Он заметил письмо на редакционной полосе, когда сидел за столом в комнате отдыха и ел скромный бутерброд из хлеба с горчицей. Не в силах проглотить ни кусочка, он отложил бутерброд и прочитал письмо. Оно было о нем. О них с Флорой.

— И слава богу.

Генри поднял глаза. Начальник сидел рядом с ним и ел свой обед. Генри заставил себя проглотить.

— Прошу прощения, мистер Уоттерс?

— Наконец кто-то взялся за эти грязные джазовые притоны для ниггеров. От них одни неприятности. Колеса на тележке, катящейся прямиком в ад.

— А вы когда-нибудь там были? — Генри спрятал руки под стол, чтобы шеф не увидел кулаки.

— Делать мне больше нечего. Не бывал ни на тележке, ни в негритянском клубе, — ответил Уоттерс, разворачивая вощеную бумагу, под которой обнаружился толстый бутерброд из кукурузного хлеба с говядиной, от которого так вкусно пахло, что у Генри потекли слюнки.

— Тогда откуда вам знать, что там творится?

Начальник вонзил зубы в бутерброд, откусил и сказал с набитым ртом:

— Да как можно не знать? Достаточно послушать их музыку. Но то, что у них на сцене вместе с ниггерами выступают белые? Это противоречит божьей воле. Бог намеренно разделил расы, и именно поэтому негры живут в Африке. Говорю тебе, если закрывать на это глаза, общество перестанет быть прежним. Поэтому нужно задушить это в зародыше. — Он откусил еще кусок и глянул на бутерброд Генри. — Ха! Похоже, ты забыл положить на хлеб ветчину, сынок.

Год назад Генри, возможно, согласился бы с этим аргументом. Но теперь, познакомившись с Флорой, он не мог понять, почему то, что ему кажется нормальным и правильным, общество воспринимает в штыки. Нельзя жить в двух мирах сразу. Он отодвинул тарелку, стряхнул крошки с фартука, встал и бросил на стол салфетку.

— Мистер Уоттерс, я нашел другую работу и ухожу.

Мистер Уоттерс поднял палец, откусил еще кусок бутерброда и вытер испачканный горчицей уголок рта.

— Я так не думаю.

— Простите?

— Ты не можешь уйти, — пояснил шеф. — Прямое указание Берни Торна. Старый мошенник был прав, предполагая, что ты захочешь уволиться. — Он усмехнулся и доел свой бутерброд.

Генри сорвал с себя фартук и удивился, насколько без него стало легче. Значит, ему не позволяют уволиться? Он не так много зарабатывал музыкой, но на комнату и еду хватит. Генри расхохотался. И почему он так поздно понял, что не обязан делать то, что говорит отец Итана?

— Бишоп! — крикнул мистер Уоттерс. — Мистеру Торну это не понравится.

Генри даже не замедлил шага.

— Я потеряю работу, если ты уйдешь.

Генри притормозил. Ему было тяжело сознавать свою ответственность за чужие беды. Существует только один способ этого избежать. Он не хотел разговаривать с мистером Торном, но понимал, что придется это сделать, дабы сократить ущерб, который мистер Торн способен нанести другим людям. Он предпочел подняться по лестнице, а не на лифте, зная, что так уменьшает вероятность кого-нибудь встретить. На шестом этаже он выглянул из окна на улицу, подавляя приступ страха. Глубоко вдохнув, он распахнул двойные двери, разделявшие коридор и приемную, в которой сидела секретарь отца Итана.

— Вам сюда нельзя, — произнесла она и лишь потом подняла голову. — О, прости, Генри, не знала, что это ты. Мистер Торн говорит по телефону. Доложить ему о тебе?

Генри прошел мимо нее прямиком в кабинет мистера Торна. Секретарь последовала за ним, на ходу говоря, что не виновата в этом вторжении. Мистер Торн сидел в кожаном кресле, повернувшись к окну с видом на город, и был поглощен серьезным разговором — что-то про полицейские облавы, аресты и освещение этих событий в газете.

— Мистер Торн, — окликнул его Генри. — Бернард.

Отец Итана развернул кресло, недовольный тем, что ему помешали, и указал на телефон.

Генри подошел к столу и нажал на кнопку отбоя.

— Генри!

— Я сказала ему не беспокоить вас, мистер Торн, — объяснила секретарь. — Но он просто ворвался в кабинет.

