И в самом деле, приходит мне в голову, раз уже я задумал узнать жизнь северного человека, то прежде всего нужно познакомиться с морем.

— Как бы это устроить, чтобы вышло недолго? —спрашиваю я...

— Очень просто,—отвечает мне молодой человек, за горелый, с синими морскими глазами,—очень просто, поедемте со мной в океан на десять суток ловить рыбу. Вот и узнаете нашу морскую жизнь. У меня судно хотя и паровое, «траулер», но экипаж весь с парусных судов...

Молодой человек —капитан, хозяин небольшого английского парового рыбацкого судна, первого траулера в России на Северном Ледовитом океане. Каждые десять суток он совершает рейс в океан и ловит рыбу приблизительно у Канина Носа.

Я радуюсь его предложению, как ребенок; мне кажется, будто я бегу в Америку. Я, конечно, согласен.

— Но только помните,—говорит мне капитан,—если с вами приключится морская болезнь, то высадить вас никуда не можем; разве в Тиманскую тундру, к самоедам.

— Ничего,—отвечаю я,—ничего...

— Вот и попробуешь,—смеются опять моряки,—попробуй—ка, попробуй.

И все жмут мне на прощанье руку, хотя и незнакомые. Какие незнакомые! Я, конечно, вряд ли узнаю их при встрече,—но они меня, наверно, узнают и напомнят:

— Да вот на пристани ты спрашивал, почему мы свою посуду по Николаю Угоднику называем... Ну, как ре, попробовал, знаешь теперь?

БЕЛАЯ НОЧЬ

— Это не путешествие, это роман, да еще с великой княгиней Ольгой,—сказал мне на днях мой знакомый, выслушав мой рассказ о поездке в океан.

— Да,—ответил я,—если бы только Ольга была настоящая Ольга...

Но вот мой рассказ.

— Условившись с капитаном траулера, я отправился к себе в гостиницу. Служитель внес в мой пыльный номер самовар, пожелал спокойной ночи и закрыл дверь. Я остался вдвоем с самоваром. Это одиночество в пути так приятно волнует. Завтра встретятся интересные новые люди, завтра захватит новая незнакомая жизнь, но сегодня вот этот пыльный нумерок... и ни одного знакомого во всем городе, кроме капитана.

На потолке, на стенах густая пыль и паутина, сверху спускается паук и, испуганный паром самовара, спешит наверх. Беру письма и читаю одно за другим, сам пишу, но замечаю, как мало—помалу останавливается день, наступает светлая летняя архангельская ночь. Одно письмо меня раздражает, я разрываю его на мелкие клочки и открываю окно, чтобы выбросить. И тут замечаю, что уже ночь, тихо, светло, совсем как днем светло, но все изменилось, потому что все остановилось. Пускаю в воздух листки бумаги, они слетают вниз; слышно, как странно шелестят, падая на камни, и останавливаются, и глядят молчаливые, но еще более неприятные для меня там, внизу, чем тут, в гостинице. Я со злобою смотрю на них, они на меня.

Вдруг с треском открывается окно возле меня... Вздрагиваю, пронизанный иголками ужаса, вижу рядом с собою человеческую голову...

Ничего особенного. Просто жилец из соседнего номера заинтересовался моими бумажками и открыл окно.

— Вы меня испугали...

— Извините...

И мы оба смотрим на бумажки. Но белою ночью, когда все молчит, совсем уже неловко так рядом сидеть и молчать.

— Вы куда едете? —спрашивает он.

— К Канину Носу. А вы?

— На Новую Землю.

Мы разговариваем одними словами, одними настроениями, и через пять минут новый знакомый переходит ко мне.

Наше общение призрачно так же, как эта белая ночь. Быть может, завтра мы расстанемся, как чужие люди, и никогда не встретимся. Но сейчас мы близки, мы готовы открыть друг другу все, что есть на душе.

Мой знакомый едет тем же путем, как и я, на Новую Землю, на большом прекрасном пассажирском пароходе «Великая княгиня Ольга», а я на маленьком «Св. Николае». Мы предполагаем возможность нашей встречи в океане и радуемся этому. Он зоолог, едет изучать птиц. Он не простой ученый, а поэт своего дела, романтик. Целое лето он будет на Новой Земле в палатке, в совершенном одиночестве.

