Хорошо. Лила кивнула сама себе. Музыка поможет всему этому, незаметно пронестись словно во сне. Но затея перестала существовать, когда абсурдные звуки наполнили машину, оживленные и энергичные разбавленные грубым голосом, заглушавшим все. Это было похоже на цирк. Пугающий, сумасшедший цирк из ужастиков. Это что аккордеон?

– Что это? – спросила она.

Эта странная музыка вызвала ассоциацию о старике с сильным акцентом, играющим в шахматы в парке и одетом в теплый свитер, вне зависимости от погоды.

– «Beirut», – ответил Бо, обороняясь, не отрываясь от дороги.

– То есть, это какая-то иностранная музыка?

– То есть, это название группы, – сказал он в ответ, – которую я слушаю, потому что это хорошая музыка. Полагаю, это тебя не заботит больше.

– Ты слушаешь польку? Сейчас? – спросила Лила, возмутившись. – Серьезно?

– Забыл загрузить песни Леди Гаги, – фальшиво сказал он. – Моя ошибка.

– С песнями Гаги все нормально, – огрызнулась она. – Она хотя бы умеет петь. В отличие от этой чепухи!

Она дотронулась до стерео. Теперь зазвучала музыка, похожая на ситар [9].

– Нормально, – глухо сказал Бо.

Он нажал на кнопку, и что-то народное и мелодичное (по крайней мере), наполнило машину.

– Это «Fleet Foxes». Они один раз играли на «Saturday Night Live». Поэтому это не будет таким непонятным и странным для тебя.

– Да? – сказала Лила, даже не закатив глаза. Она выразила свое раздражение с помощью голоса.– Потому что если группа, что тебе нравится, знакома менее чем двум людям, то она явно отстой. Вот так.

– Я не люблю «Топ 40», – сказал Бо. Его голос надорвался. – Так подай на меня в суд.

– Ты не любишь, потому что чувствуешь себя выше этого, – возразила Лила. – Не потому, что тебе не нравится эта музыка. Ты, должно быть, ни одной песни Фёрги не слышал в своей жизни.

– Я что должен слушать все перевыпущенные дерьмовые песни, чтобы знать, что они все отстой? – ответил Бо и с презрением рассмеялся. – Что все они оскорбление для того, кто интересуется настоящей музыкой?

– Это ты так считаешь, Бо Ходжес, – напомнила Лила. – Ты решаешь, что значит настоящая музыка, а что нет. Ты думаешь, что ненависть к тому, что любят другие, делает тебя круче.

Лила понятия не имела, почему ведет себя так будто поп-музыка так важна для нее. Что-то было в том, как Бо отклонялся от этого. Словно он был выше, пока слушал свою прославленную польку. Кто дал ему право решать, что правильно, а что нет?

Между ними снова возникло молчание. Музыка парила, неожиданно бодрящая и прекрасная.

– Что за черт с тобой? – наконец спросил Бо, будто этот вопрос распирал его

– Бритни Спирс поджарила мои мозги,– холодно сказала она, – Это ты хочешь услышать?

– Я серьезно, – сказал Бо. – Раньше ты любила музыку. Жила ради нее. Ради настоящей музыки. А сейчас ты защищаешь поп-музыку для подростков. Я не понимаю.

– Люди меняются, – ответила она. Потому что больше нечего было сказать. Как она могла объяснить выбор, что сделала? По отношению к нему, да и ко всем людям? В том, почему она это делала, либо был смысл, либо его не было. И никакая куча объяснений не могла заполнить эту брешь. Для Бо это никогда не имело смысла. Может быть, потому что он парень, а может, потому что он Бо. И этот разговор был не о поп-музыке. Очевидно же. Он был о жизни, которую можно было вспомнить и гордиться прожитыми годами. Смысл будет на страницах ежедневника лет так через десять. Она хотела, чтобы ее жизнь имела значение.

– Расскажи мне об этом, – сказал Бо и заносчиво посмеялся. Он считал, что желать такой жизни – это проявление слабости. – Я так полагаю, чтобы стать миссис Популярность, Королевой Норф Вэлли Хай, нужно отказаться от всего, что любишь. Звучит как удачная сделка. Правда.

– Ты не знаешь, о чем говоришь.

