А потом был кофе и булочки. Тихий смех, прикосновения, карамель в венах.

Я, наверное, громко и прерывисто дышала, потому как Роб взял меня за руку и серьезно сказал:

— Если не хочешь, или тебе трудно, могу отвести тебя в гостевую.

Я замотала головой.

— Нет. Я хочу жить здесь.

Внутри все поменялось, обросло другой реальностью. Прошлое пространство комнаты Эрика, угловатое, без излишеств, заполонили груды детских вещей. Кроватка с рюшами, кресло-качалка у окна — видимо, для меня. Игрушки в творческом беспорядке на полу. Дополнительный комод для наших с Аланом вещей. Гардеробную, наверное, решили не трогать. Святыня. Как еще спальню мне доверили…

Впрочем, переживать и мыслить сил уже не было. Упасть бы в кровать, только сначала вымыться хорошенько.

— Отдохни, — посоветовал мне Роберт. — С Аланом пока побудет Тома. Завтра у тебя трудный день.

— Труднее, чем сегодня? — зевнула я и покосилась на кровать.

— Завтра мы едем в резиденцию охотников. Нужно представить тебя Петру. Да и день ежемесячных отчетов как раз завтра. Убьем двух зайцев одним выстрелом.

— Петру? — переспросила я.

— Наш новый смотритель, — пояснил Роб. — Еще не древний, но достаточно старый охотник. Думаю, со временем Альрик тоже приедет — скади у него на особом счету.

При упоминании о Первозданном у меня заболела голова. Прям аллергия на древних манипуляторов. Завтрашний день виделся мрачным и по-настоящему тяжелым. Безумно захотелось увидеть сына, прижать его к груди и успокоиться.

— Алан… пусть сегодня останется со мной, — попросила я. — Не усну без сына.

Роб кивнул.

— Скажу Эльвире, чтобы принесла, а ты пока прими душ. В комоде есть вещи — я приобрел на первое время. Остальное купишь сама.

Горячая вода разморила еще больше. На полке все еще стоял гель для душа Эрика — терпкий, с древесным запахом и миндальным маслом. Я тщательно мылилась и глотала слезы от того, что уже не вернуть. Но когда вернулась в комнату, глаза были сухими.

В спальне меня ждала Тамара. Алан спал в кроватке, его ресницы подрагивали, а кулачки сжимались. Надеюсь, тебе снится что-то хорошее, малыш.

Я присела на кровать и подняла глаза на воительницу.

— Ты отлично держалась, — похвалила меня Тамара. — Я сомневалась, что вообще выдержись. На вид ты не очень стойкая…

— Спасибо, ты такая милая, — съязвила я.

Она пожала плечами.

— Я привыкла говорить правду. Многим это не нравится, но это их проблемы.

— Мне нравится. Я ценю правду. И сама привыкла говорить ее в глаза, так что не обижайся. Я не буду притеснять Дашу. Она не подсылала того убийцу, не знала о ребенке и не станет вредить Алану. Это видно даже тому, у кого с интуицией туго.

— Возможно, и не она была, — проворчала Тамара и присела на стоящий рядом с кроватью стул. — Но это ничего не меняет. Даша — скверная правительница. Ей, как и тому, зеленоглазому, плевать на закон крови. Она бы осквернила скади.

— А я? Разве во мне есть кровь скади? Разве я не оскверняю ваши… законы?

— Ты не скади, — улыбнулась она. — Ты лишь говоришь за сына. Это другое.

— А когда он подрастет, вышвырнете меня из племени?

— Когда он подрастет, сам будет решать, — отрезала воительница и встала. — Ты не хочешь в скади, так что же жалуешься?

— Я не жалуюсь. Устала, — призналась я. — И думаю о будущем.

— Устала — отдохни. А будущее твое здесь, рядом с нами. На долгие годы. Тебе нужно научиться держать удар — каждый правитель должен это уметь. Не ломаться. Сражаться до последнего за своих людей. Так делал Эрик, пока не ушел. Так делали вожди до него. Ты никогда не была вождем, но станешь. Упадешь, я подниму. Но никогда, слышишь, Полина, никогда не позволю тебе отступить. Назад дороги нет. Ты знала, на что шла.

Воительница вышла, и мне показалось, если бы Алан не спал, хлопнула бы дверью. Я не нравилась ей. Она хотела меня не больше, чем Дашу. Но вынуждена была терпеть. Потому что по закону именно я имею право на скади, а вовсе не потому, что достойна править.

— Бредовые у вас законы, — пробормотала я и упала на кровать.

