Мужчина замолчал. Класс погрузился в давящую тишину. Было слышно, как гудят под потолком лампы, как уборщица прошла по коридору, звеня ведром. И эта тишина была гадкой, неприятной, словно вот- вот должно произойти что то непоправимое. Лицо Ковалёва походило на каменную маску, ни единой эмоции, лишь в прищуренных глазах таилась боль и злоба. Что же он натворил? Что же натворила я, приведя в класс этого человека? Дура, дура, тысячу раз дура! Для меня, факты, рассказанные Ковалёвым откровением не были. Мне, как историку, доводилось сталкиваться и с определёнными документами, и с мемуарами ветеранов. Но детям рассказывать такое строго запрещалось, в учебниках люди описывались, как абсолютное добро, а вражеская сторона, как абсолютное зло и никак иначе. За распространение лишних подробностей, преподавателю светила статья.
По моей спине побежали противные мурашки, когда я поняла, почувствовала то, что должно было сейчас произойти. И это произошло. В тишине класса раздался плач.
Лена Мугина, уткнувшись лицом в столешницу парты всхлипывала. Подрагивали узкие плечи и белые косы.
- Ты чё, Муха! – удивлённо вскрикнул Животков. – Кровососов пожалела.
- Зачем? - Лена подняла на нас с гостем красное, опухшее от слёз лицо.- Зачем вы нам об этом рассказали? Это же зверство! Как можно так с живыми существами, пусть даже это враги!
Класс разделился на тех кто поддержал Лену и на тех, кто посчитал её слёзы дурными, ведь солдаты поступали правильно, так, как и следует поступать с врагами.
Я уже не вслушивалась в спор своих учеников, просто обречённо ждала звонка с урока. Дискуссией всё это не закончится, я это знала точно. Слухи о моём госте поползут по школе, об этом узнает директор, и я лишусь работы. Хотя, увольнение- не самый плохой исход всей этой истории. Самое страшное то, что меня могут вызвать в СГБ, где обвинят в сознательном разрушении идеалов, искажении исторических событий, и отправлюсь я по этапу в багроговые шахты или амгровые болота, как решит суд.
Звонок на перемену прозвучал райской музыкой. Дети шумной гурьбой выскочили из класса, и я позволила себе тяжело опуститься за учительский стол и обхватить свою бедовую головушку руками. Духота класса, крики детей, доносящиеся из коридора, гудение ламп, всё это давило, раздражало.
Чья то горячая тяжёлая ладонь опустилась мне на плечо. Я подняла глаза на стоящего рядом мужчину. Вот кто во всём виноват, вот кому я обязана дурным настроением и зарождающейся паникой, вызванной, теперь уже, не его присутствием, а ожиданием не минуемого наказания.
- Зачем вы вылезли со своими откровениями,? – прошипела я. – Это же дети. Их психика ещё не окрепла…
- Для чего не окрепла? – усмехнулся снежный барс.
Его ухмылка показалась издевательской, а в голосе звучала снисходительность, словно ему предстоит объяснить слабоумному ребёнку, о необходимости ношения штанов.
- Они с большим интересом слушали мой рассказ. И прошу заметить, Инга Анатольевна, из двадцати подростков, заплакала лишь одна девочка.
- Этого достаточно, чтобы меня с начала пригласили к директору, а потом и в контору СГБ.
- Так вы боитесь за себя любимую, - протянул Алексей. – Ай- ай –ай, как же вам не стыдно прикрываться учениками.
Моё раздражение достигло своего апогея. Довольно! Хватит с меня идиотского зубоскальства этого хлыща!
- Убирайтесь отсюда! – рявкнула я.
Но мерзавец продолжал стоять, словно испытывая моё терпение, хотя, кто знает, может так оно и было. Он стоял и смотрел. Улыбка с его физиономии исчезла, её место заняло сосредоточенное выражение. Он будто бы изучал меня, оценивал.
Наконец, спустя несколько долгих секунд он тихо, будто бы кого- то опасаясь, проговорил:
- Знаете, Инга, слёзы этой девочки сегодня стали для меня настоящей наградой. Как всё же отрадно осознавать, что в людях осталось хоть немного сострадания, отвращения к жестокости. Признайтесь, и вам не слишком то понравился мой рассказ, и не только потому, что он повлечёт за собой некоторые последствия...
Я решительно поднялась с места, давая понять, что больше не желаю слушать его словесный понос. Пусть разглагольствует где ни- будь ещё, но не в моём присутствии.
Но, как утверждает народная мудрость, беда не приходит одна. Не успела я открыть дверь, чтобы выйти в коридор, как она сама распахнулась и, заполнив собой весь дверной проём, на пороге очутилась Артамонова Аврора Агафоновна. Любящая мать, гроза всех работников школы, от уборщицы до самого директора, рьяная активистка в родительском комитете, завсегдатая приёмной СГБ. Её жалоб, которые она строчила, наверное чаще, чем принимала душ и чистила зубы, боялся каждый.
Грудь, пугающе огромная, обтянутая малиновой тканью трикотажной старомодной кофты в катышках и кошачьей шерсти, тяжело вздымалась, идеально круглое лицо пылало праведным гневом.
