Те учителя, которые утверждают, что у них нет любимчиков, говорят неправду. Человеку свойственно выделять из окружающих людей тех, к кому лежит душа. И учитель в этом не исключение.
В классе Александр Александрович не подчеркивал своего расположения к Саше, но Саша чувствовал, что он любимый ученик, и глубоко ценил это. Вот и сейчас он торжественно и смущенно нес на своем плече руку учителя и испытывал гордость за доверие и уважение к себе.
В учительской никого не было. Они сели за длинный стол, покрытый красной материей, друг против друга и заговорили о Коле Ласкине.
- Был я у него дома, - рассказывал Саша. - Он не возвращался. Отец грозится собственными руками задушить его, как воротится. Мать плачет.
Саша то задвигал, то раздвигал у белого воротничка легкую «молнию» черной вельветовой курточки, то прикасался пальцами к авторучке, заткнутой в верхний карман, то поправлял рукой черные волосы, спускающиеся на загорелый лоб.
- Несколько дней он действительно прожил у Сеньки-воина. Пил с Сенькой, в карты играл. Санька сказал мне, что дал ему на карточную игру сто рублей и он проиграл их. «Вот и купил его недорого», - признался Сенька… Тетка Дарья сказывала…
- Говорила. Сказывала - это диалект отживший, - перебил Александр Александрович.
- Говорила, - поправился Саша, - что домой Коля возвращаться не думает. В школу больше не пойдет. И вообще хочет начать новую жизнь.
- Какую?
- Не понял я, Александр Александрович, что это за новая жизнь. Я вначале подумал, что он решил идти работать, но теперь, говорят, он живет на выселке у дружков Сеньки-воина. А недаром говорится: «Скажи, кто твои друзья, и я скажу тебе, кто ты».
Александр Александрович утвердительно кивнул.
- Вот я и думаю, - продолжал Саша, - раз он у Сенькиных друзей, значит, жизнь его не трудовая будет. Добру они не научат. Сказыва… Говорят, - смутился Саша, - забили дома Ласкина, оттого он такой. Ненавидит мать и отца.
- Проглядели мы парня! - покачал головой Александр Александрович.
Коля Ласкин, так же как и Саша, учился у Александра Александровича с пятого класса. Когда Коля учился в седьмом классе, Александр Александрович советовал отцу взять сына из школы и определить его на работу, но тот и слушать не хотел, бил себя в грудь и кричал на всю учительскую: «Я неучем остался, так пусть хоть сын человеком будет! На инженера выучу!»
- Что же теперь делать? - Александр Александрович, закинув руки за спину, беспокойно ходил по учительской. - Вот что, тезка, - сказал он, - попробую еще разок поговорить с родителями. А ты свяжи Ласкина с кем-нибудь из ребят… К кому он лучше всех относился?
- Да, пожалуй, ко мне…
- Ну, так сам разыщи его, а ребятам накажи, чтобы глаз с него не спускали. Пусть в компанию свою втянут…
Дверь открылась, и в учительскую вошла преподавательница литературы Ксения Петровна - полная маленькая старушка с серебряными стрижеными волосами.
Саша встал. Александр Александрович приветливо кивнул.
- Вот насчет Ласкина рассуждаем, - сказал он.
Ксения Петровна села на стул около Александра Александровича.
- Садись, дружок, - приветливо взглянула она на Сашу. - Так что же нового?
- Нового ничего. Все в той же компании. Домой не возвращается, в школу не ходит, - ответил Александр Александрович.
Он любил разговаривать с Ксенией Петровной: хорошо слышал ее четкий, громкий голос, и, главное, оба они были во всем единомышленниками и с первого слова понимали друг друга.
- Прозевали человека, самым настоящим образом прозевали! - горячо воскликнула Ксения Петровна. - Мы, учителя, виноваты, товарищи виноваты! Видели мы давно, что мальчик обозлен, замкнут, а докопаться до истинной причины невдомек было. Вот вы, например, друзья его, одноклассники, - обратилась она к Саше, - неужели вы не знали, что отец его так избивает?
- Не знали, Ксения Петровна, - ответил Саша, вставая.
