«Не для того тхади создали этот камень, чтобы дочь человеческая могла так просто воспользоваться вложенными в него силами, — услышал Морстен голос Замка, и снял руку с меча. Все было в порядке. — Ты недостаточно знаешь, Мора».

— Так научи! — ответила она невидимому собеседнику, возвышавшемуся сейчас за соседним перевалом, если смотреть на юг от камня.

«Рано. Учись сама. Вся земля — твой учитель», — Замок замолчал.

— Я стану сильнее, — Мора ударила по скале кулаком, разбрызгивая подтаявший от тепла ее тела снег, и, словно большая лисица, одним движением перетекла в вертикальное положение. — Слышишь?

— Слышу, — сказал Морстен.

В ответ раздалось похожее на звериное шипение, и разъяренная девушка, в чьих глазах билась темная ярость, ничуть не хуже, чем у бойцов-тхади в Круге, едва не располосовала длинным ножом его глотку. Искры, высеченные из кольчужного рукава, ослепили ее, и Гравейн, нахмурившись, отступил. Доставать меча ему не хотелось, а лениво ворочающуюся внутри этой воспитанницы Замка Тьму не почувствовал бы только совсем лишенный чутья.

— Успокойся, — поднял он раскрытую ладонь, обтянутую коричневой кожей перчатки. — Я не причиню тебе зла.

Сон осыпался тонкими лепестками черного снега, унося прочь довольный смех Моры, скомканные простыни в аскетически скромной спальне на огромной кровати из темного дерева, звон клинков и биение сытой Тьмы внутри сердца из чернёного металла…

…чтобы вернуться реальностью, в которой расцветали вспышки ударов металла о металл — серебряного о черный, раз за разом, разрывая темноту горной ночи, словно молнии. Костры прогорели, но глаза Властелина, ночь для которых была едва ли не светлее дня, выхватили главное — тхади успешно противостояли напавшим на них долинцам, и крики вперемежку с металлическим лязгом разнеслись далеко над скованными темнотой горами, порождая всплески эха и лавины, скатывавшиеся вниз со склонов.

Пульсирующие линии Тьмы были обжигающими, и вибрировали, как струны огромной скрипки, на которой наяривал кривым смычком похмельный великан. Морстен перекатился в сторону от своей лежанки, где был приготовлен небольшой камень. Вовремя. В толстую кошму вонзились оголовки нескольких стрел, от которых поднимался желтоватый дымок, растворяющий ткань, как кислота — бумагу.

Выстрелившие стали заметны Гравейну, словно подсвеченные незримым факелом, и он направил на них нити темноты, которые сжимал в руках, но не выпуская на волю силу. Передвигавшиеся в тенях жрицы-сестры представляли большую опасность, но до своего проявления в мире были неуязвимы.

«Надеюсь, Лаитан находится достаточно далеко от костра, — мрачно свёл брови Морстен, — не хочется, чтобы ее пришибли ненароком, сослепу вывалившись из теней».

Выбросив меч назад, но не вынимая его из ножен, Гравейн с удовольствием почувствовал, как тяжёлый клинок сбивает кого-то с ног. Кого-то, кого там не было еще секунду назад. Золотая вспышка слилась с броском невидимой нити Тьмы. Жрица Империи, сопровождавшая сначала Лаитан, потом Киоми, забилась на камнях, пытаясь сбросить со своей шеи горячую удавку, хрипя и испуская пену.

Лаитан видела тени, в которых, будто золотые пауки по паутине, скользили ее люди. В прошлом — ее люди. Теперь они стали опасными, алчущими крови союзника воительницами. Тхади неплохо справлялись с долинцами, но против второго фронта им было не выстоять, уж слишком их было много на пять оставшихся в живых защитников властелина.

Морстен пока успевал набрасывать свои удавки на противников, до сих пор, к немалому удивлению Лаитан, не убив никого. Медноликая поднялась с камней, столкнувшись лицом к лицу с Киоми. Женщины смотрели друг на друга довольно долго. Битва вокруг словно замедлилась, застывая, пока госпожа и ее первая служанка всматривались в души.

— Ты недостойна быть матерью матерей, — прошипела Киоми.

— Хорошо, я согласна, — пожала плечами Лаитан, и губы ее искривила странная улыбка. Киоми на несколько секунд опешила, не ожидая от своей госпожи такой реакции, но быстро взяла себя в руки, доставая сразу два искривлённых к остриям черных клинка.