Она посмотрела на него, на его гордую и непреклонную линию подбородка, на то как его темные волосы беспорядочно падали на лицо и шею, затем снова повернулась к дороге. Мрачные линии тротуара тянулись перед ними, горы вздымались вдалеке. Солнце заходило.

– Я не от чего не отказывалась.

– Ага, – Бо снова потряс головой. – Посмотри на себя.

– И? – требовала Лила. Она опустила руки и взглянула на себя, удовлетворенная тем, что увидела.

Ее шелковистые, темно-каштановые волосы спускались по плечам, укладка была подходящей. Она знала, что ее тушь от DIOR идеальна, потому что она нанесла ее вчера, и тушь до сих пор выполняла свою цель. Лила выбрала именно эти джинсы от Lucky, так как они облегали ее накачанные от занятий теннисом ноги.

Но Бо говорил не об этом. Он имел в виду то время, когда она носила потрепанные конверсы и дешевый свитшот, выглядев как бездомная.

– Ты выглядишь так, будто ты из какого-то журнала, – сказал Бо. И это не было комплиментом.– Вся такая гламурная. Представить не могу, как долго ты собираешься по утрам, чтобы выглядеть вот так.

Холодок прошелся между плеч Лилы и по спине. Она знала, что Карли встает с кровати за три минуты до уроков и выглядит прекрасно. Лиле же приходилось довольно рано вставать, что бы представить ту Лилу Беквит, которую она хотела, чтобы все видели. Это было изнуряюще, но она это делала, потому что должна была.

– Единственная вещь, о которой ты говорила последние три года – это то, какие ты и твой парень популярные.– Он издал насмешливый звук, смотря на дорогу. Он даже не взглянул на нее, когда говорил это.– Но забавно то, что на самом деле ты не любишь своих якобы клевых новых друзей, ведь так? Потому что ты не выглядишь счастливой. Не так, как раньше.

Лила одарила его холодным взглядом.

– Давай вернемся к реальности, – довольно мягко предложила она. – Ты должно быть, потратил кучу времени на свои неряшливые хипстерские наряды, а я выгляжу нормально. Ты ведешь себя так, будто у тебя аллергия только на одно упоминание о популярности. Это забирает на много больше энергии, чем просто отрываться с друзьями.

– Так твоя миссия быть лучшим другом Карли Холландер? – сказал Бо и слегка посмеялся. – Просто отрываться? Что насчет той части, когда ты полностью отказалась от того кем была, чтобы стать ее лучшей подружкой.

– Она мой друг, – тихо ответила она.

– Ага. Сейчас, – сказал Бо. Он затормозил перед красным светом светофора. Бо повернулся, чтобы взглянуть на нее. Его темные голубые глаза так подходили интерьеру машины.– Однажды ты полностью изменилась. Что случилось?

Лила не знала, как ответить. Как она могла сказать ему, что с ней всё не в порядке? Как она могла сказать, когда было столько всего?

Чем больше Бо погружался в себя и горе своей семьи, тем больше одиночества она чувствовала. Бо больше не был ее, из-за своей злости и замкнутости. Поэтому у нее ничего не осталось. А она хотела большего. И однажды она начала этого добиваться. Она видела, что у нее было и кем она была в новом и весьма правдивом свете.

Неожиданно, он наклонился к ней.

– Что? – вдруг отступила она.

Но он всего лишь начал рыскать по заднему сидению. Бо вытащил толстовку из кучи вещей и натянул ее.

– Чуть холодновато, – пробормотал он, послав Лиле изумленный взгляд. – Расслабься.

Она это проигнорировала. Все ее внимание было приковано к заднему сидению.

– У тебя есть еще одна гитара? – спросила она, не веря своим глазам.

Гитара примостилась в футляре на полу. Лила была удивлена, что футляр не во что не обернут. Бо обычно с осторожностью обращался со своими инструментами.

– Это мой резерв.

– У тебя есть запасная гитара, которую ты хранишь в своей машине? – сказала она и засмеялась. – Вау. То есть ты бродячий музыкант или что-то типа того?

Бо бросил на нее непонятный взгляд. Загорелся зеленый свет.

Лила приготовилась к одной из его нападок.

– Никогда не знаешь, когда пригодится гитара,– сказал он в такой сухой манере, что Лила оставила свой колкий комментарий при себе. Что она знала? Может, в мире Бо ему приходилось выпрыгивать из своего Форд Эскорт и петь людям.