— Ваше высочество! — смело сказал Балакирев, став в дверях и не давая войти. — Её величество недомогать изволит… всю ночь метались и стонали и только с час назад изволили забыться сном. Сон перервать будет — врач говорит — вредно для августейшего здравия её императорского величества. А если сон будет хороший, может, болезненный припадок минует и совсем счастливо, не причинит ущерба дражайшему спокойствию всевысочайшей фамилии вашей…

— Да нам нужно бы повидать государыню, — начал граф Пётр Андреевич Толстой.

— Смею доложить вашему сиятельству, что, буде скоро проснуться изволит её величество, доложим ваши слова и ответ я немедленно передам Алексею Васильевичу. А теперь и двери отпертые не велено держать.

Сказал и запер за собою дверь, выйдя в коридор для продолжения беседы с компанией его высочества.

На лицах герцога и сопровождавших его изобразилась полная досада, соединённая с предчувствием неудачи.

Все, волнуемые, должно быть, одною мыслью, мгновенно переглянулись и опустили головы, разведя руками.

— Куда же нам теперь идти? — со вздохом спросил граф Пётр Андреевич Толстой Бассевича.

Тот промолчал, взглянув на своего герцога, сказавшего ему вполголоса, по-немецки:

— Просите господ к нам завтракать.

— Очень жаль, что с матушкой случилась такая неприятность, — медленно произнёс, ни к кому не обращаясь, обескураженный герцог по-немецки и прибавил, взяв за руку Балакирева: — Вы уведомьте меня, если последует облегчение. Я тотчас приду. Я буду вам очень признателен.

Произнося последние слова, его высочество пожал крепко руку верного слуги своей тёщи и удалился со своими спутниками, делая им, по-немецки, лестную оценку достоинств не пустившего их теперь Балакирева.

— Он очень добрый человек и рачительный… и преданный её величеству… — услышал Ваня издали, когда его высочество уже проходил по двору.

Войдя в переднюю и притворив дверь в коридор, Ваня увидел в дверях опочивальни государыню, подзывавшую его к себе.

— Очень умно придумал… куда с ними возиться! До того ли…

— Его высочество приказал мне прийти известить, когда будет лучше вашему величеству, поэтому нужно…

— К вечеру можешь сказать, что лучше.

— Я боюсь, чтобы его высочество не испугал цесаревну. Благоволите послать успокоить.

В это время показался в дверях Макаров, и, прежде чем стоявший к дверям задом Балакирев мог бы остановить его, кабинет-секретарь пошёл к опочивальне, видя её величество.

— Что нужно? — спросила государыня.

— Светлейший, уезжая, приказал представить к утверждению вашего величества указ о раздаче остаточных дворов и свободных гаков тем, кто будет заслуживать верною службою и преданностью…

— Только это?

— Да ещё насчёт собрания…

— Я, сказали уже, больна, поэтому собрание отложить… До выздоровления… Ты сам должен говорить, что не мог меня видеть и я тебя послала к Лизе, чтобы она подписала, а вы меня не беспокойте… Да чтобы Лиза съездила к сестре Аннушке и сказала бы ей, что опасного ничего, только бы меня не тревожили сегодня, никто. — И её величество скрылась.

Макаров поспешил на половину цесаревны Елизаветы Петровны с проектом указа.

Когда он вошёл, великая княжна была не совсем одета и сидела в шлафроке за столом, на котором Авдотья Ивановна Чернышёва раскладывала карты.

Макаров раскланялся и, подавая указ её высочеству, скороговоркою произнёс:

— Её величество просит подписать, и вашему бы высочеству съездить к сестрице и сообщить: чтобы не изволили сегодня беспокоиться ездить к государыне. Лёгкое нездоровье её величества пройдёт сном, а если не дать заснуть — недуг может усилиться.

— Что же такое с мамашей?

— Ночью не изволили почивать и теперь только успокоились.

Авдотья Ивановна уставила глаза на Макарова, но тот сделал ей знак, должно быть условленный, потому что она поняла и шепнула что-то на ухо цесаревне, прибавив:

— Я, если угодно вашему высочеству, могу сходить, тихонько, а вы такая хохотуша, что на вас положиться нельзя, чтобы вы не расхохотались и не разбудили мамашу…

— Если мамаша только заснула, зачем же будить? — серьёзно возразила цесаревна. — О чём указ, Алексей Васильевич?

