Изменить стиль страницы

Вольский не верил своим глазам, все произошло так для него быстро и неожиданно, что он не мог сообразить, в чем дело. Почти бессознательно последовал он за молодым человеком по длинному и сырому, казалось, подземному коридору, освещенному потайным фонарем, который нес старик — спутник молодого. Пройдя шагов двести, беглецы спустились по узким и мокрым ступеням в какое-то подземелье, из которого направились не менее узким но более сырым подземным ходом, далее шли скоро и молча, Вольскому казалось, что он видит все во сне, желая убедиться, что он не спит и имеет дело с живыми людьми, молодой офицер обратился к своим спасителям.

— Вы, по всей вероятности, посланы владелицей замка, герцогиней Касиньяно, — обратился он к своим спутникам, — не знаю, как выразить вам мою благодарность, но она была бы еще полнее, если бы вы предоставили мне возможность видеть герцогиню и лично принести ей мою искреннюю благодарность за спасение.

— Вам нужно торопиться, господин офицер, каждая лишняя минута, проведенная в замке, может стоить вам свободы, не довольствуетесь ли вы тем, что вашу благодарность мы передадим герцогине? — отвечал молодой человек.

— Если дело стоит только за моей безопасностью, — возразил Вольский, — то позвольте мне ею рискнуть, прекрасная герцогиня рискует больше, освобождая меня.

— Это ее долг, и притом она нисколько не рискует, — отвечал молодой человек, — но если хотите, вы ее увидите.

Молодой проводник замолчал и ускорил шаги, Вольский и его спутники сделали то же самое.

«Какое странное совпадение, — размышлял Вольский, — мне, как и отцу, приходится начинать свою служебную карьеру далеко от родины, у того же самого Суворова, и начинать притом, как и отцу, опасным приключением Мне, как и отцу, на помощь приходит женщина».

Через полчаса ходьбы лунный свет начал проникать в подземный ход, шедший впереди старик с потайным фонарем завернул его, и беглецы в темноте выбрались на свежий воздух Вольский и его товарищи очутились на берегу небольшой речки, старый проводник тихонько свистнул, и на его свист из-за кустов вышел молодой крестьянин.

— Марьетта здесь? — спросил молодой проводник у деревенского парня.

— Так точно, ваша светлость, она находится в лодке.

Вольский с недоумением посмотрел на своего молодого избавителя.

«Ваша светлость… Кто бы это мог быть? Джиованни говорит, что в замке, кроме герцогини и ее тетки, никого нет, а между тем этот молодой человек?..»

Размышления его были прерваны.

— Сейчас мы переедем эту речонку, за которой будем в полной безопасности, а к утру успеем добраться до Басиньяны, на которую наступают ваши войска, — обратился к нему тот, которого называли вашей светлостью, — вы тоже отправитесь с нами, — обратился он к Паоло и к Джиованни, — пока здесь французы, вам не безопасно их соседство. — Все это молодой человек говорил на ходу, пробираясь к лодке кустарником. Но вот показалась и лодка с сидящею в ней женскою фигурою и гребцом.

— Я вижу, что мы совершенно оставляем замок, — обратился Вольский с беспокойством к своему избавителю, — вы обещали мне возможность видеть герцогиню ди Касиньяно.

— Она перед вами, синьор, — сказал молодой человек, сбрасывая с себя плащ.

В недоумении некоторое время Вольский смотрел на стройную фигуру молодой девушки, одетой в мужское платье. При лунном свете она казалась еще прекраснее. В восторге Вольский упал пред нею на колени, покрывая протянутую руку поцелуями…

Глава XXXIV

— Наше бегство заметили, — с испугам вскричал Вольский, заслышав шум и крики, несшиеся со стороны замка.

— Пока еще нет, — отвечала, улыбаясь, графиня Элеонора, — французам теперь не до вас, ваш побег они заметят, когда вы уже будете в своей армии, теперь они сами переживают неприятные минуты; а ведь твой Пьетро, — продолжала она, обращаясь к старику кастеляну, — прекрасно разыгрывает роль таинственного монаха, французы перетрусили не на шутку, слышишь, какой они подняли шум.