— Я пришел сообщить вам, что увольняюсь, — заявил Генри.

— Ты не можешь.

— Я уже это сделал. Это вопрос принципа. Я не согласен с вашим решением напечатать в газете это письмо.

— Генри, настало время взяться за ум. — Мистер Торн заложил руки за голову и грузно осел в кресле, которое протестующе заскрипело. — Посмотри на все, от чего ты отказываешься ради нее. Сначала дом и образование. Теперь работа. Не хочу даже слышать имя этой девчонки! И мы печатаем все письма, не только те, с которыми согласны.

— А с этим конкретным письмом вы согласны?

Мистер Торн пару секунд подумал и ответил:

— Целиком и полностью. В твою должностную инструкцию не входит оценка материалов в газете. Ты работаешь в типографии. Присматриваешь за чернилами, бумагой и машинами. И все. — Он потянулся к телефону. — А теперь прошу меня извинить.

— Я увольняюсь, — повторил Генри. — Не хочу, чтобы мое имя как-то связывалось с вашей газетой.

— То же самое сказал Итан, когда я отказался печатать ту ерунду, которую он написал. Не знаю, что с вами не так, мальчики. В наши дни…

— Прощайте, мистер Торн, — сказал Генри.

— Если ты сейчас уйдешь, моя семья больше не будет с тобой знаться. Ты не сможешь общаться с Итаном, Аннабель и миссис Торн. И не вздумай приползти ко мне, когда кончатся денежки и придется просить милостыню на улицах. Знал бы я, что твое музицирование приведет к такому, сжег бы контрабас к чертовой матери много лет назад. Твоего отца это бы убило.

— Мой отец уже мертв, — отрезал Генри. — Он покончил с собой.

Он повернулся и вышел из кабинета.

Флоре осталось накрыть еще несколько столов до ухода в «Инкуайрер». Казалось добрее сообщить Генри обо всем лично. Он точно найдет другую группу — теперь его имя на слуху во всех клубах города. Генри, конечно, будет огорчен. Но иного выбора нет.

Док вынул из рамы последние осколки.

— Я заколочу окно, — сказал он, — но в такой хороший день как же не хочется лишать нас свежего воздуха.

— Да, но как же безопасность? — Гло раскладывала ножи и вилки на аккуратно сложенные салфетки. — Люди, которые это сделали, могут вернуться и ограбить клуб. Если не что похуже.

Док почесал подбородок.

— Ну да. — Он ненадолго ушел и вернулся с листом фанеры, которую начал пристраивать в раму.

— Жалко-то как, — вздохнула Гло. — Теперь еще и темень.

— Простите, — извинилась Флора. — Это я виновата.

— Ничего подобного. Назовем это атмосферой. А пока давайте не будем проклинать темноту. — Гло включила свет, чтобы все спокойно продолжили работать.

— Я верну вам деньги, как только заработаю, — пообещала Флора.

В клуб вошел Шерман.

— Кому тут нужны деньги? Пожалуйста, скажите, что окно выбил не кто-то из наших ребят.

— В окно кирпич кинули, — пояснил Док. — Подарочек от тех, кому не понравился наш концерт. Флора, покажи ему газету.

Флора вытащила лист из кармана. Газета слиплась в тех местах, куда попала краска, но Шерман смог уловить суть. Дочитав, он присвистнул.

— Ужас. Просто ужас. — Открыв бумажник, он протянул Доку несколько купюр. — На новое стекло. Нам выплатили по страховке.

Док отмахнулся от денег.

— Вам самим стекла понадобятся.

Флора посмотрела на Шермана с надеждой, что выплаты хватит на ремонт «Домино», но дядя покачал головой. Флора сникла. И без слов понятно, что заплатили немного.

— Сейчас мы думаем не об окнах, а о новых способах заработка, — признался Шерман и грустно усмехнулся. — Скажем так, страховой корабль скорее похож на каноэ.

— Здесь вам всегда рады, — сказала Гло. — Вряд ли денег достаточно, чтобы Флоре хватило на полет?

Флора покачала головой, не в силах об этом говорить.

— Время покажет. — Шерман положил руку ей на плечо. — Было бы желание, а возможность найдется.

— Тук-тук, — произнес новый голос. Тут же его узнав, Флора встрепенулась.