- Да сиди, дружок, сиди! Скрывал он, значит, крепко. Стыдился. Теперь трудно исправлять ошибки, но необходимо.
Александр Александрович поделился с Ксенией Петровной своими соображениями. Саша тоже высказал свои мысли. Ксения Петровна их поддержала:
- Мне тоже кажется, что возвращать его в школу не стоит. Самое лучшее - определить на завод. Молодежь там здоровая. Труд интересный. Выровняется парень, вот посмотрите, обязательно выровняется.
ДВЕ ВСТРЕЧИ
К вечеру, приготовив уроки, Саша отправился разыскивать Ласкина. Вечер был сумрачный. С утра то моросил, то лил дождь, и на лужах вздувались пузыри, что в народе считают признаком затяжного ненастья.
Грустно поглядывая на недоступную улицу, белоголовые ребятишки в окнах домов причитали хором:
Или:
Саша брел вдоль домов и заборов по глинистой жиже. На нем был голубой материн плащ с капюшоном. Впереди него шла босиком бабка Саламатиха. Ботинки, связанные шнурками, она несла в руках. Саламатиха тяжело ступала толстыми, отекшими ногами прямо по лужам и не переставая поносила на все село председателя сельсовета:
- Черт бы подрал тебя, старая ведьма, не можешь тротуары сделать! Заботы о людях ни на грош нет!
На Саламатихе был такой же, как и на Саше, голубой плащ (в таких плащах ходило все село, потому что других в сельпо не завезли), но он был мал для ее могучей фигуры, и она смогла завернуться в него только наполовину.
- И этот дурак слепой, - присоединила она к председателю мужа, - сидит, сказочки сочиняет! Нет чтобы родное село в порядок привести. Тоже депутат! Чертова кукла!
Саша с трудом сдерживал смех. Саламатиха поскользнулась и тяжело плюхнулась в грязь.
Саша подскочил к ней, помог встать.
- Спасибо, сынок! - раздраженно поблагодарила Саламатиха и вдруг повернулась лицом к трактовой дороге. - Тебе чего, жизнь не мила?! - крикнула она низким голосом какому-то прохожему, который, сбросив с плеч тяжелый мешок, расположился завтракать прямо на дороге. - Машины по селу идут… В лепешку сотрут, чуть зазеваешься.
- А тебе жалко? - спросил прохожий, рукавом обтирая пот и дождь с загорелого лица. - Ну задавят. Плакать будешь?
- Тьфу, леший! - плюнула Саламатиха. - Ну, ложись на дороге, коли жизнь надоела! - И она пошла вперед широкими, мужскими шагами.
Саша шел за ней. Ему давно хотелось поговорить с Саламатихой о Мише. Он знал, что бабка и внук живут душа в душу и озорные проделки устраивают сообща.
- Миша-то как?.. - начал издалека Саша, но сразу же понял, что шуструю бабку провести трудно.
Хитрыми глазами она покосилась на Сашу:
- Сидит все с книжками. Учит. - При этом она шумно вздохнула, не то от жалости к внуку, не то желая сдержать смех.
Саша решил говорить напрямик:
- Историю с Шолоховым разыграл он зря. Дело-то серьезный оборот приняло. Из районного центра приказ дан разыскать, кто слух пустил. Найдут - принудиловку получит за хулиганство.
- А ты чего ж молчишь? Ведь комсомолец, даже секретарь! - певуче осведомилась Саламатиха.
- Что ж из этого? Он мне сам все рассказывал. Я отругал его, а бегать и доносить не собираюсь. Хотя за болтовню его проучить давно пора.
- Проучать не за что, - решительно сказала Саламатиха. - Был Шолохов в Погорюе. Сама видела. Пошла на Куду белье полоскать. Вижу - стоит богатырь такой! - вдохновенно врала Саламатиха.
Саша даже остановился и от изумления открыл рот.
- Рост - двухметровый, волосы - шапкой золотой, глаза карие, как огонь. Одной рукой подбоченился, другую простер над рекой, точно повелеть что-то хотел: может, реку в другую сторону повернуть, или чтоб из берегов вышла, либо пересохла, чтоб на другой берег посуху перейти.