— Эх, ну что за жизнь! Сейчас бы санки и — с горки. Давай как-нибудь соберемся, а? Позовем мальчишек…

— Леньку, конечно? — ехидно спросила Лариска.

— А как ты думала? Я без него просто жить не могу. Вот и сейчас мы пойдем к нему — он в черном списке. Не веришь?

Я достала и прочла: «1. Митракович Н. — три англ. 2. Рыбин Л. — два русск».

— Митракович зачем? Тройка — не двойка.

— Смеешься? Он в хорошисты пробивается. Вот сейчас, кстати, проверишь, как он сделал английский. Плохо — поможешь.

У Лариски блестяще шел английский. Она умудрялась заниматься в двух группах. Когда она говорила по-английски, у нее во рту перекатывалась горячая картошка. Прямо пар шел. Ни у кого так не получалось. Чем не стюардесса международных линий? Между нами говоря, она об этом мечтала. Только втайне!

— Интересно, — сказала Лариска, — учимся с Митрой третий год, а я его совсем не знаю. А ты?

— Знаю только, что его родители на материке, а он живет с бабушкой и дедом. Один раз был у нас дома — пришел узнать, что задали — не был в школе. Я пригласила его в комнату. Он сначала отказывался, потом прошел. Сел за стул, как пятиклассник, честное слово. Юрка — тот бы развалился — я не я… А этот как воробей. Но меня не это поразило. В комнату вошла моя сестрица и повела с ним светскую беседу. Спросила, как зовут, сколько лет, умеет ли он под бокс курицу стричь. Колька как услышал это — прямо чуть со стула не свалился. А потом он стал играть с Танькой. И проиграл часа два. Боже мой, что она с ним делала! Скакала на нем верхом, трепала за уши, колотила. Нахальная девчонка, а он все терпел.

— Что ж тут странного? — спросила Лариска. — Просто детей любит.

— Нет, маленький он какой-то, прямо ребеночек. Вот если поставить рядом тебя и его, между вами — пропасть. Никогда не скажешь, что тебе и ему — пятнадцать.

Коля жил в своем доме. Мы вошли во двор и первое, что увидели, было… маленькое хоккейное поле, расчерченное по всем правилам, с синей и красной полосами, с кругом посредине.

— Ты посмотри, Катя — и ворота есть.

Ворота, правда, напоминали разноцветные цыганские кибитки, довольно драные, или лоскутное одеяло.

— Давай прокатимся, а?

Мы перешагнули доски, которые огораживали поле, и попали в ледяную кашицу. Видно, каток недавно залили, и он еще не успел замерзнуть.

— Ой, испортили лед! — сказала я.

— Ничего, еще зальют, — успокоила Лариска.

Мы вошли в дом. Нас приветливо встретила бабушка — довольно молодая, очень худенькая женщина. Она спросила:

— Вы к Коле? Проходите, проходите.

В самой большой комнате, куда нас пригласили, увидели такую картину: пол-Кольки, причем не лучшая его часть, торчало из-под шкафа. Он что-то делал там руками — острые лопатки ходуном ходили по спине.

— Коля! — крикнула бабушка звонким девчоночьим голосом, — к тебе пришли. Вылазь!

— Сейчас, — приглушенно сказал Коля, но продолжал заниматься своим делом.

Бабушка легонько хлопнула его. Колька смешно брыкнулся и сказал:

Ну, щас, генерала слеплю!

В конце концов Колька вылез и увидел нас. Покраснел ужасно. Накинулся на бабушку:

— Баушка, ну что ты не сказала!

А вот и первые березы — высоченные, под самое небушко. Они растут прямо у Ленькиной калитки. Я остановилась около них перевести дух. Сердце бьется ужасно. Это не только от бега. Я волнуюсь, честное слово. Интересно, чем он занимается? Какие у него глаза? Что он мне скажет — самое-самое первое слово…

Попыталась заглянуть в окна, но они занавешены. Только тени движутся. Театр теней. Пытаюсь угадать, где его. Не могу. Стало светлее. В чем дело? Оказывается, луна краешком выглянула из-за облака. Ага, вот почему нет звезд. Постояла еще немного, полюбовалась березами. Сердце билось так же громко. Боюсь услышит, как войду.

Постучалась. Никто не отзывается. Толкнула дверь — открыто. Вошла в темные сени, ощупью нашла дверь в комнату. Постучала.

— Входите, входите! — ответил мужской голос.

Я вошла, поздоровалась. В комнате сидел худющий большой человек, похожий на Челкаша. Перед ним лежала раскрытая толстая книга.

— А Леня дома?

— Дома. Где ж ему быть?

Ленька крикнул из другой комнаты:

— Челкаш, кто там?

