Ах, победа-победа Алёшина,

Отчего не веселишь ты, не радуешь

Удалецкого сердца молодецкого?

Ах, грусть-тоска да знакомая

Огрустила снова сердце молодецкое,

Ах былая кручина окручинила,

Опечалила печаль раны старые.

И куда уйти добру молодцу

От былой от неправды отца-матери?

Снова витязю забыться в богатырском бою!

В чистом поле Алёша думу думает:

«А поеду я во стольный Киев-град.

Попрошу я у князя у Владимира

Богатырской службы да по смелости,

Всё по смелости моей да по доблести.

Разверну плечо молодецкое,

Разгоню печаль я тоску свою,

Или голову сложу во честном бою.

Выбирай, добрый конь, путь-дорогу сам

Ты ко стольному граду Киеву».

Коник сметлив, догадлив, на побежку скор,

Прямоезжих путей ему не спрашивать,

По окольным путям не пытать, не плутать,

Он прыг, он скок, он в короткий срок

Доносил богатыря без путей, без дорог,

опускался перед городом Киевом.

Повстречался Алёше стар-матёр скоморох,

Старичище седат-бородат Зная́й:

«Ты куда спешишь, добрый молодец?»

Отвечал Зная́ю Алёшенька:

«Я спешу-тороплюсь в стольный Киев-град,

Я — на службу ко князю Володимиру!»

«Опоздал ты, удача добрый молодец,

Ныне Киев-град сдан без бою врагу.

Налетел Змей Тугарин на святую Русь,

Он грозой грозил стольну Киеву:

«А я Киев-град, я взятьём возьму,

Терема-дворцы я на дым спущу,

Я княгиню Гореславу Королевичну

В полюбовницы я себе обольщу,

Володимира-князя я слугой обращу,

Будет князь мне верным слугатаем.

На пирах с Гореславой мне служить-подносить!»

Испугался угрозы Володимир-князь,

Не скликал богатырей славных витязей,

Сам сдавался без бою, без се́ченья.

Ныне Змей Тугарин во дворцах-теремах

За хозяина хозяинует там,

Обольстил-прельстил Гореславу Змей,

За столом сидит, с ней целуется,

Сам Владимир-князь им прислуживает!»

Было бедко Алёше от сведки такой,

Распалился на бой богатырь молодой:

«Мне тугар-те бить не учиться стать!

Я конём стопчу, я мечом ссеку,

Я стрелой разорву, я во прах сотру,

Я развею прах, я — по всем ветрам,

По всем ветрам, по всем ви́хорям,

От тугарина, от козарина

Ни следа, ни наследка не останется!›

Скоморох Зная́й Алёшу выслушивал,

Головою с упреком покачивал:

«Гой еси, удалой ты, Алёшенька,

Смельства-удали очень много в тебе,

Много храбрости, много доблести,

Ты не силой возьмешь — ин напуском,

Лих Тугарина Змея тебе тем не взять:

Не берет его калена стрела,

И не колют акинаки[16] харалужные,

Не секут его ни мечи-кладенцы,

И ни сабли не рубят булатные,

И ни копья не пронзают долгомерные,

Ни копыта не сминают Змея конские,

Змей Тугарин Змеевич ничем не сразим,

А ведь сам зато на летучем коне,

На летучем, на крылатом, все жжёт и палит:

У коня-то ли того у Змеёвичева

Грива пламенная, крылья огненные!»

Раззадорился Алёша пуще прежнего,

А в задоре Алёша — он хвастливым был,

Порасхвастался уда́лой похвастью:

«Не пугай ты меня, скоморошище.

Моя воинская доблесть не уступчива,

Богатырская смелость не упадчива,

Боевая отвага не украдчива,

А свалю-погублю я козарина,

Либо я сложу буйную головушку,

Да и пусть мои очи молодецкие

Не увидят позорища над Русью святой!»