Уснула почти сразу, а ночью проснулась от тревожных снов. Потом забрала Алана к себе, и тревоги исчезли. А совсем под утро мне приснилась девушка. Высокая, стройная и безумно бледная. Каштановые волосы трепал ветер, она смотрела на меня умоляюще.

— Спаси меня, — попросила и протянула руку, но как только я захотела ее коснуться, образ растаял, и я осталась одна посреди ночной степи. Ковыль раскачивался и ласкал босые ноги, а над головой раскинулся усыпанный звездами небосвод.

И почему-то подумалось, что если не спасу ее — ту девушку с грустными глазами — ничего хорошего не будет.

Но понять наутро, пророческий ли был сон или просто игры подсознания, у меня не получилось. Интуиция молчала, а впереди ждал насыщенный событиями день.

Утро выдалось солнечным, весенним. Высыхала земля на клумбах у дорожки, ведущей в сад, и в земле этой копалась женщина скади. Сажала цветы. Я забыла ее имя. Как и многих других. Нужно будет выучить или записать. Теперь я — часть их племени.

Настроение было ужасное. С Дашей поругалась утром. Нелепо вышло. Вернее, ожидаемо, но все же… Она подкараулила меня у двери спальни. Смотрела зло огромными своими глазищами, а когда я вышла, выдохнула:

— Дура!

— Чего? — опешила я.

— Как ты вообще… подумать могла? Поверить, что я… — Она захлебывалась слезами, они душили ее, мешали словам. — Он же сын Эрика. Алан. Я бы ни за что…

— Извини. — Я потупилась, не зная, что ей ответить.

Мне было страшно. Одиноко. А друзья Эрика убедили, что она могла убить. Как я могла не поверить им — Эрик же верил?

— Извини — так просто! У тебя, наверное, все просто. Со мной-то ладно — меня можно не любить. Кто я такая?! Но ему могла бы сказать. Он сто раз тебя похоронил, а ты вернулась. С сыном. Бросила это ему в лицо. Сходу, с порога. А тогда не сказала, хотя могла. Обидки хранила. А ведь он всегда… всегда тебя спасал. Подставлялся. Жизнь свою положил. Но что тебе до его жизни, верно? И до моей. Ты решила скрыть. Будто бы я прогнала, будто мы все…

— Даша!

Но она не стала слушать. Развернулась и побежала. Совершенно не по-королевски, закрывая рот ладонью, наверное, чтобы не закричать от обиды.

Мне было плохо. Я поступило подло, вот скверна и просочилась в душу. И об этом поступке я жалела. Даже весна не могла осветлись его, выгнать из сознания.

Но правителям нельзя грустить и съедать себя сожалениями. У правителей много дел.

Роберт открыл для меня дверцу черного глянцевого автомобиля, и я последний раз оглянулась на дом. Облитый светом, он торжественно сверкал вымытыми окнами. А на серой шиферной крыше ворковали голуби.

Всю дорогу до Липецка жрец давал мне указания, как вести себя с охотниками.

— Говори по существу, держись с достоинством. Мне войти не позволят — это прерогатива вождей. Тебя будут спрашивать о том, почему ты не посвящена в племя. Не отвечай. Их не касаются личные дела скади. Вот финансовые отчеты. — Он сунул мне бумаги. Толстая пачка. Таблицы. Графики. Цифры. И я ничего в этом не понимала. — Будут вопросы, скажи, что ты еще не освоилась и в следующий раз придешь с консультантом. Не бойся, в отчетах все правильно, не прикопаются.

— Это так сложно, — простонала я.

— Только в первый раз, — ободрительно улыбнулся Роб. — Ты справишься. И помни, я за дверью.

Я кивнула.

— Смотрителя скади зовут Ганс. Он не русский, говорит мало, почти не вмешивается в наши дела и редко бывает в доме. Он молод и боится, используй это.

— Меня он вряд ли испугается, — пробормотала я.

— Ты не представляешь, какими людей рисуют слухи, — возразил Роб. — Тебя долго не было, но слава о тебе только росла.

— Слава? — Повернулась к нему, чтобы отследить признаки насмешки. Не шутит. Серьезен.

— Здесь тебя знают, как сильного воина, Полина. Ты проявила себя на прошлой войне, охотники такого не забывают. Да и с Эриком ты была долго, а его, говорят, сам Альрик побаивался… Поэтому они сразу постараются запугать. Не ведись, держись с достоинством. Ты — мать наследника и на своем месте, ежемесячные взносы скади платят исправно. Остальное не должно их волновать.