Я не поверила своим ушам. Отец увидел мое удивление и объяснил:

— Это моя домашняя кличка. Иди к нему.

Ленька сидел на табуретке, зажав между ног бесштанного карапуза. Это был, должно быть, его самый младший брат. А всего у них четверо детей. Ленька — старший. Жили они туго. Ленькин отец работал кочегаром в больнице, мать его там же, нянечкой. Ленька часто ходил на охоту не ради собственной забавы, он подкармливал семью.

Карапуз — мальчишка года полтора — изо всех сил пытался вырваться из Ленькиных ног.

— Что ты делаешь? — спросила я. — Отпусти его.

— Вот сейчас штаны надену.

— Тебе помочь.

Ленька изо всех сил старался показать, что его нисколько не трогает происходящее, но я видела, что он смущен.

— Ты чё пришла? — опросил он.

— Разве нельзя?

— Ах да, ты же «Скорая помощь» сегодня. Все в куклы играете.

Я почувствовала себя не в своей тарелке. Может, в самом деле — в куклы?.

— Лень, ты знаешь, у тебя двойка по русскому.

— Ну, знаю.

— Сочинение написал?

— Стой ты! Щас надену! — наконец он справился с штанами и выпустил братишку. — Написал.

— Давай проверю.

— Возьми домой, завтра принесешь, ладно?

— Ладно.

Я собралась уходить. Ленька вышел со мной в первую комнату, где сидел отец. Он читал книгу, не обращая на нас внимания.

— Что это он читает? — спросила я тихо.

— Конан-Дойля. Чем бы дитя ни тешилось…

— А тебе не нравится?

— Читать можно.

Мы помолчали.

— Ну ладно, я пошла.

— Подожди. Отец! Я выйду на минутку — посмотри за Вовкой.

Отец кивнул, не отрываясь от книги.

— Да ты книжку брось! Эдак не усмотришь.

Отец послушно закрыл книгу. Я попрощалась.

Мы вышли в темную-темную ночь.

— Ничего не вижу, — сказала я.

— Это после света. Давай маленько постоим, оглядимся.

Минуты через три проступили силуэты деревьев. Кое-где замерцали звезды.

— Видишь звезды? — спросил Ленька.

— Вижу.

— А это что?

Он показал на верхнюю пуговицу моего пальто. Я нагнула голову, а он легонько схватил меня за нос. Мы засмеялись.

— Пойдем, я провожу тебя. А то темно.

Сердце мое молчало. Я не помню, как оно успокоилось. Но мне все равно приятно было идти с Ленькой. Вот захочу — возьму его под руку…

— Угадай, у кого мы были с Лариской?

— Не знаю.

— У Кольки. И знаешь, что он делал? Солдатиков лепил.

— Колян, он такой. Мировой парень. Могила.

— Почему ж могила?

— Значит, железный, не продаст.

— А кто продаст?

— Не знаю.

— Юрка Дорофеев?

— С чего ты взяла?

— Мне кажется, вы ведете какие-то старые, давние счеты. А вот какие — не знаю.

Ленька помолчал. Вздохнул.

— Белая кость он. Собачий аристократ. А я плебей. Так он мне однажды сказал.

— Так и сказал?

— Так и сказал.

— Ну, знаешь…

— Вот в этом все и дело.

— Расшифруй.

— Да неохота. Прошлогодняя история. Да ладно, раз уж начали. Пришел я к ним как-то домой. Ты же знаешь его мамашу? Офицерша! Оглядела она меня с ног до головы. А я, надо сказать, был как оборванец. С отцом сено косили, и я не успел переодеться. Сразу побежал к нему за книжкой. «Щит и меч», как сейчас помню. Ты была у них? Видела, какая библиотека? Побольше, должно быть, вашей. В общем, прихожу, Юрка дома. Мать пошла в другую комнату звать его. И тут я услышал разговор: «Ты с ним дружишь?» — «Да нет, что ты». Ко мне вышел с улыбочкой: «Книжка уже приготовлена. Ты за книжкой пришел, — говорит. — На!» И, дескать, катись колбаской! Не знаю, как я эту книжку не швырнул. Очень уж хотелось прочитать. Стерпел. Но обида залегла. Потом он напросился со мной на охоту. Взял. Стрелять не умеет, подманивать тоже. Так он прямо на брюхе передо мной ползал, потому что чувствовал мою силу. Вот люди! И когда я ему сказал об этом, он оскорбился. Сказал, что я все придумал, что я грубый человек. И плебей. Я не знал, что это значит, но не подал виду. В библиотеке словарь попросил. В общем, не аристократ я. А он аристократ. Собачий. Я ему об этом тоже сказал.