— Там есть несколько, самоедов,—говорит он,— кажется, поселенных там правительством, и только... Они мне помогут при охоте на зверей и птиц.

Он увлекается и приглашает меня в свой номер, показывает металлическое блюдце, в котором он будет себе варить уху, кашу, жарить птиц; показывает палатку, несколько меховых вещей, ружье...

— И все? —спрашиваю я.

— И все...—улыбается он.—Так вот и буду жить...

Он улыбается мне так, будто стыдится, что с него спала одежда ученого, взрослого, и остался мальчик, которому хочется позабавиться с ружьем на пустынном полярном острове.

И мне снова, как и в первый раз на архангельской пристани, кажется, что времена капитана Гаттераса возвращаются. Мне чудится, что это не случайный дорожный знакомый, а один из моих маленьких школьных друзей, с которыми я когда—то пробовал удрать в неведомую, дивную страну...

Мы долго говорим о сахаре и сухарях... Сколько их нужно, чтобы прожить три месяца на Новой Земле? Это сложное вычисление. И брать ли с собою солонину? Зачем брать, когда на Новой Земле живут несметные стаи гусей, водится множество оленей, попадаются белые медведи. Убить одного оленя —и хватит надолго: на Новой Земле, кажется, нет бактерий гниения, значит, мясо сохранится долго. А можно ли на тюленьем жиру поджарить гусей? Вот вопрос! Да гусей же можно жарить в собственном жиру! И мы оба вспоминаем, что в детстве нас почему—то мазали гусиным салом, кажется, от простуды. А потом еще есть рыбий жир, тресковый, на нем тоже можно жарить.

Так долго говорим, потерявшись во времени, забывая о движении ночи, светлой архангельской, не мигающей звездами. Комнаты наши рядом. Разойдясь потом, мы все еще переговариваемся.

Трудно заснуть такою ночью... Не спится... Мне вспоминается то время, когда мы, дети, оставив свои ранцы с книжками в городском саду под кустом, пустились по реке на лодке в какую—то неведомую, прекрасную страну. Как она называлась? —силюсь я вспомнить. Мы называли ее Америкой, но иногда и Азией, и Австралией... Это была страна без территории, без названия, населенная дикарями, которых мы должны победить, добрыми и злыми животными, растениями с широкими зелеными листьями... Мы плыли на лодке, и изгибистая речка то открывала, то закрывала зеленые ворота. Ночью, нашей ночью, звездной, мы вышли на луг и стали рубить саблями высокий тростник, совсем будто сражаясь с дикарями... Тростник мы побросали в лодку, а на лугу нажгли костер и пробовали изжарить на вертеле убитую чайку... Но тут на лугу кто—то еще развел огонек и уселся, большой, черный, спиной к нам, бородою к огню. И кто—то совсем близко шевельнулся в траве и стал подползать... Мы бросились к лодке, уселись на сухой тростник, отплыли на середину реки. Но с луга к берегу все ползли и ползли, шелестели и высматривали нас из травы... За стеной не спит, зевает и перевертывается с боку на бок мой новый товарищ. Я вспоминаю, что забыл посоветовать ему очень важное в дороге, без чего невозможно есть самоедскую уху: взять с собой перцу и лаврового листа.

— Вы не спите?

— Нет, завешиваю окно: светло, непривычно...

— Захватите перцу и лаврового листу.

— Лх да, вот спасибо. О чем вы думаете?

— О какой—то дивной стране, куда мы в детстве бежали.

И рассказываю.

— А как же страна называлась?

— Страна без названия,—смеюсь я ему,—без территории.

— Я тоже хотел туда удрать,—говорит он.

— Почему же не удрали?

— Так что—то... А жаль, не удрал. Теперь стал естественником, территория всякой страны изучена до точности... Теперь уж не убежишь... Тогда нужно было, а не теперь. Да, знаете? И пропасть бы там, что ли, как—нибудь так совсем...

— Ну уж нет,—говорю я,—вот съездим еще на Новую Землю, в океан. Покойной ночи, завтра мы с вами расстанемся и непременно встретимся у Канина Носа, подумайте: свидание «Святого Николая» и «Великой княгини Ольги» у Канина Носа!

ОТЪЕЗД