсмертном письме.
…Демид комкал эти знакомые, исписанные мелким почерком листки бумаги и бросал их на пол. Потом он натаскал в дом соломы. Когда все было готово, обрядился в дорогу, надел новые сапоги, положил в котомку хлеб, сало, лук. Дрожащей рукой поджег бумагу. Огонь быстро побежал по избе, загорелись деревянные лавки, стол. Пора было уходить. На дворе еще немного подождал, посмотрел. Из окон сначала повалил дым, потом выплеснулись языки пламени…
Установилось весеннее безветрие, а дом его стоял на отшибе, за селом, — огонь не мог перекинуться на соседей. Загорелась соломенная крыша — теперь уже не потушишь. И тут стали сбегаться люди. Увидели Демида, поняли, что он сам поджег свой дом.
— Демид! Демид! Ты что, совсем рехнулся? Опомнись! Очнись!
Демид перекрестился и пошел прочь по тропинке, и никто не посмел остановить его.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Комбрига Путивцева Пантелея Афанасьевича вызвал командующий Военно-Воздушными Силами страны Яков Иванович Алкснис.
Каждая встреча с командующим круто меняла жизнь Путивцева.
Алкснис пришел в авиацию сравнительно недавно. Он удивил опытных пилотов прежде всего тем, что за три месяца (вместо трех лет) освоил технику пилотирования и совершил беспосадочный перелет Москва — Крым.
Сам Путивцев в авиации был с 1922 года.
Когда начал формироваться Красный Воздушный Флот, партия направила его в летную школу. Было ему тогда двадцать пять лет. Через два года Путивцев окончил школу. Командовал сначала эскадрильей, а потом — полком бомбардировщиков.
В 1928 году, когда он стал комбригом, Алкснис предложил ему переехать в Москву и возглавить группу летчиков-испытателей.
— Вы все-таки, Пантелей Афанасьевич, подумайте, — сказал ему тогда командующий. — Продвижение по службе будет идти туго, не то что на командных должностях — командир бригады, а там, глядишь, комдив, комкор… А на испытательной работе с ромбом можно надолго остаться…
— Было бы интересно жить и работать, а за чинами никогда не гнался и не гонюсь, — заявил Путивцев.
— Ну, добро… Значит, порешили. Перевозите семью и приступайте. Недели на устройство хватит?
— Постараюсь уложиться, товарищ командующий.
И вот уже два года, как он в Москве.
Жена Пантелея, Анфиса, узнав, что мужа вызвал командующий, с понятным волнением ждала его возвращения.
Одиннадцать лет они прожили вместе и за эти годы где только не побывали: и на Дальнем Востоке, и в Закавказье, и в Средней Азии. Жизнь на чемоданах ей надоела, но она до поры терпела. Когда подросла Инночка и надо было ее определять в школу, Анфиса все чаще и чаще стала говорить Пантелею: «Переведись в город, где есть приличные учителя и приличные школы». — «А чем тебе не нравятся здешние учителя? И как это я, по-твоему, переведусь?» — возражал Пантелей. Анфиса молчала. Кроме желания устроить дочку в городскую школу, было еще желание, можно даже сказать мечта: выбраться из глуши, переехать в большой город, как Харьков, где она родилась, где есть театры, концертные залы, кино. И вдруг такое счастье: Пантелея перевели не куда-нибудь, а в Москву и дали им квартиру из четырех комнат в самом центре города! Теперь каждый вызов мужа в штаб ВВС заставлял ее мучиться неизвестностью: а вдруг из Москвы их снова пошлют куда-нибудь к черту на кулички?
Звонок в прихожей заставил ее вздрогнуть. Сбросив фартук, она помчалась открывать дверь, и хотя ей не терпелось спросить: «Ну что?» — удержалась от вопроса, зная характер мужа: сам скажет, когда надо. Он не стал томить ее слишком долго и сказал:
— Ну, мать, собирай чемоданы…
Наверное, она переменилась в лице, и это заметил Пантелей и поспешил ее успокоить:
— Не бойся. В командировку…
— А я и не боюсь, — переводя дыхание, ответила она даже с некоторым вызовом.
Когда она услышала про чемоданы, тут же решила: пусть едет, а я останусь с дочкой в Москве. А там видно будет.
Теперь она спросила, успокоившись:
— Куда на этот раз и надолго ли?
— На этот раз, мать, в Германию!
— Куда?! — не поверила Анфиса.
— В Германию…
— В какую еще Германию?
Пантелей улыбнулся:
— В ту самую…
— Перестань дурачиться…
— А я и не думал.
Наконец она поверила. Он действительно ехал в Германию в командировку, месяца на три, как сказал. Город, который назвал Пантелей, был ей незнаком, она не слышала о таком и не стала расспрашивать, может, это тоже «военная тайна». Еще больше удивилась, когда Пантелей сообщил, что едет на этот раз как «купец», то есть ему поручено кое-что купить в Германии.
— Что же ты там можешь купить? Ведь не самолет же? — вырвалось у нее непроизвольно.
— Вот именно — самолет…
— Да разве продадут они нам самолет? Буржуи-то?
— Продадут! — уверенно сказал Пантелей. — У них там кризис сейчас.
Она не знала, что примерно час назад такой же разговор состоялся у него с командующим ВВС. Пантелей так же, как и Анфиса, усомнился: продадут ли? И командующий сказал: «За деньги они черту душу продадут, не то что самолет, а тем более сейчас у них такой кризис, что они готовы каждого заказчика носить на руках…»
Пантелей не предполагал, не мог даже догадываться, когда вошел в большое красно-кирпичное здание, где помещался штаб ВВС, что ему предложат, а вернее, прикажут, отправиться в такую командировку.