Шумно выдохнув в мою сторону луковым выхлопом, дама заговорила:
- Я недовольна вашей работой, Инга Анатольевна! По какому праву вы занижаете моему ребёнку оценки. Мой Артём умненький мальчик. Я, конечно понимаю, что вы молодой специалист, и у вас не так много опыта. Именно по этому ваше поведение сходило вам с рук…
- Ваш сын безобразно ведёт себя на занятиях, не выполняет домашних заданий, - начала я. Но куда там. Разъяренную мамашу несло. Она отрепетировала речь перед зеркалом и теперь решила высказать всё, сыграть роль до конца. Таким глубоко наплевать и на оценки, и на предмет, по которому не успевает их чадо. Целью этих мамаш является сам скандал, где они выходят победительницами. Да, она рассекает по городу в рванных колготках, моется раз в месяц и питается лишь дешёвыми макаронами, а пьяница- муж частенько поколачивает, как её саму, так и драгоценное чадо. Зато сколько радости получит несчастная женщина при виде испуганной учительницы, склонённой спины директора, предлагающего чаю. Ведь на вахте крупно, чёрным по белому написано: «Защитим детей от вольнодумства!». А чуть ниже : « Если вы сомневаетесь в благонадёжности учителя, звоните по телефону…» И мамаши звонили. Так как жизнь их не удалась, а почувствовать себя значимой хочется всем.
- Закройте рот и слушайте! Я сомневаюсь в вашей компетентности и считаю, что таким бестолковым куклам, как вы, не место в образовательном учреждении.
На плечи давила усталость, язык онемел и не только от неприкрытого хамства малиновой дамы, но и от нежелания что- то доказывать. Уйти домой прямо сейчас, уволиться , навсегда забыть и школу, и детей и мамаш. Расстаться с красивой картинкой, которую я нарисовала себе в студенчестве.
Артамонова замолчала, толи набирая в лёгкие побольше воздуха для нового заплыва, толи ожидая ответного удара, а то, что за борьба без противника? Кого давить? Кому она скажет своё коронное: « Закройте рот и не оправдывайтесь, меня ваш жалкий лепет не смягчит, я иду в приёмную СГБ»
Но здесь дамочка просчиталась. В игру вступил Ковалёв.
- Мы вас услышали, - с нарочитым спокойствием произнёс он. – Но хотелось бы уточнить некоторые детали.
- Я говорю с Ингой Анатольевной. – попробовала сделать выпад Артамонова, но уже как- то вяло. Волны незнакомой, подавляющей волю энергии дотянулись и до неё.
- Итак, - продолжал снежный барс.- Имеете ли вы педагогическое образование по предмету история? Можете ли вы самостоятельно дать своему ребёнку нужную информацию?
Мамашка покачала головой, а в глазах промелькнуло удивление.
- Тогда, каким образом вы пришли к выводу, что Инга Анатольевна некомпетентна?
Артамонова, наводящая страх на всю школу, беспомощно хлопала глазами, прикусывала нижнюю губу, и было заметно, что она нервничает. Ещё бы, впервые за всё то время, что её сын учился в школе, она получила отпор.
- Мы ждём, уважаемая, - с нажимом произнёс Ковалёв.
- Чего ждёте? – мамаша постаралась взять себя в руки.
- Как чего? Извинений, конечно,– солнечная улыбка снежного барса заставила даму вспотеть.
Она поспешно открыла сумочку, достала огромный клетчатый носовой платок и принялась вытирать лицо.
- Я не собираюсь извиняться перед этой…
- Перед этой самоотверженной, стойкой молодой женщиной, которая день изо дня заходит в класс, чтобы передать опыт и знания предшествующих поколений человечества. Которая вынуждена терпеть хамство со стороны глупых, невоспитанных несмышлёнышей, чтобы сделать из них настоящих людей, интересных, эрудированных, грамотных.
- Она получает зарплату,- взвизгнула Артамонова, не выдержав напора противника.
- Да, жалкие гроши, которые она тратит на еду, одежду и дорогу до школы, чтобы учить вашего умненького Артёмку. Так, что я жду извинений.
- Да что вы ко мне прицепились? Да кто вы такой?!
Страх завладел Артомоновой, но идти у него на поводу она не собиралась. Кошмар школы в грязь лицом падать не желал, репутация превыше всего.
- Тогда мне придётся вас проучить.
Артамонова побледнела, задышала чаще, дрожащими пальцами ухватилась за косяк двери. В глазах отразилась боль.
Смотреть на происходящее было жутко. Творилось нечто необъяснимое, страшное, ни как не вписывающееся в рамки реальности. Мне хотелось закричать, остановить этого странного мужчину, но я не могла. Та гадкая часть, которая живёт, почти в каждом человеке, заставляла заворожено наблюдать за действом. С таким же нездоровым интересом мальчишки наблюдают за похоронным процессом, а толпа зевак собирается на месте аварии.
- Прекратите, - прохрипела Артамонова.
- Прекращу, если вы скажете, как пишется ваше любимое слово компетентность. Давайте по слогам.
- Кам пи тен тность.
- Не правильно, уважаемая. Попробуем ещё раз.
Женщина согнулась пополам, жадно хватая ртом воздух. Из носа тоненькой ниточкой потекла кровь. Красная полоска на белой коже.