Отвечал Алёше скоморох Зная́й:

«Много буести, Алёша, в тебе,

Носят храбрые мысли твой ум и тебя

На великое на дело витязенское,

Да сдержи ты безумную смелость свою,

А возьмися за разум да во́йми мне:

У Тугарина-то Змея козарского

Есть одно у него да место слабое —

В лоб-то Змея Тугарина убить нельзя,

Да слаба козарская поты́лица.

И не честь тебе хвала молодецкая

Погибать-согорать во змеёвом огне,

Будет честь-хвала молодецкая

Изловчиться, ударить по затылку ему,

Не мечом, не булатом, хоть бы палкою,

Хоть бы посохом, хоть подорожной клюкой,

От удара такого богатырского

Змей козарин Тугарин испустит дух!»

Молодой да смелый Алёшенька,

А на тот на миг он догадлив был:

Утишил своё сердце богатырское,

Усмирил свою буесть воинскую,

Уж не хочет красоваться он доспехами,

И сказал Алёша скоморошине:

«Ты снимай своё платье скоморошное,

Одевай ты моё богатырское,

Ты бери и коня, и всё оружье моё,

А оденусь я по-скоморошески,

Да возьму твой посох, скоморошью клюку!»

Так сказано, да так и сделано:

Скоморох с богатырём переоделися,

Они одёжею переменялися.

Скоморох Зная́й — он сел на коня,

Сам Алёша пошел с подорожной клюкой.

А клюка-то она и не проста была,

А в клюке-то вес девяносто пудов.

Говорил на прощанье Алёше Зная́й:

«Ты возьми ещё гусли скоморошные,

На честном на пиру у Володимира

Пригодятся тебе мои гусельки!»

«Я бы взял твои гусли, скоморох Зная́й,

Да владеть-играть не умеючись:

Отродясь не бывал я загу́сельщиком!»

«А беда невелика в том, Алёшенька,

Мои гу́сельцы-те самогудные:

Они сами рокочут, они сами поют.

Ты умей только мыслию смыслити, —

Мои гусли сами подпоют тебе;

Ты умей только чувством счувствовати, —

Подыграют-подгудят гусли чувствам твоим.

А от гуслей моих — мысли смы́сленнее,

От яровчатых — все чувства счу́вственнее!»

Тут с Алёшей Зная́й расставалися.

Приходил Алёша в славен Киев-град.

Попадал богатырь на почестен пир,

На почестен — не честен, на посра́мищен:

Пир во гриднице у Владимира,

Да хозяин на нем — не Владимир-князь.

Видит видище витязь невиданное,

Слышит слышище Алёша неслыханное:

За почётным за княжьим золотым столом

Восседает не сам Володимир-князь —

Там Тугарин Змей величается,

Над боярами-князьями изгаляется,

Со княгиней Гореславой Королевичной

Змей милуется да целуется,

Обнимает Гореслава Тугарина

На глазах да у мужа Володимира.

А Владимир Тугарину прислуживает,

Яства, мед, вина Змею поднашивает.

Заявился скоморох на этот пир на срамной.

Он Тугарину Змеёвичу не кланяется,

Поклоняется поясно Владимиру.

«Ты скажи, государь Володимир-князь,

Есть ли место скомороху на таком на пиру?»

Володимир-князь заикается,

От испугу словами подавляется.

Змей Тугарин на Алёшу рассержается:

«Ты откудова, невежа деревенщина,

Ты слугу привечаешь, места спрашиваешь,

А меня, государя, не желаешь признать?»

Скоморох тут Змею выговаривал:

«Змей Тугарин, ты собака, а не князь-государь,

А собака-та лает — ветер носит тот лай,

Не с тобой, пёс, беседа — со Владимиром!»

Змей Тугарин Змеёвич возъяряется,

За кинжал харалужный хватавается,

В скомороха с хрюком-рёхом кидавается.

Млад Алёшенька увертлив да ухватлив был:

Увернулся, ухватил то кинжалище —

Тяжело, велико, востро лезвие

Серебром чистым к черню припаяно,

Серебра на припой пошло двенадцать пудов.