— Ты недостойна быть женой Ветриса! — наконец-то озвучила истинную причину своей злости Киоми. В ответ Лаитан не удержалась от смешка, чем окончательно повергла служанку в непонимание.

— Да не очень и хотелось, если честно.

Лаитан чувствовала себя человеком, на чьи плечи сначала легла судьба целого мира, а потом этот груз ссыпался вниз потому, что сам мир умер, а она так и осталась стоять на плато богов, ожидая, какое задание ей должны были дать. Пронзительные свистящие ветра трепали ее одежды, бросая в лицо пригоршни смёрзшейся земли, а внутри, в самой душе и даже глубже, откипела золотой пеной кровь, навсегда застывая в жилах протянутыми нитями. Пустота и гулкое эхо бездны в душе не давали больше надежды, терять было нечего, как и приобретать. И Лаитан, шагнув вперёд, едва ли не сама напоролась на клинок служанки, по старой привычке отдёрнувшей руку, будто Лаитан все еще была ее госпожой и правительницей для неё.

Опомнившись, Киоми мгновенно нанесла удар, но Лаитан уже не было. Она растворилась в тенях, оказавшись в пространстве тех, кто служил ей верой и правдой.

В сером мареве грубой ткани теней яркими искрами блистали жрицы. Текучие, почти неуловимые во внешнем мире, здесь они выглядели плотными и уязвимыми.

Медноликая решительно шагнула вперёд, обматывая ладонь в толстой перчатке обрывком грубой ткани, под которой в ладони имелся увесистый камень.

Первый удар, пришедшийся в затылок одной из жриц, заставив женщину выпасть из теней под ноги уккуна. За ее тело тут же запнулся долинец, повалившись вниз. Лаитан огляделась, оставалось еще несколько сестёр, которые в любой момент могли ее обнаружить.

Мастер мастеров, посмотрев на камень в ладони, с удивлением поняла, что он ничуть не хуже, если не лучше, привычной ей магии. Вторая жрица получила удар в висок. Кажется, кость все же хрустнула, и упавшая женщина теперь смотрела вверх остекленевшими глазами. Лаитан было бы невыносимо увидеть смерть своего человека, своей сестры от ее же рук. Но это было в прошлом. Теперь она могла лишь поглубже загнать страх и невероятное желание броситься прочь, прекратив битву, и не видеть исхода.

Скоро ей придётся пережить столько смертей, что одна, самая первая от ее рук, покажется ей песчинкой. Отдавать приказы казнить имперцев и делать это лично — совсем не одно и тоже.

Третья жрица оглянулась, стушевалась, замешкалась, но все же ударила Лаитан золотистой нитью. Золото вошло в грудь Медноликой, заставив ее пошатнуться, но особого вреда не причинило.

Мрачный взгляд горящих зеленью глаз Лаитан и сумрачное выражение ее лица, исполненное решимости и скорби, заставили жрицу попятиться и потерять концентрацию, нужную для того, чтобы продолжать петлять по теням.

Впереди Лаитан видела пульсирующий сгусток тьмы, сплетавшийся с ослепительным серебром. «Неужели, сам Ветрис решился на схватку?»

У Лаитан было время подумать за эту ночь. Она вспомнила чёрную женщину с бледной кожей, очевидную союзницу Морстена. Да и судя по ее нагловатой и откровенной демонстрации, она была к нему ближе, чем остальные.

Обрывки разговоров уложились в стройную картину, и причина ненависти Ветриса стала очевидной, как и причина злости Киоми. Варвар предлагал союз и Морстену, но тот, видимо, послал его доить уккунов в свойственной ему манере, решив лично познакомиться со всеми участниками похода. «А что, если бы он принял союз? — холодея, подумала Лаитан, шагая к очередной жрице в тенях. — Что бы ждало меня и эту глупую влюблённую Киоми? Мы вышли бы из Империи, растеряв кости еще в Лихолесье. Или дошли бы до этого места по частям, пережили океан, а затем уперлись в поджидающего нас Морстена. Свеженького и всегда довольного собой. Не стоит забывать, что мы шли по ровной дороге тьмы. Ему ничего не стоило пройти по ней самому и подождать, кто из нас доживёт до конца пути».