— О раздаче усердным слугам её величества, государыни родительницы вашей, вотчин и гаков — в поощрение…

— Поощрять — дело доброе, но кого? — принимаясь за перо, как бы про себя говорила цесаревна.

— Да вот хоть бы за усердие наградить угодно было её величеству, к примеру сказать, Авдотью Ивановну. Её величество теперь, по представлению светлейшего князя, уполномочивает Сенат свободные дворы давать без проволочек.

— Да правда ли, что меня имеет в предмете светлейший?! За что бы это? — переспросила со смехом Авдотья Ивановна Макарова.

— Истинно так, ваше превосходительство, я буду иметь честь представить вам лично отписку на дворы, да и гаков несколько, — ответил Макаров, пока цесаревна пробегала указ.

Дочитав до конца и видя подпись светлейшего князя при приложенном представлении, цесаревна ещё раз обратилась к Макарову с вопросом:

— Отчего же не сам светлейший даёт нам указ, а вы?

— Его светлость уехал осматривать крепости по черте граничной и не скоро будет сюда.

— Когда же? — в один голос спросили Макарова цесаревна и генеральша Чернышёва.

— Ночью, на сегодняшний день, — с поклоном ответил кабинет-секретарь, — а мне поручил представить её величеству. Повеление же её величества я имел уже счастие сообщить вашему высочеству.

— Слышала… подписать и мамашу не беспокоить, а ехать к сестре. Изволь… я подписала.

Чернышёва прочитала бумагу, придерживая конец листа, пока подписывала цесаревна. Держа в руке представление Меньшикова, дочитав, она встала с места и, подойдя к Макарову, передала ему, шепнув на ухо:

— Смотри же, занеси перечень. Я сама хочу видеть, сколько назначится.

— Сколько велишь — при тебе и проставлю… только мне не перечь ни в чём…

Авдотья Ивановна ударила по плечу Макарова и сказала вслух, обращаясь к цесаревне:

— Слышите, ваше высочество, мне взятку обещает дать за исходатайствование ему прежней милости государыни.

— А ты, Авдотья Ивановна, за эту услугу заломи с него побольше.

— Я и то, ваше высочество, думала сама, да человек хорош… готов всякому услужить…

— Только не мне… Что я его ни просила — всегда увёртки.

— Никак нет, ваше высочество… я, по искреннейшей рабской преданности, все приказания вашего высочества старался почтительнейше выполнять и содержать в памяти с полною готовностью.

— Да-да, знаем мы твои краснобайства, Алексей Васильич! А сам всё мне пики ставишь… Не за то ли уж, что я норовлю занять твоё место при мамаше? Знаешь, Авдотья Ивановна, я ведь уж себе и указ выходила: чтобы меня за истинного секретаря её величества принимать и почитать и всему написанному мною верить не сумняся.

— Я и сам первый добиваюся подписи вашего высочества, как все теперя видеть могут, — сострил, смеясь, Макаров, и развернул указ с подписью рукою цесаревны: «Екатерина».

— Вишь он какой мошенник… подводит меня! — засмеялась шутница великая княжна, нахмурив бровки. При том, принимая повелительный вид, прибавила: — Господин секретарь, получив наш указ, имеет немедленно уйти распорядиться публикованием оного, а нас не задерживать: выполнять августейшую волю его и нашей государыни-повелительницы…

Макаров, подлаживаясь под тон приказа, стал церемониально отвешивать поклоны и пятиться задом к дверям. Отдав последний поклон у двери, он очень ловко скрылся за нею.

— Поедем же и мы, Авдотья Ивановна, к сестре.

— Лучше пешком пройдёмтесь, ваше высочество, и вы соизвольте посетить мою избу. У меня есть свежее киевское варенье… только что привезли…

— На пробу варенья мы соизволяем, — шутя ответила Елизавета Петровна, входя в уборную, чтобы одеться для выхода.

— А я схожу на ту половину, — в свою очередь вставая, молвила Авдотья Ивановна и вышла в коридор, понимая, что Макаров, наверное, ждёт её где-нибудь. Вопрос о дворах и гаках в это время получил для неё особенный интерес. Она не ошиблась в расчёте: Макаров действительно стоял в коридоре.