— Поднимут они шум еще больший, когда встретятся с графом Суворовым, — отвечал, улыбаясь, старик.

Видя недоумение Вольского, герцогиня продолжала, обращаясь к нему:

— Для вашего освобождения, чтобы отвлечь внимание французов, я воспользовалась старой легендой, существующей в моем замке. Четыреста лет тому назад один из моих предков жестоко поступил со своим старшим сыном, лишив его наследства, он силою постриг его в монахи и заключил в той самой келье, которую вы только что оставили. Несчастный прожил в ней двадцать с лишком лет и умер слепым, проклиная судьбу и своего жестокого отца. С тех пор, как говорит предание, тень несчастного страдальца время от времени начала появляться в замке. Средние века отличались жестокостью нравов, и мои предки были детьми своего века; многим из них жестокость не была чуждою, и стены Касиньяно видели не мало крови, слез и печали… Быть может, это и послужило канвою для легенды. Притеснение всегда ищет себе защитника, и народная молва не замедлила воспользоваться памятью несчастного страдальца: в народе говорили, что тень покойного в монашеской рясе появляется в замке лишь в тех случаях, когда в нем готовится какая-либо жестокость. Народная молва вначале имела свое основание: жестокий отец надолго пережил своего замученного сына, память о котором терзала его совесть и не давала ему покоя. Его нравственные мучения были настолько велики, что временами доводили его до галлюцинации. Случалось, что, когда он задумывал какую-нибудь жестокость, на память ему приходил сын: в испуге вскакивал он ночью, будил весь замок и уверял всех, что видит сына в монашеской одежде, который неотступно его преследует… Галлюцинации господина и создали легенду для народа. Никто никогда таинственного монаха не видел, но все из поколения в поколение были уверены, что дух его витает над замком, оберегая угнетенных. Легенду эту я распространила через моего Франца среди французов, а внук его, Пьетро, взял на себя роль благодетельного таинственного монаха, и, судя по тому переполоху, который идет теперь в замке, он напугал французов изрядно.

В это время лодка пристала к противоположному берегу, на котором два деревенских парня держали несколько оседланных лошадей.

— Разве вы, герцогиня, не возвратитесь в замок? — спросил Вольский, заметив, что молодой девушке подводят коня.

— В замок? Нет, для меня теперь это небезопасно. Возвратиться домой — значит занять недавнее ваше место в железной келье, но без надежды на спасение таинственным монахом, так как распятие, прикрывающее собою вход в потайной коридор, открывается извне и о существовании его лишь знает Франц и я.

Вольский пришел в ужас.

— Боже мой, сколько несчастий принес я вам!

— Успокойтесь. С приходом Моро я все равно в замке не осталась бы, я решила ехать в Милан, где у меня есть дом и поместья, унаследованные от матери. Ваш план только несколько ускорил мой отъезд, придав ему оттенок бегства, но я уверена, что роли скоро переменятся и беглецами окажутся французы, дни которых в Италии уже сочтены. Если до сих пор мои крестьяне колебались, то мой отъезд в русские войска положит конец их сомнениям и не сегодня-завтра пламя восстания охватит всю окрестность и Моро придется иметь дело не только с победоносным Суворовым, но и с не знающей пощады ненавистью итальянского народа.

Разговаривая, Вольский и герцогиня ди Касиньяно скакали по направлению к деревне Басиньяно, расположенной на берегу реки По, где, как слыхала герцогиня от Моро, русский отряд готовится к переправе. Кастелян, горничная Мариетта, Паоло и Джиовани ехали несколько поодаль от молодых людей. Весенняя итальянская ночь и близость к красавице чарующе действовали на Вольского, он с жадностью ловил каждое ее слово; из ее рассказов он знакомился с положением дел в Италии, с настроением общества в высших его сферах.

Начало светать, и восходящее солнце озолотило шпиль колокольни деревенской церкви, к которой маши путники приближались.