Удивился Змей, бельма вытаращил.

«У тебя, скоморох, и холопий вид,

Зато сила, видать, богатырская,

А тебя я за это пожалую,

Я слугой тебя верным сделаю,

Будешь ты мне служить верой-правдою.

И даю тебе место почётное:

Ты поди, ты садись хоть и подле меня,

А другое место — супротив меня,

Третье место — садись, куда захочется!»

Отвечал скоморох Тугаретину:

«Рядом с князем сидеть Володимиром

Раньше было место почётное,

А сидеть да со Змеем Тугарином

Нынче стало место позорное.

А не сяду‚ Тугарин, я ни рядом с тобой,

А не сяду, Тугарин, супротив тебя,

А я сяду за печкой за мура́вленкой.

Раньше место было само низкое тут,

Нынче стало оно самое почётное».

Сел Алёша за печку за мура́вленку.

Приносили повара на блюде лебедя,

Принимал-подавал его Владимир сам,

И хватал-глотал, с костьём заглатывал

Одного за другим лебедей-те Змей —

Успевай, повара, да нажаривать,

Торопись, Володимир, ко столу подносить.

А Алёшенька-скоморошинка

Во своём углу приговаривает,

Подпевают ему гусли самогудные:

«Гой вы, косточки вы лебяжие,

Позаткните собой глотку вражью вы,

Подавись-поперхнись ты, Тугарин Змей,

Задохнись-растянись, за столом околей, —

По-собачьему да по-волчьему;

Никому бы псу и не помочь ему!»

Лебедь жарена у Тугарина

Позаткнула Змеине всю гортанину.

Змей-то давится, пастью хамкает.

Принимались отливать аж лоханкою.

Не одна лохань залита́ в гортань.

Вота будто тут Змей отутовел.

Избранился Змей не по-хорошему,

Он сказнить велит скоморошину.

Тут Алёшенька и не скрывается,

Своим именем и прозывается:

«Я‚ Алёша Попович, это я, богатырь,

Истреблю тебя, Змея, во честном бою!»

Рассмеялся Тугарин, распотешился:

«Много лет я искал да выспрашивал,

Где Алёшка Попович, богатырь на Руси?

Говорилося: он будто смел да силён;

Вышло: кроха из крох, скоморох, худ и плох.

И меня, да такой, вызывает на бой!

А ведь я тебя, Алёшка, глотком сглону,

А ведь я тебя, Алёшка, огнем спалю,

А ведь я тебя, Алёшка, в песок сотру!

Да с пировли мне уходить не пора.

Эй, Владимир-слуга, выставляй борца,

А я выставлю супротивника.

Буде мой поборет — ты отдашь мне в заклад,

В отсеченье Алёшкину голову,

Буде твой поборет — ты Алёшку бери,

Посади его во глубок подвал!»

Совершился торг, согласился князь,

Поязался Владимир Тугарину

Услужать и головой, хоть Алёшиной.

Да взыграла душа богатырская,

Да восстала гневая Алёшина:

«А не надо, Владимир, утруждать себя —

Выбирать борца-поединщика,

Это сам я пойду на потешный бой,

Сам я выберу себе и козарина,

Я тебя выбираю, Тугарин Змей,

Хочешь — здесь и начнём битву-се́ченье,

Хочешь — выйдем на бой в поле чистое,

Уж потешиться — так смертной схваткою!»

Не замедливал Алёша, нож выхватывал,

Тот козарский-тугарский булат-кинжал.

Испугался Тугарин, стал упрашивать:

«Мы давай с тобой, Алёша, побратуемся:

Будешь ты на Руси моим наместником!»

«Ах, свиное ты рыло, ах, поганый козар, —

Неподкупно богатырство русское,

Непродажны русские витязи,

Хочешь — бой принимай здесь во гриднице,

Хочешь, пёс, — выходи в поле чистое.

Будем биться с тобой мы один на один!»